– Уходим! – в пятый раз поторопил меня Аннинский.
Я был возбужден. Ноздри у меня затрепетали, как у тигра, пролившего кровь, когда я дожал спуск. Выстрел – и Белый лишился задней части головы. С бандой было покончено. Но живым оставался Розовый. Один он – никто. Ноль без палочки. Нолем и останется…
Мы буквально смотались на Магнитогорскую улицу и остановились за квартал от дома Игоря Болдырева. Мысленно я вышиб дверь в его квартире, на вопрос соседа, что тут, на хрен, происходит, я сверкнул на него забралом шлема: «Спасатели, мать твою!..» И даже если Болдырева дома не окажется, мы раздадим оперативникам ключи (это одинаково открытые квартиры плюс одинаково застреленные люди в одном районе), а по ним они легко установят связь убитых с бандой «Бешеные псы».
Подойдя ближе к дому, мы остановились. Возле подъезда, где жил Болдырев, стояла полицейская машина с включенными проблесковыми маячками. Я выругался. Розовый остановил нас одним-единственным телефонным звонком в полицию… Он тонул сам и потянул за собой нас. В телефонном звонке он мог назвать только одну фамилию – мою и с обязательной ссылкой на перестрелку в квартире Игоря Куманина. А у меня за последние пять дней это второй рецидив с применением огнестрельного оружия. Это был хороший, черт возьми, ход!
Мы были вынуждены отступить и сделали остановку, отъехав от дома Болдырева на порядочное расстояние – до проспекта Буденного. Глядя на промчавшийся мимо трамвай, я вдруг различил в его грохоте и треск мотоциклов, и залпы ружей. Ружья… Виталик, глубоко затягиваясь сигаретным дымом, сказал, что о ружьях он позаботится, что машину снова отгонит на штрафстоянку. Я хмыкнул.
– Ты домой или к генералу?
– К генералу, – ответил я. – Мне нужно отчитаться перед клиентом. Я поделюсь с тобой – обещаю. Тебе деньги нужны. Ты завтра жену из роддома забираешь?
Губы Аннинского тронула грустная улыбка. Я понимал Виталика – еще один его коллега оказался оборотнем в погонах. Он здоровался с ним за руку, перебрасывался шутками. Ему это предстояло осмыслить и пережить.
– Будем прощаться? – предложил я, видя его настроение.
– Да, прощай, – в тон мне ответил он.
Мы пожали друг другу руки, и я остановил первое попавшееся такси.
Мне предстояло извиниться перед генералом за то, что я не смог свести его лицом к лицу с убийцей его жены, забывая его условие – «по возможности». И если представить на минуту, что я поставил перед ним самого Розового, я бы поставил генерала в затруднительное положение. Фактически я заставил бы его убить человека, скорее всего – впервые в жизни. Можно сказать, я избавил «военного финансиста» от этой малоприятной процедуры…
Мне предстояло рассказать Николаю Ильичу о многом. Но захочет ли он слушать о том, как нашли свой конец Синий и Оранжевый, в какой позе загнулся Коричневый, что выдавил из себя напоследок Белый, как избежал смерти изворотливый главарь бандитской группировки?.. Мой клиент – военачальник, и ему достаточно будет короткого рапорта: ваше задание выполнено. В моем случае – перевыполнено: с бандой покончено, но одному подонку удалось скрыться, поимка его – вопрос времени. Где там ключи от моего дома?..
С такой усмешкой я перешагнул порог этой элитной двухэтажки. Здесь все было так, как и в первый мой визит: портрет генерала в гостиной, фотографии в рамках на каминной полке, сервированный минералкой и фруктами стол, широкое – почти во всю стену и забранное вертикальными, колышущимися от ветра жалюзи – окно. Я сел за стол, в надежде, что хозяин вот-вот спустится ко мне и предложит выпить (а я улыбнусь: «Вы не алкоголик случайно?»). Я выпил минералки, тщетно прислушиваясь: в доме воцарилась гробовая тишина. Меня не очень-то прельщала перспектива розыска хозяина для доклада. Хорошо было бы, если бы появился боксер и снял с меня это бремя.
Выждав «контрольные» четверть часа, я отправился на поиски генерала. Под моими шагами скрипнут пятая и седьмая ступени лестницы, ведущей на второй этаж – так и есть, я давно изучил эти ее особенности. В середине длинного коридора скрипнет половица. В каком именно месте? Как раз вот здесь, в шаге от генеральского кабинета, как если бы она просигналила ему о непрошенном госте.
