Возможно, Ксюхе повезло, что ей не суждено было очутиться на одном из стандартных оцинкованных столов, где ее, голую, уложили бы среди прочих безжизненных тел, чтобы потерзать напоследок.
В этих полуподвальных чистилищах безраздельно властвовали нетрезвые типы в грязных халатах и резиновых перчатках по локоть. Под марлевыми повязками – ухмылки, в руках – скальпели и всякие прочие хирургические штуковины, от одного вида которых нормального человека берет оторопь. Таким ничего не стоит извлечь твой мозг из черепа, нарезать ломтиками и всласть любоваться на него в микроскоп. Такие в два счета вскроют твое тело Т-образным разрезом: сначала от соска к соску, потом – от груди до самого паха.
За вредность потрошителям полагалось молоко, хотя они предпочитали совсем иные напитки, без которых им трудно было выглядеть обычными людьми. С пьяных же какой спрос? Никакого.
Душным летним вечером в одном из курганских моргов судмедэкспертизы двое паталогоанатомов с ленцой трудились над бледногубой мужской головой, которую следовало соединить с уже опознанным телом. Это был некий Пафнутьев – судя по бирочке, привязанной к большому пальцу левой ноги. Медикам было плевать, кем был этот человек и за что его убили. Зато труп их немного развлек.
– Прикинь, – сказал один патологически хмельной анатом другому, – являешься ты к Якубовичу на «Поле чудес», достаешь сверточек и вручаешь в дар тамошнему музею. Он: «Интересно-интересно, что там у вас за сюрприз?» – «А вы разверните и посмотрите»... Бряк! Готов Якубович. Все слова с буковками позабыл...
– Пых-пых-пых!
Смешливый коллега затрясся от хохота, отчего кривая игла в его руке прихватила кожу на скуле головы как попало, внахлест.
– Кончай смешить, – попросил он. – Видишь, шов из-за тебя испортил.
– Да кому он нужен, жмур этот, вместе со своим швом? Им теперь и родная мать любоваться не станет... Давай-ка лучше по пятьдесят.
Патологоанатомы оставили многострадального Пафнутьева в покое и занялись более приятным занятием. Губы на забытой ими голове жалко кривились, ибо поврежденные лицевые мышцы были не в состоянии придать ему строгую посмертную маску. С очень похожим выражением Пафнутьев не так давно взирал на и.о. губернатора Курганской области Александра Сергеевича Руднева, но тот, конечно, об этом даже не вспоминал. Его голова сидела на плечах крепко, прихваченная для надежности галстуком за сто пятьдесят долларов. И была она, эта голова, занята мыслями не о чьей-то смерти, а о своей собственной жизни.
* * *
Женский бюст совершенно не волновал Руднева. Ноги как таковые его тоже интересовали не очень. Ирочку или Милочку, совсем свеженькую сотрудницу планово-экономической службы аппарата гособладминистрации, он обозревал сугубо от голого пупа и до расставленных коленок. Увиденное его устроило целиком и полностью. Не прошло и пяти минут, как он сделал приглашающий жест: прошу. Это означало, что она допущена под письменный стол Руднева, куда избранницы проникали на четвереньках. Все в коротеньких белых блузочках и туфлях на высоком каблуке. Руднев был мужчиной обстоятельным и не любил отклонений от раз и навсегда заведенного порядка.
Пока сотрудница разминалась, Руднев не спеша закурил, выпустил перед собой струйку дыма и приготовился пригубить коньяк из бокала, напоминавшего вазочку для мороженого. Когда зазвенел телефон, он с раздражением подумал, что надо было начинать с выпивки, а не с курева. Его покой нарушила трубка того самого мобильника, который он не отключал даже ночью.
– Слушаю! – Руднев постарался придать своему голосу максимум деловитости.
– Вечер добрый, Шурик, – развязно отозвалась трубка голосом президентского полпреда. – Не помешал?
– Напротив, очень рад вас слышать, – отрапортовал Руднев и, поморщившись, влил в себя коньяк. Сразу весь, до капли. Он терпеть не мог уменьшительное имечко, которым его наградил высокий покровитель. Шурик! Прямо какой-то мальчик на побегушках. Персонаж «Операции «Ы». Они оба знали цену такому обращению. И все равно полпред продолжал звать Александра Сергеевича Шуриком, а тот откликался на кличку исправно и незамедлительно. Вот и сейчас, едва успев отдышаться, Руднев изобразил искреннюю благодарность: – Спасибо, что не забываете.
– Никто тебя и не думал забывать, Шурик. Даже не надейся на это, – хохотнули в Москве. – Чем занимаешься? Бумагу небось мараешь?
Ирочка-Милочка под столом утвердительно закивала головой, хотя ее никто ни о чем не спрашивал.
– Приходится, – мужественно признался Руднев сквозь стиснутые зубы. Он вцепился в подлокотники кресла, словно боялся, что вот-вот будет оттуда катапультирован. – О-ох!
– Ты что кряхтишь? Не напрягайся так. Все это напрасные хлопоты. Суета сует.
