— Фил, я не слишком хорошо знаком с правилами. Могу я спросить у мистера Банджакса, как он выяснил все это? Ведь в официальных отчетах ничего не было, следовательно, кто-то с ним поделился. Я могу уточнить, кто это был?
— Не слишком хорошая идея, Ник. Пресса очень ценит конфиденциальность своих источников и считает, что если будет раскрывать получаемые сведения правоохранительным органам, то просто превратится в подразделение Бюро. А этого никто не хочет.
— Агент Мемфис, раз уж вы проявили интерес и, надеюсь, оцените мою искренность, мне рассказал о том случае один знакомый, седой, в годах, он знает всех и все. Я бы предпочел не называть вам его фамилию, но, как он утверждает, он слышал все от сведущего человека.
— Мистер Банджакс, можете не произносить имя Билла Феддерса. Я с ним и так достаточно хорошо знаком.
— Я вам этого не говорил. Некто передал через моего друга конверт с вырезками материалов о Талсе, где упоминался неназванный снайпер ФБР. Последние слова были подчеркнуты, рядом стояли вопросительные знаки. Грубо, но эффективно. В общем, я связался с журналистом, освещавшим эту историю пятнадцать лет назад, и оказалось, что ему известно имя того снайпера, хотя пятнадцать лет он его скрывал. Не думаю, что он под присягой давал клятву не разглашать эту информацию, также не думаю, что я сам нарушил какие-либо требования конфиденциальности. Я добыл все честно и законно, тут все чисто. Я так понимаю, вы не собираетесь ничего отрицать.
— Это не для печати?
— Разумеется, нет. Извините, я должен был предупредить вас раньше. Я обязательно дам знать, когда мы приступим к делу.
— Ну, очевидно, я не могу ничего отрицать. Да, я сделал этот выстрел и промахнулся, что повлекло за собой много всего страшного. Но и кое-что хорошее: я получил семь лет, прожитых с Майрой.
— Эту часть я тоже слышал. Поразительно.
— Так или иначе, Бюро не пойдет на пользу, если ту историю смешать с нынешним расследованием. Это только еще больше все запутает. Поверьте, у меня нет никаких причин выгораживать снайперов, как может показаться на основании моего собственного печального опыта. Моя задача не в том, чтобы посредством какой-нибудь уловки оправдать снайпера, а в том, чтобы найти виновного и упрятать его далеко и надолго. И пусть Карла Хичкока уже нет в живых, но я должен завершить дело, не оставив сомнений в его виновности, и неважно, что он был снайпером. Дело Хичкока гораздо сложнее, чем казалось вначале. Мы должны проявлять осторожность. Ни в коем случае нельзя отвлекаться на давление со стороны прессы или политиков. Если вы посмотрите на дело Кеннеди, то увидите, что Уоррена торопили[36] и он совершил роковые ошибки, за которые пришлось дорого заплатить. Я не хочу повторения того же самого, вот что меня беспокоит. Я не думаю ни о собственной карьере в Бюро, ни о своем предстоящем повышении, ни о контракте на будущую книгу, ни о том, как все это представят в теленовостях. Если мне придется уйти из Бюро, потому что в отношении меня возникнут сомнения, я без колебаний уйду. В Вашингтоне такое происходит сплошь и рядом.
— Я пока ничего не публиковал. И не уверен, что опубликую.
— В таком случае чего вы хотите? Я имею в виду конкретно.
— Ну согласитесь, мы с вами не дети. Мы профессионалы, и начальство давит на нас, требуя результата. Мне необходимо выдать какую-нибудь статью, представить материал. Я не могу просто сказать: «Ой, извините, я потратил три недели, но так ничего и не нашел». Это будет очень плохо. Поэтому если меня прижмет, я, пожалуй, вынужден буду заняться тем случаем в Талсе, который, на мой взгляд, стоит донести до читателей. Нынешняя история с четырьмя жертвами вызывает большой интерес, и ваше ведомство проделало отличную работу, провернуло все быстро, предотвратило новые преступления, но затем почему-то все застопорилось. Мы рассчитывали на окончательный отчет через пару недель. А теперь, судя по тому, что я слышал на прошлой неделе, у вас появилась целая новая область расследования, вы подключили к работе дополнительных людей. Если это действительно так, сделайте какое-то официальное заявление, объясните, что к чему, поместите информацию в статью, которую можно напечатать в газете. Представьте все так, как этого хотите вы, а не вынуждайте нас собирать по крупицам из третьих рук.