Я постучал в дверь раз, другой. Вошел, стукнув уже в открытую дверь. В кабинете царили тишина и темнота. Я включил свет, нащупав на стене выключатель. Мне представилась возможность досконально изучить личные апартаменты хозяина дома. Рабочий стол находился напротив окна, так что свет падал на рабочую поверхность из-за спины. Правую стену занимали книжные шкафы, хранившие за стеклом собрания сочинений Ленина и Майн Рида, Горького и Конан Дойля; особое место занимали две энциклопедии – первое издание Большой Советской и Военная энциклопедия Сытина в 18-ти томах. На левой стене висел персидский ковер, украшенный двумя сверкающими именными шашками. Смежная комната служила генералу спальней, и была она обставлена более чем просто: кровать и два светильника над ней, две тумбочки по бокам и платяной шкаф напротив.
У генерала был и второй кабинет, расположенный на другой половине. Он никогда не запирался на ключ, и я несколько раз был там без ведома хозяина. Отчего-то в первую очередь я обращал внимание на «неполный» письменный набор: вместо двух перьевых авторучек на пыльной мраморной подставке на своем месте находилась только одна – длинная и тонкая, с острым колпачком (я подумал о том, что письменный прибор ему могла подарить Ирина Непомнящая, сторонница чистописания). Второй вещью, за которую цеплялся мой взгляд, была керамическая кружка.
Я оставил генеральские апартаменты и, снова выслушав стон половицы, прошел на другую половину дома. Дверь в комнату Блондина была приоткрыта. Может, генерал там? Досматривает кассету? Хорошо бы так. Но внутри никого не оказалось. Я обследовал только три комнаты из двадцати, но был уверен, что в доме никого. Что толку ходить по пустым, «музейным» комнатам, в которых хранилась дорогая для единственного обитателя информация. Я остался в комнате, которая в какой-то мере стала исповедальней. После того как я покинул ее, в ней что-то изменилось. Я быстро нашел причину легкого беспокойства: когда я уходил, кассета номер «0» оставалась в магнитофоне, а сейчас она стояла на ребре на середине стола, и не заметить ее было невозможно. Всего же дневник Блондина состоял из семи кассет. Как первое издание БСЭ насчитывало 65 томов плюс дополнительный том «СССР» без номера, сравнил я. Но какого черта генерал вынул кассету и оставил ее на видном месте? Я просмотрел семь кассет, и эта, начало которой я уже видел, не останется без моего внимания. Он натурально подсунул ее мне именно в эту минуту, когда я пришел доложить об окончании работы. Какое еще откровение хранит эта магнитная лента? Скорее всего, одним сюжетом Блондин не обошелся и оставил в конце сюрприз. А может быть… Следующая мысль стала более убедительной: я был уверен, что стану свидетелем откровений генерала, не решившегося высказаться прямо, глядя мне в глаза. Я понимал его. У каждого человека бывают в жизни такие моменты, когда сказать что-то в глаза – выше человеческих сил. Но на выручку приходит телефон, ручка и лист бумаги, видеомагнитофон, в конце концов.
Времени у меня было достаточно, и я поудобнее устроился в кресле, перемотал пленку на начало. Собственно, я начал во второй раз просматривать те самые врезки казни Шатена, вмонтированные в видеодневник Блондина, но этих – едва коснулись инструменты видеомейкера.
Пятнадцать минут пролетели незаметно. Я словно очнулся в конце фильма, на последнем кадре перед титрами. Да, это был интересный материал – но не для меня, для следствия и суда, наверное. Я просмотрел фильм, провалявшийся на полке долгое время натурально из-за цензуры. И по окончании фильма я понял, что он был интересен для меня именно в редакции Блондина, наложившего анимированную маску на лица товарищей. В недоредактированном ролике интрига отсутствовала; и если бы с лица Розового упала маска, все выглядело бы пошло. И мне в этой связи пришлось лишь повторить: «Маски сорваны!»
Я потянулся было к видеодвойке, чтобы выключить магнитофон, вынуть «нулевую» кассету и отправить ее в стопку к остальным, как вдруг помехи на экране сменились уже до тошноты знакомым сюжетом. Я снова увидел то, что у меня вскоре могло вызвать отторжение: размытое, расфокусированное лицо склонившегося над видеокамерой человека. Секунда – и он отойдет к креслу, примет удобное положение, в сотый раз развяжет язык, прокомментирует оригинальную версию короткометражного фильма под названием «Бешеных собак сжигают, не правда ли?».
Никогда в жизни мне не было так страшно, как в эту минуту. Даже животный ужас перед выползшим из росистой травы агентом отступил на позорный рубеж. Страх оказался ситом, через которое просочилась кровавая обида: все это время меня водили за нос… Я выхватил пистолет, снял его с предохранителя, передернул затвор. Боже, сколько раз я проделывал это!.. Но этот раз был самым важным в моей жизни. Я буквально представил, как патрон устроился в стволе… И не отрывал взгляд от экрана, поторапливая Блондина: «Ну давай, тварь, скорее!»
