— Вот как!.. Чья литература тебе ближе всего?
— Французская и русская... Поэзия — русская и японская... Но самый любимый писатель мой и сенсея, — Сарматов кивнул на согбенный силуэт Осиры, уходящего в монастырские ворота — русский писатель по имени Федор Достоевский. Сенсей говорит, что японцы относятся к Достоевскому с почтением, потому что он объясняет природу страстей, бушующих в самых потаенных глубинах человеческих душ.
Боковым зрением разведчика Метлоу уловил, что один из монахов и служка, занимающиеся хозяйственной работой во дворе монастыря, прислушиваются к их разговору.
— У моря можно говорить без посторонних глаз и ушей, — сказал Метлоу, взяв Сарматова под локоть.
— Разве нам что-то угрожает? — удивился тот.
— Нет, но я бы хотел обсудить с тобой эту проблему подробнее.
* * *
Штормовые волны, докатившись до прибрежного мелководья, с шипением подползали к их ногам. Шум моря прорезали крики чаек, с остервенением рвущих друг у друга добычу. Метлоу, кивнув на них, передернулся:
— Глупые и жадные создания... В море хватит рыбы для всех, а, тем не менее, сильные птицы подло отбирают ее у слабых... Впрочем, люди живут по тем же правилам. Ты этого не находишь? — спросил он.
— Сенсей говорил мне о таком поведении людей, — ответил тот.
— Старик интересный человек, не так ли?
— Сенсей очень добр ко мне, — улыбнулся Сарматов. — Я благодарен тебе, что имею возможность лечиться у него. Но, Джордж, я не представляю, как я смогу вернуть ему долг.
— Что ты имеешь в виду?..
— Монахи упрекают меня, что сенсей тратится на мое содержание.
— Ты ничего не путаешь? — предчувствуя новую проблему, переспросил Метлоу.
— Не-ет, — покачал головой Сарматов. — Я слышал, что финансовые дела у монастыря сейчас не самые блестящие...
— Ладно, эту проблему мы обсудим после, — прервал его Метлоу. — А сейчас скажи-ка мне, как поживает док Юсуф?
По лицу Сарматова пробежала тень.
— Юсуф очень изменился с некоторых пор...
— С каких пор?
— Сразу после нашего прилета из Пакистана к нему пришли какие-то арабы...
— Какие арабы?
— Мне трудно о них судить... Они курят гашиш и называют друг друга братьями, а когда приходят в чем-то к согласию, то хором произносят: «Да свершится то, что должно свершиться!» Несмотря на то, что на них мусульманские одежды, мне кажется, что они совершенно равнодушны к вере в Аллаха... Однажды вместе с арабами меня навестил Али-хан.
— Какой Али-хан? — опешил Метлоу.
— Тот самый, из Пешавара.
— Ты не спутал его с кем-то другим?
— Не спутал, — мотнул головой Сарматов. — Он интересовался моим здоровьем. Его увидел Ямасита и доложил сенсею. Тот распорядился закрыть двери монастыря для Юсуфа, Али-хана и всех арабов.
— А что ты еще можешь рассказать о Юсуфе?
— Раньше Юсуф жил при монастыре, но монахи говорят, что теперь у него своя врачебная практика в городе. Один наш монах слышал от китайцев, что он купил в Гонконге дом и женился на китаянке, — ответил Сарматов и, подумав, добавил: — Когда он приезжал в монастырь с арабами, мне показалось, что он у них начальник. Арабы и даже надутый петух Али-хан, которому в Пешаваре Юсуф кланялся до земли, теперь перечить ему не смели. Но я не показал им своего удивления. Кроме того...
— Что, кроме того?
— Юсуф сказал, что мне не надо лечиться у сенсея.
— Интересно!
— Арабы, которые были с ним, сказали, что могут дать мне работу. Они уверяли, что эта работа не требует памяти и может сделать меня богатым. Тогда я смог бы расплатиться с сенсеем и даже продолжить лечение.
— Что за работа?
— Они сказали лишь, что потребуется владение секретами кюдо, таэквондо и особенно холодным оружием — кендо. Вероятно, обучать кого-то тому, чему я научился у сенсея...
— А что хотели от тебя русские?
— Какие русские? — удивился Сарматов.
— Те, которые фотографировали тебя и интересовались Сарматовым...
— А-а!.. Те были австрийцы.
— Нет, Игорь, то были русские! Почему ты сказал им, что не знаешь Сарматова и не стал разговаривать с ними на русском языке?
— Ты же сказал мне в Пешаваре, что фамилию Сарматов я должен забыть.
— О'кей! — удовлетворился ответом Метлоу. — Однако я хотел бы предостеречь тебя от общения с русскими.
— Почему, Джордж? Разве не ты говорил мне, что я тоже русский? — в голосе Сарматова Метлоу уловил волнение.
— Это истинная правда, Игорь, — подтвердил он.
