Юрий Фридштейн - Розенкранц, Гильденстерн и другие

Юрий Фридштейн

Розенкранц, Гильденстерн и другие

Самый простой способ определить, одержало ли добро

победу над злом, - это установить степень свободы

художника.

Том Стоппард

Тридцать лет назад, когда имя Тома Стоппарда было известно в нашей стране лишь двум-трем десяткам человек, занимающихся современным английским театром, казалось, что он так и останется в ряду тех, кого принято именовать "писатель для критиков". Положение осложнялось тем, что этот неведомый отечественному читателю драматург, пишущий свои абстрактно-пародийные, абсурдистско-отвлеченные и вроде бы совершенно безобидные пьесы, являлся членом Amnesty International; побывал в Праге после 1968 года и в СССР и более чем неласково об увиденном и услышанном отозвался.

На протяжении этого времени в журналах "Иностранная литература" и "Театр" появлялись небольшие статьи и рецензии, посвященные творчеству Стоппарда, и только в 1990 году произошла его первая встреча с русским читателем и зрителем.

Юный Иосиф Бродский еще до своего насильственного выезда из СССР перевел на русский язык Бог весть как попавшую в поле его зрения пьесу "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" совершенно неведомого ему автора. Вероятно, она привлекла его своей вызывающей нетрадиционностью и внешней крайней непочтительностью ко всякого рода традициям и самому Великому Барду (чертами, за которыми проницательный Бродский угадал-таки истинно существовавшую и преемственность, и, в хорошем смысле слова, зависимость от классического наследия - ему самому было в высшей степени присуще именно это сочетание: новаторства и традиционализма, явленных в одном лице).

Перевод этот - также неведомыми путями - оказался у Татьяны Владимировны Ланиной, много лет работавшей в журнале "Иностранная литература", более того - он чудом сохранился у нее с той поры. Интересно, что когда журнал обратился к Бродскому с идеей публикации перевода, то выяснилось, что тот не только не имеет текста, но даже не помнит о самом его существовании. Но - как сказано у другого классика, "рукописи не горят..." Этот перевод и появился на страницах журнала в 4-м номере 1990 года. Одновременно он же был представлен и на театральных подмостках: на малой сцене Театра им. Вл. Маяковского в Москве в постановке тогда еще также молодого Евгения Арье (вскоре после премьеры Арье уехал в Израиль, и теперь его спектакль существует в двух вариантах: один по-прежнему идет в переводе Бродского в Москве, другой играется на иврите в Иерусалиме, в созданном Арье театре "Гешер"). В своем спектакле Арье замечательно угадал истинную театральность стоппардовской притчи (качество, которое всегда будет спасать даже самые заумно-замысловатые и головоломные его пьесы от превращения в некое литературное занудство). В интерпретации русского режиссера отвлеченность и абстрактность притчи неожиданно обрели черты вполне конкретной истории. Причем этот, на первый взгляд неожиданный, психологизм нисколько Стоппарду не навязывался, он не был ему чуждым. Ибо пьеса его, этот странно-интригующий парафраз шекспировского "Гамлета", есть в действительности предельно точная вариация на тему: маленький человек и его судьба. Тему, некогда открытую и вознесенную на высоты подлинной трагедийности Гоголем и Достоевским, в XX веке продолженную Кафкой и Беккетом. Так постепенно выстраивалась преемственность, так Стоппард вставал в ряд великих классиков XIX и XX веков, занимая в нем собственное, ему одному по праву принадлежащее место.

Том Стоппард родился в чешском городе Злин 3 июля 1937 года в семье врача, работавшего в лазарете обувной фабрики. Двумя годами позже семья переезжает в Сингапур, откуда в 1942 году после вторжения японских войск вынуждена бежать. Отец, не успев выехать вместе со всеми, остается в Сингапуре и погибает. В 1946 году мать выходит замуж за майора Кеннета Стоппарда и переезжает вместе с ним и двумя сыновьями (Томом и его младшим братом) в Англию. Здесь Том кончает школу и в 1954-1960 годах работает корреспондентом различных бристольских газет. В 1962 году он наконец-то попадает в Лондон, где становится театральным обозревателем нового журнала "Сцена" ("Scene"). Журнал просуществовал недолго всего семь месяцев, однако за этот краткий период будущий драматург посмотрел...132 спектакля: пример высочайшего профессионализма как рецензента и, несомненно, бесценная школа на будущее. Так Стоппард повторил путь, некогда пройденный его великим предшественником Бернардом Шоу. Придя в театр в качестве драматурга из цеха театральных критиков, он знал театральное дело не понаслышке, не умозрительно-отвлеченно, но вполне конкретно-практически. Впрочем, родство с Шоу этим, конечно, не ограничивается - значительно более существенна им обоим присущая склонность к парадоксальности, к театральной игре, к жанру, который Шоу называл "экстраваганцами" и в котором в полной мере проявятся изобретательность и талант Стоппарда.

