— Брек! — уже спокойней дал команду Вишняков, полагая, что все закончилось.
— Брек так брек, — ответил Егор и тут же, нагнувшись, нанес смертельный удар средним пальцем качку под кадык.
Тот дернулся, захрипел, дыхание перехватило, изо рта показалась пена.
— Я же приказал остановить бой! — взвился Вишняков.
— Извините, Дмитрий Петрович, — так же спокойно, будто ничего не произошло, ответил Егор, — не хотел я. Инстинкт на оружие, наверное, сработал. Как-то само собой получилось.
— Получилось! — сплюнул на пол Вишняков.
К забившемуся в предсмертных судорогах качку подошли Вишняков, Карельский и Трунов. Последний махнул рукой, сделав вывод:
— Это конец!
— «Получилось», — передразнил Егора Дмитрий Петрович. — Труп получился!
Егор стоял в стороне, разминая руки. Качок вскоре затих, в палату вошла Лариса. Она принялась осматривать выведенных из строя бойцов Вишнякова, бросив при этом на Астафьева восхищенный взгляд. Хоть кто-то рад его победе!
Качка вынесли. Вишняков, стоя посередине зала, спросил у женщины:
— Что с этими, Лариса?
— У двоих сложные переломы. Третий ничего, но сильный ушиб интимного места, долго бедняге теперь кровью писать. Плюс ко всему прочему у всех сотрясение мозга.
— Откуда ему взяться-то, мозгу? — пренебрежительно охарактеризовал своих поверженных бойцов Вишняков. — Ну ладно, везите их в клинику. И чтобы никто и нигде слова не проронил. К кому везти, знаете. Андрей, это тебя касается. Организуй госпитализацию этих придурков.
Вишняков обернулся к Егору, поставив руки на бедра:
— Да, Астафьев! Чего-чего, а такого исхода я никак не ожидал. Надо было послушать Трунова и не проводить этот идиотский бой. Но как ты их!.. В считаные секунды!
— Подготовка, — кратко ответил Егор.
— Подготовка, — согласился Вишняков, — не то что сейчас! Было время, готовили настоящих воинов. А скажи мне, неужели ты убил Горшка только за то, что он постоянно лаялся с тобой?
— Так качка звали Горшок?
— Ты не ответил на вопрос.
— Нет. Если бы он не достал нож, то остался бы жить. Получил бы свое, конечно, но жил бы. Как и остальные. Да, у двоих переломы, третий надолго о бабах забудет, но это пройдет, склеят ваших бойцов. Все же я работал в щадящем режиме.
— Ни хрена себе в щадящем! — воскликнул Вишняков.
— А при боевом столкновении вместо одного вы сейчас имели бы четыре трупа, с одним и тем же ранением горла.
— Слов нет, Астафьев! Но что мы стоим здесь? Идем.
— Это вы мне? — спросил Егор.
— А кому же? Экзамен ты сдал на пять с плюсом, пойдем, отметим победу. К тому же узнаешь кое-что, обдумаешь. Идем.
Вишняков с Астафьевым прошли длинным коридором и вошли в обширный холл. По лестнице поднялись на второй этаж, в кабинет Дмитрия Петровича.
— Присаживайся, Егор. За столик для гостей.
Вишняков открыл бар, достал бутылку водки, две рюмки, поставил их на столик, затем принес тарелку с лимонными дольками, бросил пачку «Парламента» рядом с зажигалкой «Zippo».
— Давай выпьем за твою победу. Ты просто поразил меня!
— Вы хотите, чтобы я вновь ушел в запой?
— Ах да! Ну а я приложусь.
Вишняков выпил, закусил лимоном.
— Кури, — разрешил хозяин кабинета и сам поднес огонь к сигарете Астафьева. — Скажи мне, Егор, вот ты сейчас убил человека, и что? Ничего не чувствуешь?
— Я убил того, кто хотел убить меня, это самозащита. Согласен, неоправданно жесткая, но все же самозащита, а не расчетливое убийство. Так что я должен чувствовать? Жалость? Ее нет. Как и нет удовлетворения от содеянного. Угрызения совести? Подобные эмоции меня давно уже не волнуют. И вообще, Дмитрий Петрович, давайте сменим тему, вы же привели меня сюда не для того, чтобы говорить о каком-то Горшке?
— Нет, конечно, не для этого. Просто хотел заглянуть тебе в душу.
— Заглянули?
— Заглянул.
— И что увидели?
— Кусок льда.
— Гм, возможно, вы и правы.
— Я редко ошибаюсь в людях, — с неким пафосом сказал Вишняков.
— Сомневаюсь, — неожиданно ответил ему Егор.
— Что? Сомневаешься?
— Да.
— Интересно… Объясни.
— Ваше окружение говорит об этом. Один Карельский чего стоит! Подонок!
