– Это вы сказали.
– Гаврилину может помочь только чудо.
– Вот видите – у него есть шансы.
– И вы бы поставили на него?
– Какие ставки? Мы с вами трезвые люди. Просто, если бы Гаврилин все-таки нашел бы выход – лучшей кандидатуры мы просто не нашли бы.
– Иронизируете.
– Отнюдь. Поскольку спасти Гаврилина может только чудо, то если оно произойдет, грех будет им не воспользоваться. Логично?
– Логично. Только вот Гаврилину от этого не легче.
– Не легче. Только нас Гаврилин будет интересовать лишь тогда, когда он выживет. А до тех пор нас интересует только успех операции. Согласны?
– Кстати, об операции, у нас еще есть время пополнить список объектов для Палача. Чистить так чистить.
Кровь
– Нету его дома, – сообщил Бес Жуку, – я минут пять ждал чтобы он трубку взял.
– Значит, будем ждать, – спокойно сказал Жук.
Ждать. Бес поежился. Погода хреновая. Хоть бы скорее снег выпал. Эта сырость совсем душу вымотала. Палец, собака, чуть не загнил совсем из-за этой погоды. Бес осторожно почесал шрам.
Темно во дворе, не освещают, экономят электричество. Или лампочки побила сявота. Бес сунул руки в карманы, покосился на Жука. Спокойно курит, скотина. Пальцы сами нащупали рукоять пистолета в кармане. Замочить урода, да ладно, все равно уже скоро конец.
Бес глянул на часы. Два часа ночи. Где этого идиота черти носят? Пришел бы уже, и дело с концом. Сам процесс убийства уже перестал вызывать у Беса сильные эмоции. Пришили и пришили. И хрен с ними. Нефиг было щелкать клювом. Вот если бы замочить Жука, вот это бы, наверное, доставило бы удовольствие.
В темноте двора что-то загремело. Бес насторожился. Даже Жук обернулся на грохот, отложив в сторону трубу гранатомета и сунув руку в карман за пистолетом.
Загремело так, будто опрокинулся бак с мусором. Точно, бак и загремел. Несколько голосов одновременно заржали. Бес сплюнул, местные козлы развлекаются.
С какой-нибудь тусовки гребут, настроение игривое, есть сильное желание продолжить веселье. Бес очень хорошо помнил, как сам вот так возвращался вот так с дискотек, как в крови закипало желание оторваться на кого-нибудь.
Обычно он и начинал разборку со случайным прохожим. Закурить не найдется? Нету? А не врешь? Может, просто зажал? Дай гляну в карманах? Ты мне что – не доверяешь? Чтобы я взял у тебя что-то? Пацаны, он меня вором считает! И пацаны обязательно обижались за своего приятеля и не вовремя подвернувшегося прохожего били. И это тоже очень хорошо помнил Бес, как заходилось сердце, когда он бил ногами уже опрокинутого человека, как всхлипывал у него под ногами лежащий, и как чувствовал себя Бес почти равным среди своих ребят, которые обычно его равным не считали.
Как заводило это его тогда, и каким мелким показалось сейчас. Перед глазами Беса встала картина сегодняшнего вечера – убегающий от него водитель, потом черные пятна на рубашке, точно между лопаток.
Это его пули. Это он подстрелил мужика. Тот упал, но еще пытается ползти, или это просто судорога? Какая, хрен, разница. Бес подходит к лежащему, приставляет дуло ему к затылку и нажимает на спуск. Выстрел. Уцелевший пока фонарь над бензоколонкой освещает все это – кровь, брызнувшую во все стороны, дырки на рубахе, сочащиеся кровью.
– Слышь, мужик, закурить дай! – Бес вздрогнул от неожиданности. Это не к нему обратились, это к Жуку, это он курил.
– Что молчишь, мужик? Закурить дай, – сколько их вынырнуло из темноты, пять? семь?.
Странно, подумал Бес. Они обратились к нам? Это не могло уложиться у него в мозгу: дворовая шпана обратилась к ним. Ни он, ни Жук не могли себе представить, что местные могут избрать их объектом для развлечения.
А местным было наплевать на то, к кому именно подходить с просьбой покурить. Собственно, и покурить они просили чисто по инерции. Их не волновал ответ позднего курильщика, они готовы были бить сразу. И ударили.
Жук не успел толком отреагировать. В кармане у него лежал пистолет, справа, на скамейке, одноразовый гранатомет, он своими руками убил почти два десятка человек только за последние полтора месяца. Эта мелочь была ниже его, где-то там, далеко внизу. Когда к нему подошли, Жук даже не встал со скамейки.