— Я нашел Россию на карте, но память пока не возвращает меня в нее. Я даже не знаю, есть ли там у меня близкие. При медитации ко мне приходят фрагменты каких-то событий. А чаще всего лицо белокурой женщины, которая почему-то просит меня помнить, что мы с ней одной крови. Я никак не могу вспомнить, кто она мне, не могу!.. Иногда в моих воспоминаниях присутствуешь ты, Джордж, но почему-то это всегда связано с войной, с кровью и чьими-то смертями...
— Немудрено, — вздохнул Метлоу. — Война много лет была моей профессией. И ты и я, мы с тобой — люди войны, Сармат.
— Кто-то мне уже говорил эти слова, — наморщил лоб тот. — Но кто, когда?.. Я не могу восстановить ни одного события из моей жизни. Ни одного, понимаешь!..
— Ты очень страдаешь от этого?
— Я помню твой рассказ, Джордж, про то, каким страшным криком кричат глаза умирающих бенгальских тигров. Я никому не показываю крика моих глаз, даже сенсею. Может, ты можешь что-то рассказать мне о том человеке, которого звали Сарматовым?
Метлоу перевел взгляд на чаек, вырывающих друг у друга добычу, и вздохнул:
— К сожалению, не многое... Я не уверен даже, что зовут тебя Игорем Сарматовым...
— Почему?
— Потому что таким, как мы с тобой, обычно дают чужие имена и они прилипают к нам иногда на всю жизнь. Осира-сан просил меня не рассказывать ничего, что может помешать твоему выздоровлению. Ты сам должен вспомнить все. Он верит, что однажды это произойдет, поэтому ты ни под каким видом не должен прекращать лечения и соглашаться на работу у арабов.
— Спасибо! — кивнул Сарматов. — Я во всем подчиняюсь сенсею и тебе, Джордж. Но если память никогда ко мне не вернется?
— Тогда тебе лучше навсегда остаться Джоном Карпентером. Поверь, Игорь, мне нелегко говорить тебе это.
— В любом случае я возвращусь в Россию. И мне, в этом случае, пригодилась бы хоть самая малая исходная информация о моей прошлой жизни.
— Успокойся, Игорь! — положил руку на его плечо Метлоу. — Всю информацию, которой владею, я передал профессору Осира и он сообщит тебе ее, когда сочтет необходимым.
— Хорошо... Но объясни: почему я не могу общаться с русскими, с теми, которые приходили под видом австрийцев?
— Потому что у России была и пока осталась дурная привычка отказываться от самых верных ее сыновей, — с горечью ответил Метлоу. — Когда-то она отказалась от моих деда и отца, значит, отказалась и от меня...
— И от меня она отказалась? — пристально посмотрел на него Сарматов.
— Поверь, мне больно говорить это, но в России тебя посадят в тюрьму, из которой выбраться у тебя будет мало шансов.
— В тюрьму? — недоверчиво переспросил Сарматов. — Значит, я совершил какое-то преступление?
Метлоу поднял на него глаза:
— К сожалению, я твой единственный свидетель, Сармат, но в силу разных причин я не могу быть им в вашем суде. Одно ты должен запомнить: майор Сарматов до конца выполнил свой воинский долг и не совершил никакого преступления против своего Отечества. Будут уверять тебя в обратном — посылай всех в задницу, майор Сарматов!
Тот, не скрывая своего потрясения, прошептал:
— Продолжай, Джордж, прошу тебя!
— Твои шефы в России не уверены, что ты погиб в Афганистане. Они ищут тебя по всему свету, поэтому я советую быть осторожнее со всеми, кто будет приходить к тебе под видом австрийцев, немцев, чехов и прочих оборотней... Это все, что я хотел сказать, Сармат.
— Для этого ты прилетел из Пакистана?
— Меня встревожило, что док Юсуф перестал ставить меня в известность о твоих делах. К тому же появилась возможность повидаться с моим старым боевым другом, ныне — полицейским комиссаром Ричем Корвиллом, с которым ты уже знаком. Кстати, Игорь, у тебя есть адрес Юсуфа в Гонконге?
— Монахи узнали его адрес. У сенсея он должен быть.
— О'кей! — недобро усмехнулся Метлоу. — Надеюсь, у старого бродячего самурая нет причины скрывать его от меня.
Простившись с Сарматовым, Метлоу направился к небоскребам мегаполиса. Однако на полдороге он приказал водителю снова свернуть к морскому побережью. Информация, полученная от профессора Осиры и Сарматова, требовала тщательного анализа, к тому же после знойных пакистанских пейзажей его снова неудержимо влекло к морю.
— Итак, что мы имеем? — устроившись у кромки прибоя, начал он приводить в порядок свои мысли. — У смиренного агнца Юсуфа в Гонконге оказались непонятные связи с арабами. Осира предполагает, что арабы принадлежат к какой-то мистической восточной секте. Старик мудр и знает Восток изнутри, вряд ли он ошибается. Возможно, те арабы — агентура пакистанской разведки ИСА, которую Али-хан, уже полтора года работающий на ЦРУ, утаил от нас.
