Правда, уже когда отдавал фотографию Жуку, мелькнуло что-то в памяти. Как будто легкая тень. Уже на ступеньках вдруг захотелось вернуться и посмотреть, попытаться вспомнить. Словно что-то отозвалось на движение той тени.
Некогда. Ему нужно успеть оповестить остальных, собрать их на базе. А потом… Потом можно будет начинать.
Палач вел машину осторожно, притормаживая на перекрестках, где светофоры мигали желтым предупредительным огнем. На улицах много патрулей. Его дважды останавливали, проверяли документы, но машину не осматривали.
Палач усмехнулся. Для всех уже объявление тревоги стало дежурной процедурой, уже никто не бросается изо всех сил на поиски. Все привыкли, что Солдат и его люди уходят аккуратно.
Солдат и его люди. Все получилось даже проще, чем он ожидал. Ему не пришлось даже ничего внушать этому Агееву, не пришлось даже настраивать его и остальных на жестокость. Он просто позволил им выпустить из себя то, что было в них давно, что просто пряталось, боясь возмездия.
Они и раньше убивали и насиловали. Но теперь они поверили в свою неуязвимость и раскрылись полностью. Или еще не полностью? Тогда он предоставит им такую возможность.
Он рассчитал все правильно – пройдя через кровь, выведенный из равновесия той дождливой ночью, взятый в оборот Наташкой, Агеев не мог не сломаться. Тут еще очень кстати подвернулась его болезнь.
Словно кожу содрало с Агеева, уничтожило все, что делало его похожим на нормального человека. Стоп.
Палач тихо выругался. Что значит нормальный человек? Это тот, кто изображает из себя чистенького, с не запачканными руками? Тогда да, Агеев был раньше похож на нормального человека. А теперь он просто стал человеком. Таким, какими люди есть на самом деле.
Кем он становится сам? Человеком? Сам он, Палач, продолжает оставаться бесстрастным оружием, способным уничтожать человеческую плесень, не испытывая при этом унизительного удовольствия? Или уже и его коснулась эта зараза?
Он всегда держал весь этот мир людей вне себя, убив очередного человека, Палач отбрасывал воспоминания о нем и снова мог ощущать себя чистым. Чистым и звонким, как клинок.
А сейчас он носит этот мир в себе, сейчас он постоянно прокручивает в голове мысли и поступки людей, сейчас он старательно копирует человеческие мысли и поступки, чтобы люди, которых он решил сделать своими орудиями, ничего не поняли. И чтобы ничего не поняли те, кто ему отдает приказания.
Ничего, он выдержит, осталось совсем немного времени.
Разговоры
– А Гаврилин оказался очень настойчивым человеком.
– Это отмечено в его деле психологами уже давно, еще в самом начале обучения. Это, кстати, было еще одним аргументом в пользу его привлечения к операции.
– Но сейчас, по-моему, Гаврилин излишне настойчив. Артем Олегович вовсе не в восторге от его постоянных заявлений о том, что безотказный Палач на грани отказа.
– А что прикажете делать Гаврилину? Он пытается выполнять свою работу, как он ее понимает. Артем Олегович хочет видеть в Наблюдателе только козла отпущения. И ко всей операции у него проявляется достаточно специфическое отношение. Вы обратили внимание?
– Естественно. Но это его отношение вовсе не мешает самой операции. Если он думает, что целью операции является воспитание народа в духе твердой власти – пусть думает. Вот интересно, что думает о целях операции Гаврилин?
– Пока он выступает формалистом.
– Это что, вы ему такой своеобразный комплимент делаете?
– Нет. Гаврилин знает, что Палач получил приказ осуществить захват Центра досуга и удержание заложников на как можно более длительный срок. И он честно предупреждает, что, по его мнению, подобная операция просто невозможна. Его вроде бы не интересует, для чего нам нужен захват и заложники. Его вроде бы не интересует, зачем вообще происходит все то, что происходит. Его просто волнует то, что он не может себе представить, что задача может иметь несколько решений.
– Это характеризует Гаврилина не лучшим образом.
– Я так не думаю. Просто он рассуждает в поставленных нами рамках, старательно прикидывает все возможные варианты. И мы, кстати, не можем знать, насколько Гаврилин верит нам.