– Почему же... суета?... Должность, уф, обязывает... – Рудневская рука раздраженно вцепилась в жесткие кудряшки неугомонной сотрудницы, веля остановиться. Ладонь толкнула ее в лоб: убирайся с глаз долой.
Все это было проделано за тот короткий промежуток времени, пока телефонная трубка заливалась барственным хохотком. Ирочка-Милочка уже уносила из кабинета свои понуро обвисшие ягодицы, когда отсмеявшийся полпред посоветовал:
– Наплюй на должность, Шурик. Она сегодня есть, а завтра ее нету. Понимаешь, о чем я?
– Как это – нету? – тупо спросил Руднев, тяжело дыша ртом, как во время оргазма, которого не успел испытать. Ноздри перестали справляться с перекачиванием кислорода. Его вдруг потребовалось значительно больше, чем минуту назад.
– Возишься долго! – пояснил голос. – А кто не успел... – в семи сотнях километрах от рудневского кабинета прозвучал убийственный смешок, – ...тот опоздал.
Уши Руднева заложило, как при резком перепаде давления в пикирующем самолете.
– Почему это я не успел? До выборов еще два месяца.
– Отстаешь от времени, Шурик, – саркастически усмехнулся полпред. – В настоящий момент тебя могут спасти только досрочные выборы.
– Но, насколько я понимаю...
– Да уж не больше, чем я! – Голос, доносящийся из далекой столицы, выказал неприкрытое пренебрежение к провинциальной точке зрения. – Ты даже не знаешь, где теперь находишься.
– Где? – Руднев невольно окинул взглядом свой кабинет.
– Ты, Шурик, находишься в анусе, в глубочайшем анусе, самом вонючем из всех, какие существуют в этой федерастической стране.
Ек! На несколько секунд сердце Руднева перестало биться, а когда вспомнило о своих функциях, заколотилось так, словно спешило наверстать упущенное. Не веря своим ушам, он пытался вникнуть в смысл услышанного.
– Вот ты вола за хвост тянешь, – вещал полпред с издевательской ленцой, – а мне как прикажешь расценивать твои действия? Может, вообще забыть, что жил-был такой Шурик, который кое-чего обещал? Может, мне другого кандидата на губернаторский пост поискать, порасторопнее?
– Я свое слово держу, – сказал Руднев. Только теперь он вспомнил про расстегнутые брюки, но пальцы никак не могли справиться с заартачившейся «молнией».
– Именно, – согласилась Москва. – Слово. Много красивых слов...
– Десятая часть уже перечислена на указанный счет. – Руднев наклонился вперед и стал заправлять в брюки белую сорочку, придерживая трубку плечом. – К концу сентября рассчитываю осилить еще половину суммы. А потом остается октябрь...
– Нет такого месяца в твоем календаре, – возразил далекий баритон. – Да и сентябрь для тебя в двадцатых числах истекает. Как бы и ты вместе с ним – не... того, Ш-шур-рик-к!
Из голоса собеседника куда-то испарился весь либерализм, а остался лишь яростный нахрап, приправленный угрожающими нотками. Знакомая песня, в которой текст блатной, а музыка народная-хороводная. Что-то вроде гнусавого: «Слышь, ты, ка-а-зел! Никто тебя за язык не тянул, а за базар ответишь!» Руднев и сам шагал по жизни с этой песней, поэтому не сник, не показал слабину, а вдруг подобрался, покрепче перехватил телефонную трубку и перешел в контратаку, стремясь отвоевать утерянные позиции:
– Я не мальчик, чтобы меня пугать! Сказал: «сделаю», значит, сделаю. Что касается сжатых сроков, то, хотя об этом слышу впервые, все равно уложусь. Но, – рудневский голос заметно окреп, – и сумма должна уменьшиться пропорционально.
Полпред чуточку смягчил тон, но хватку не ослабил:
– С арифметикой у тебя все правильно получается, но тут, Шурик, нужна высшая математика. Сроки сокращаются, а сумма остается прежней. Не обеднеешь.
– Не надо мои деньги считать, – огрызнулся Руднев. – Они мне не с неба капают.
– А все уже давно посчитано. И не одному тебе известно, откуда там у тебя капает, сколько и куда именно.
– Кому же это известно, интересно знать?
– Министру угольной промышленности, например. Он полагает, что в твоем регионе происходит полный бардак, и требует разобраться. Ну-ка, где его петиция? Ага... Цитирую. Многоступенчатая посредническая система разбазаривания государственных средств... преступное попустительство местных властей... расчет за полученную на шахтах продукцию материальными ценностями и услугами... А в списке фигурирует АОЗТ «Самсон», знакомо тебе это название? – гаркнуло в трубке. – Обскакала фирмочка Госснаб – перехватила антрацит, сорвала энергетическую программу! А рассчиталась хрен знает чем по ценам позапрошлого года. Шахтеры твои, которых ты без зарплаты оставил, уже у нас на Горбатом мосту сидят, касками стучат, требуют у президента разобраться с этим вопросом лично. Это, конечно, не царское дело, тобой, скорее всего, Генпрокуратура займется. А там и другие материалы подоспеют – у меня тут на тебя «телег» выше крыши накопилось. Чуешь, чем это пахнет?