– Вы… – закончить фразу Жук не успел, перед глазами что-то вспыхнуло. Он пропустил удар ногой. Рот сразу же наполнился кровью. Еще удар, снова ногой и снова в голову. Жук опрокинулся навзничь, перекатился через спину и вскочил. Рванул из кармана пистолет, но времени на то, чтобы снять его с предохранителя уже не было.
Если бы все происходило днем, нападавшие заметили бы пистолет и отступили. Но сейчас, в темноте, пистолет для них значения не имел. Жук наотмашь ударил пистолетом и кто-то закричал:
– У него кастет!
Жук увернулся от очередного удара, ударил.
Кастет. У козла кастет, и это значило, что он теперь совсем вне закона. Если бы он не начал сопротивляться, его просто бы забили. Сейчас же в головах напавших сработал сигнал – против них применили оружие. И наплевать на то, что это они первые начали. Это все отошло на задний план. Кастет.
Жук пятился, пытаясь выиграть время для того, чтобы передернуть затвор, но удары сыпались один за другим. Жук сумел перехватить один или два, потом правое запястье чем-то обожгло, пальцы разжались и пистолет выпал.
Ножом, его писанули ножом, обожгла паническая мысль. Бежать? Но бежать было некуда.
Где Бес? Бес, сука такая, куда ты делся? Жук затравленно оглянулся.
– Бес! Ты где, Бес? и снова удар ножом, на этот раз в плечо. – Бес! порву, сука!
Жук уже понял, что Бес не придет на помощь, теперь он просто кричал, чтобы заставить сявок оглянуться, обратить внимание на Беса, может быть, даже кто-то бросится на него и заставит вытащить пистолет.
Всего бы один выстрел. Лезвие чиркнуло по лицу, рассекло щеку.
– Бес!
Бес видел, как бьют Жука, слышал его крик, даже вытащил из кармана пистолет и снял его с предохранителя. Но стрелять…
Он давно ждал такого шанса. Пусть теперь сам выкручивается. Если сможет. А если выкрутится? Если сейчас грохнет выстрел и мелочь эта побежит в разные стороны? что тогда? Как объяснить потом ему свое поведение? Как?
– Бес! – голос внезапно пресекся, и Бес увидел, как Жук осел.
Бес попятился, натолкнулся на качели, те мерзко заскрипели. Заметили, теперь его заметили. Двое или трое отделились от свалки с Жуком и, не торопясь, двинулись в сторону Беса.
– Что же ты своего бросил? – стараясь говорить спокойно, спросил один из них.
– Пошел ты, – выкрикнул Бес и выстрелил. Он не стал ни угрожать, ни делать предупредительного выстрела.
Выстрел словно парализовал всех. Тот, в кого попала пуля, упал на спину, как подкошенный.
– Закурить? – спросил Бес и снова выстрелил. И еще раз. Упал еще один человек.
– Мало? – спросил Бес, – Еще?
Три выстрела, один за другим, кто-то закричал от боли. Упал. Остальные бросились бежать.
Бес обошел корчащееся в грязи тело, подошел к тому месту, где упал Жук.
– Жук?
– Что же ты, сука? – спросил из темноты Жук сдавленным голосом, – что же ты не стрелял сразу?
– Тебя сильно зацепило? – спросил Бес, присев на корточки.
– В живот.
– Это хреново. Еще, наверное, и грязь попала.
– Помоги…
– Это сейчас, наверное, мусора приедут, – сказал Бес.
– Да помоги же, пидор!
– Это я пидор? – вкрадчивым голосом спросил Бес, – А может быть, это ты? Или забыл, кто перо в брюхо схлопотал? Так кто я? Блевотина? Это ты меня собирался раздавить? Меня, сука?!
Бес ткнул стволом пистолета Жука в живот. Тот закричал.
– Да не ори, мудак, не ори. Просто все, помирать пора. Понял? Я бы тебя умирать оставил, да ты стукануть можешь. Так что, жаль, не помучаешься.
Жук почувствовал, как ко лбу прижалось дуло пистолета, и заплакал. Обидно, как же обидно, что не эта гнида, а он, Жук, попал под нож. И теперь гнида эта останется жить, а он…
Огненная боль скрутила его внутренности, Жук закричал.
– Больно? Больно? – спросил Бес.
– Да стреляй, сука, что тянешь? – крикнул Жук, – Больно же.
– Как хочешь, – сказал Бес и выстрелил.
Наблюдатель
Ночью нужно спать. Ночью. Нужно. Спать. А не заниматься черт знает чем Бог знает с кем. Гаврилин мрачно посмотрел в глаза своего отражения. Довели человека, только с зеркалом и можно поговорить по душам.
Гаврилин прислушался. Наконец-то девочки угомонились. Теперь можно подумать и о спасении души. Для компенсации, потому что последние три – Гаврилин посмотрел на ручные часы – четыре часа он только и думал что о теле. О двух телах.