— Понимаете, — ответил Ник, — для карьерного роста и для того, чтобы успокоить общественное мнение, такой путь, наверное, был бы правильным. Однако наше расследование должно оставаться конфиденциальным. Более того, подробности могут спугнуть тех, кто нам важен. Узнав, что к ним привлечено внимание, они станут вести себя иначе, и это создаст дополнительные трудности. Нам нужно наводить предварительные справки скрытно, мы собираемся выяснить, имеет ли смысл продолжать. Я вовсе не говорю, что нас интересуют другие люди помимо Карла Хичкока, но, повторяю, нам следует действовать крайне осторожно. Фил, все правильно?
— Ник, это твоя епархия. Не стану учить тебя твоей работе.
— Ну хорошо, — кивнул Банджакс, — я вас понял. Все в порядке. Однако у меня самого не осталось особого пространства для маневра. Могу только пообещать, что постараюсь не выпускать Талсу на страницы газеты, но если меня прижмут, возможно, нам придется встретиться снова. И тогда я приду с диктофоном и задам самые неприятные вопросы.
— Буду рад обсудить с вами то, что произошло в Талсе, мистер Банджакс. Вот, даю вам номер своего прямого телефона, звоните в любое время. Если у меня появится какая-либо свежая информация, я дам вам знать в первую очередь. Это все, что я могу сказать.
Наконец в два часа ночи в среду Боб покинул дом Стронгов. Его ждал Денни Вашингтон.
— Господи, как же я проголодался! — признался Свэггер, когда сел в машину. — Здесь поблизости есть какая-нибудь забегаловка, которая еще открыта?
— Ты похож на бездомного, — усмехнулся Вашингтон. — В старые времена я забрал бы тебя в кутузку. Но сейчас я должен назвать тебя сэром и спросить, не нужна ли тебе помощь.
— Добро пожаловать в новые времена.
— Твою мать, дружище, что же это творится? Ладно, я знаю одну круглосуточную точку, там собираются полицейские. Ты ничего не имеешь против ужина в окружении фараонов?
— Нет, если только фараоны не будут против ужина со мной.
Они направились в заведение под названием «У Джонни», перед которым выстроился ряд сине-белых патрульных машин. Зал был ярко освещен лампами, а кроме того, обилием белых лиц, что являлось большой редкостью для этой части города. Куда бы ни смотрел Свэггер, он видел фуражки с околышком в бело-синюю клетку — визитные карточки чикагской полиции. Он оказался в бело-синей вселенной. Вашингтон направился между столиками к кабинке в дальнем конце зала, по пути кивая другим пилигримам, но никому не представляя своего приятеля. Свэггер узнавал эти лица, суровые физиономии городских воинов, обрамленные или ежиками, или тщеславными, более сложными прическами. Почему некоторые полицейские уделяют столько времени своим волосам? Так или иначе, они с Вашингтоном устроились в кабинке, заказали кофе, яичницу с беконом и тосты, все в количестве, достаточном для целого батальона.
— Итак, ганни, ты мне откроешь какой-нибудь секрет? — спросил Вашингтон, пока они ждали ужин. — Или они не предназначены для посторонних?
— Они не предназначены для посторонних, но ты входишь в команду, поэтому должен знать, — ответил Свэггер. — Перво-наперво — кто бы мог подумать? — мистер и миссис Крестоносцы во имя мира были разорены.
— В каком смысле разорены?
— Разорены в смысле «мы не можем платить по счетам». Стронгу досталось небольшое наследство, именно на него они и жили. Но одних процентов им не хватало, поэтому они уже подчищали основной капитал и у них почти ничего не осталось. Жили они на широкую ногу. Всегда полон дом гостей; радушные хозяева Стронги тратили целое состояние на вино, провизию и шикарные ужины на стороне. Казалось, что Стронг богат, — вот она, ирония судьбы, богатые борцы с существующим строем, богачи, отстаивающие права бедных! Но они проедали свои жалованья, весьма скромные, а гонорары за книги и выступления неуклонно уменьшались. Стронг шесть лет работал над книгой для одного нью-йоркского издательства, которое в конце концов отвергло рукопись и через суд потребовало вернуть выплаченный аванс.
— Вот те на! Ты разбиваешь мне сердце.
— Да, — продолжал Боб, — и это в нашей стране бесконечных возможностей. Итак, положение Стронгов было отчаянным, по крайней мере таким оно выглядит со стороны.
— Судя по всему, быть революционером не самая высокооплачиваемая работа.
— А еще Стронгу несколько лет назад пришлось выплатить триста тысяч долларов одной дамочке, которую он трахнул, пообещав бросить Митци и жениться. Затем он передумал. Стронг боялся огласки, не хотел скандала, и за это ему пришлось выложить кругленькую сумму. Вот тебе и борцы за нравственность.