Но это еще впереди, а пока что, в первой половине 60-х, Стоппард пишет целый ряд радиопьес, некоторые из которых были даже поставлены, не принеся ему, однако, популярности. Он публикует также несколько рассказов. В 1965 году Стоппард в первый раз женится на Джиндл Инем. Брак оказывается неудачным, через шесть лет они расходятся, а год спустя Стоппард женится вторично - на Мириам Мур-Робинсон, известном враче и преуспевающем фармацевте. Этот брак длится по сей день.

Дальше - почти голливудская сказка. В 1966 году первая "полнометражная" пьеса, написанная Стоппардом, - "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" показывается на международном фестивале экспериментальных театров в Эдинбурге, где имеет колоссальный успех. Годом позже - премьера в Национальном театре Великобритании в Лондоне. После этой премьеры Стоппард становится знаменитым. То, что до сей поры было просто профессией, становится призванием, каковому он не изменит уже никогда.

Год 1968-й приносит Стоппарду еще две премьеры: в июне появляется пьеса "Входит свободный человек". Она была написана еще до "Розенкранца и Гильденстерна", однако возможность поставить и издать ее возникла только в такой последовательности. В августе был представлен "Настоящий инспектор Хаунд".

1970-е годы для Стоппарда - необычайно плодотворны и многообразны. 1971 год - "После Магритта"; 1972 - "Прыгуны" (поставлены в Национальном театре и признаны лучшей пьесой года; вслед за лондонской премьерой пьеса ставится в Брюсселе, Вене, Нью-Йорке); 1974 - "Травести", или "Пародии" (премьера - в Королевском Шекспировском театре, далее - Нью-Йорк, Вена, Мюнхен, Цюрих); 1978 - "Ночь и день" и т. д. Стоппард создает в своих пьесах совершенно особый мир, где властвует прежде всего его собственный насмешливый, ироничный, парадоксальный ум. Он сталкивает в пределах одного сюжета акробатов и философов ("Прыгуны"), Ленина, Джойса и Тристана Тцара ("Травести"), он не довольствуется своим первым "гамлетическим опытом" и пишет новый, называя его "Пятнадцатиминутный Гамлет"... Ему словно доставляет особое удовольствие озадачивать, ставить в тупик, сбивать с толку; своими словесными и ситуационными ребусами он словно бы нарочно заводит читателя и зрителя все дальше и дальше в некий лабиринт, где выход, кажущийся вот-вот найденным, всякий раз оказывается ложным, а спасительная нить Ариадны - обманчивой. Кто же он - беззаботный шут, легкомысленный гедонист, вдруг возникший, словно из какой-то неведомой Аркадии, в нашем совсем не легкомысленном XX столетии? Ничуть не бывало! Просто, до мозга костей человек театра (сам, впрочем, никогда не занимавшийся ни театральной режиссурой, ни тем паче актерским ремеслом), он идеально постиг его природу, саму суть театральной игры, в которой, быть может, самой для него притягательной составляющей является Маска, Маска, позволяющая скрыть истинное лицо. Так ему интересней: завлекать, дразнить, заманивать - и не даваться в руки, и всякий раз ускользать... Кроме того, открытость нынче не в моде, и куда тоньше выглядит парадоксальная игра, нежели обнаженная идеологизированная публицистичность. Ну а еще Стоппард склонен сомневаться в том, существует ли в действительности одна целостная, единая сущность человека - или же он являет собой некую сумму тех представлений, что имеют о нем другие, тех масок, под которыми он являет себя в разных ситуациях и жизненных обстоятельствах. Еще в первой его пьесе "Входит свободный человек" Линда, дочь главного героя, произносит: "Все так живут - с двумя лицами. Одно для дома, другое еще для кого-нибудь. А может, так и должно быть? Может, это необходимо - иметь два лица..." Однако если она говорит это, имея в виду конкретного человека, собственного отца, дома - жалкого попрошайку, а на людях - пускающего пыль в глаза фанфарона, то в дальнейшем этот мотив обретает у Стоппарда смысл куда более сложный, философски-абстрактный. Ему становится интересен мотив двойников и тема зеркал, его увлекает своей загадочностью и непознаваемостью сама идея двойственности, множественности личности, ее отражений, ее текучести, ее размытости. Он словно бы получает наслаждение от этой игры, где философичность, эстетство, реальность сплетаются в некое сложное и запутанное единство. В этой игре мы узнаем и отголоски Оскара Уайльда с его знаменитым Дорианом Греем, с его горькими, насмешливо-беспощадными сентенциями и парадоксами. В ней присутствует и Луиджи Пиранделло, одним из первых применивший излюбленный сегодня прием "театра в театре". И, вне всякого сомнения, Жан Жене с его переодеваниями и перевоплощениями. Однако Стоппард оказывается не просто чутким и восприимчивым, но и поразительно трезво мыслящим учеником. Все вышеперечисленное он впитывает - но это же и пародирует, и травестирует тоже. Что же в итоге - всеобъемлющий нигилизм, отрицание всего и вся? Снова нет!