– Вы полагаете, что он может нам не верить?
– Начнем с того, что нас он вообще не знает. В роли руководителя у нас выступает Артем Олегович, и вот Артему Олеговичу Гаврилин действительно может не верить. На всякий случай. И что Гаврилин знает точно, так это то, что получает не всю информацию. И его попытки уговорить Артема Олеговича могут иметь под собой еще одну основу.
– Вы очень интересно интерпретируете мотивы Гаврилина. Я бы даже сказал – талантливо.
– Я, между прочим, тоже был в свое время наблюдателем.
– Действительно. Извините, я вас перебил. Вы что-то говорили об еще одной основе действий Гаврилина.
– Он может пытаться заставить Артема Олеговича дать ему дополнительную информацию.
– И как вы полагаете, даст?
– Тут и полагать нечего, естественно, не даст.
– Тогда из всего этого следует, что жить Гаврилину осталось не слишком долго.
– Выходит так. И меня мучает вопрос – почему все-таки он так себя ведет? Он же расписывается в собственной ненужности для последнего этапа операции. Артем Олегович может совершенно спокойно списать его.
– Вы несколько разочаровались в своем протеже?
– Не исключено, что я несколько разочаровался в нашей системе. Самым уязвимым оказался человек, верящий в то, что мы не ведем с ним двойную игру.
– Только давайте не будем скатываться в абстрактный альтруизм и филантропию. Таковы правила.
– Я это знаю. Но, тем не менее, мы готовы уничтожить Палача, используя его чувство долга, а Гаврилина должна погубить вера в принципы и порядочность системы.
– Так было всегда.
– Тогда выходит, что мы с вами выжили в этой игре только потому, что не имеем этих слабых мест, не имеем чувства долга и веры в принципы?
– Мы с вами выжили только потому, что смогли понять – правила могут меняться в ходе игры. Мы сами можем менять правила, но только в том случае, если, применяя эти правила, новые, только что придуманные нами, победим. Критерием оценки здесь является успех или неуспех. И если Гаврилин, следуя всем правилам и принципам погибнет – значит, он ошибся.
– Почти по Талейрану, вовремя предать – это не предать, а предвидеть.
– Почти. И для того, чтобы выжить в нашей с вами игре, нужно обладать изрядным запасом цинизма. Это очень помогает смотреть на вещи и взаимоотношения между людьми трезво.
– Тогда нам нужно специально ввести курс для молодежи – прикладной цинизм.
– Знаете, что делает вас особенно опасным и эффективным?
– Благодарю за комплимент. Так что же делает меня таким опасным и эффективным?
– Вы очень хорошо разделяете свои внутренние переживания и работу. Ваша тонкая душевная организация, я не иронизирую, поверьте, не мешает вам быть трезвым и жестоким.
– Это ваша версия.
– Это не только моя версия. И ваше счастье, что в молодости руководство распознало в вас такую двойственность. Иначе…
– Иначе?
– Иначе ваша склонность к словесным самокопаниям положила бы край вашей карьере. И не только ей.
– Вы знаете, много лет назад у меня состоялся именно такой разговор с моим тогдашним начальством.
– И?
– И моя карьера не пострадала.
– Чему я несказанно рад.
– А я-то как рад!
– Послушали бы нас сейчас наши подчиненные, посмеялись бы от души.
– Не думаю. Наши с вами подчиненные несколько отучены от смеха по поводу своего начальства.
–И это правильно. Но хватит об этом. Ваши прогнозы на ближайшее будущее?
– Палач попытается выполнить приказ, и группа его останется в Центре досуга. Под похождениями Солдата и его людей будет подведена жирная черта. Перед началом операции сам Палач обрубит концы, ведущие к нам, так что ни одно расследование не даст ни каких результатов.
– И мы сможем спокойно приступить к следующему этапу операции.
– И мы сможем спокойно преступить к следующему этапу операции.
– У вас есть кандидатура на его проведение?
– Есть. Целых два.
– Кто же?
– Александр Гаврилин и Артем Олегович.
– Тогда считайте, что только один.
– Артем Олегович?
– Я этого не говорил.
– Это подразумевается.
– Это вы сказали.
– Гаврилину может помочь только чудо.
– Вот видите – у него есть шансы.