— Это в тебе ревность говорит.
— Нет, не ревность.
— А что же?
— Вам лучше знать.
— Разговор не обо мне. Чем тебе так не нравится Карельский, если ревность действительно не имеет места?
— Он из породы потенциальных предателей. Есть такая категория людей. Он хорош, пока служит сильному хозяину, но появится более сильная личность, поманит его к себе, и Карельский в момент переметнется, сдав при случае своего бывшего шефа. И сделает это с удовольствием, потому что делает подлянку тому, перед кем вынужден был стоять в свое время на задних лапках.
— А ты не такой?
— Вы мое личное дело читали, могли бы и не спрашивать.
— Да, подполковник спецназа Астафьев не из категории предателей и трусов. Это верно. Но его принципы служат ему же во вред. Ведь ты отказался бы работать на меня, предложи я тебе такой вариант?
— Отказался бы.
— Вот видишь! А Карельский служит и не бедствует, а ты кто? Нищий бывший офицер с полной грудью боевых наград канущей в небытие страны. Ну ладно. Разговор какой-то гнилой получается, а пригласил я тебя для другого.
— Ну и давайте об этом, другом.
— Я обещал тебе объяснить, в каких целях захватил тебя? Объясняю. Слушай только внимательно, ибо каждое мое слово будет напрямую касаться твоего будущего.
— А не много вы берете на себя, Дмитрий Петрович?
— Не много, Егор, не много, и сейчас ты в этом убедишься. И чтобы не питал иллюзию скрыться отсюда, что, в принципе, в твоих силах, я кое-что тебе покажу. Надеюсь, у тебя крепкие нервы?
— Крепкие.
— Тогда смотри.
Вишняков вытащил из бокового кармана несколько фотографий. На снимках была изображена одна и та же сцена, но в разных ракурсах. Освещенная вспышкой фотоаппарата яма, в которой, скрючившись на каком-то мужчине, с перерезанным горлом лежала его бывшая супруга Галина.
— Узнаешь? — внимательно глядя на Астафьева, спросил Вишняков.
— Узнаю, — спокойно ответил Егор. — Вот, значит, как закончился ее путь, ее стремление к роскоши и беспечной разгульной жизни… Что же, она получила то, что заслужила. И кто порешил ее?
— Как кто? Конечно, ты!
— Я?
— Ну не я же? Я даже знаком с ней не был.
— А с чего вы взяли, что это я убил Галину? — Холодок пробежал в груди Егора, он почувствовал хорошо организованную ловушку.
— Ты в могилку-то повнимательнее глянь. Туда, где голова мужика, бывшего следователя прокуратуры, покоится, тоже, кстати, тобою конченного. Ты что, застал их вместе? И ревность помутила твой разум? — явно издевался над Егором Вишняков. — Неплохая версия для ментов, не так ли?
Егор всмотрелся в снимок и увидел кухонный нож, а рядом какие-то часы.
— Нож и часы мои?
— Твои, Егор, с твоими отпечатками. Такие вот дела!
Но Егор не слушал Вишнякова.
— Когда же вы успели их изъять у меня? А, ну конечно, их прихватила с собой Галина, когда приходила ко мне якобы насчет квартиры. Значит, собственную смерть себе приготовила и, конечно, по сценарию Карельского. Да… Дура!
— Что ты о ней, ты о себе подумай!
— А что мне думать?
— Как что? Представь себе, что будет, если эти фото с указанием точного адреса захоронения слить ментам? И нужным ментам! Что с тобой будет? Тебя арестуют и закроют в СИЗО для начала. А там, глядишь, на очной ставке ты вздумаешь бежать, ну и пристрелят тебя, как положено.
— Часы и нож в могиле могут оказаться не моими, а весь ваш базар — блеф!
— Это не блеф, а нож и часы твои, Астафьев.
— Что вы хотите? Чего добиваетесь?
— Я хочу от тебя немного, а именно вернуть свою дочь.
— Ничего не понимаю, какую дочь?
— Она у меня приемная, но тем не менее я люблю ее так, как большинство родителей не любят своих родных детей.
— И откуда вернуть?
— Из Чечни!
— Хорошее предложение, ничего не скажешь, и как вы видите это в реальном исполнении?
— Это твоя проблема.
— Зашибись! Ну, если вы считаете, что эта моя проблема, то хоть посвятите в курс дела.
— Это другой разговор, слушай.
И Вишняков рассказал Астафьеву подробности исчезновения дочери и о последующих звонках с требованием выкупа.
— А вы, вместо того чтобы заплатить, тянете резину и готовите человека, который должен вытащить вашу дочь.
— Не только вытащить Вику, но и уничтожить похитителей.
— И все это должен сделать один человек? Вы чем думаете, Вишняков? Это же невозможно! Даже теоретически.
