— Дальше.
— Когда он ушел, Киреева покинула гостиницу. На частной «ладе» добралась до «Новослободской», прошла через двор в ЖЭК и в сопровождении слесаря направилась домой.
— Слесаря?
— Очевидно, ее ключи остались в сумке. Когда телохранитель Пименова выводил ее из подъезда, при ней была сумка — кожаная, с металлической застежкой. С ней она в воскресенье не расставалась после того, как Пименов позвонил ей и сказал, что выслал за ней машину.
— Откуда вам это может быть известно? — подозрительно спросил Севостьянов.
— Если угодно, это мои домыслы. Она выскочила из подъезда как ошпаренная, отъехала подальше от дома, а потом я весь день таскался за ней. Побывал в кино, в кафе, на кладбище, гулял по улицам и площадям хлебосольной столицы. Светлана Николаевна выглядела смертельно уставшей, но тянула время из последних сил, чтобы не возвращаться домой. Возвращалась затемно, осторожно, с оглядкой. Но не могла предположить, что в квартире устроили засаду.
— А сегодня?
— Сегодня она убежала вторично — из «Славянской». Собрала наскоро свои пожитки в большую туристскую сумку турецкого производства, переоделась, как могла, чтобы не быть узнанной. Не забыла надеть даже черные очки. Глупо, конечно. Ведь «хонду» найти проще простого. Скорее всего, она была чем-то смертельно напугана и не отдавала себе отчета в своих действиях… Вот и все. Конец истории. Машина взорвалась и наделала много шума. Остальное вам расскажут в Мосгорпрокуратуре. Впрочем, вам ведь это неинтересно, Алик Романович. Проверяете, честно ли я отработал свои деньги? Честно. — Евгений достал из кармана фотографию Киреевой и положил на стол.
Севостьянов спрятал ее в бумажник. Посидел, уставившись на пустую бутылку из-под нарзана.
— У вас есть еще вопросы ко мне? — спросил Евгений.
— Только один. Пойдете ко мне? Десять тысяч в месяц.
Евгений рассмеялся так искренне, что сидевшие за соседним столиком муж и жена заулыбались. Потом наклонился к Севостьянову.
— Нет, Алик Романович, не пойду, — сказал он твердо.
— Почему?
— Потому что вы делаете ставку на «подкидных дураков».
Евгений встал, застегнул плащ.
— Жаль, — чуть слышно сказал Севостьянов.
— Мне тоже.
— Вам-то чего?
— Того, что наши фамилии начинаются на одну и ту же букву, — Евгений задвинул стул и пошел на выход.
Лучший из оставшихся в распоряжении Барракуды охранников Питон, прошедший хорошую школу в рижском подразделении ОМОНа, злой на весь мир после того, как старые власти отдали его на съедение новым, повозившись минуту с «девяткой» Журавлева, надежно умертвил ее — без видимых повреждений, но так, чтобы для реанимации потребовался консилиум серьезных специалистов.
«Барракуда, он вышел, садится в тачку».
«Какая у него тачка, Шекель?»
«Форд».
«Как он выглядит?»
«Высокий, спортивный, короткая стрижка…»
«Волосы?»
«А хрен его… тут темно, как у негра в жопе! Черные вроде… Уезжает. Ехать за ним?»
«Журавль на приколе?»
«Надежно».
«Что он ему передал в кафе?»
«Какую-то… бумагу».
«Какую-то бумагу!.. Ладно. Шекель, присмотри за Журавлем, остальные — давайте за ним. Узнайте, куда он эту бумагу повезет. Держите связь».
«Понято, поехали…»
Барракуда погасил свет, уселся в кресло. Свет из дома напротив падал на широкое лезвие ножа, лежавшего на журнальном столике справа. Нож трехступенчатой заточки, с зазубринами на тупой стороне лезвия и кровостоком был произведен в Японии. Барракуда собственноручно снял его с пояса убитого моджахеда, когда разгромили караван в двадцати километрах от Шинкая.
«Какую-то бумагу», — мысленно передразнил он Шекеля. Он почти не сомневался, что Севостьянов передал Аракелову номера туб. — Значит, гэбисты попытаются наложить лапу на груз. Надо готовить людей».
Через пять минут позвонил Шекель, позаимствованный у Гольдина на время операции.
«Барракуда, — прокартавил он весело. — Алик Журавлю по морде съездил, злой, как некормленый палестинец!..»
— Ты что, позвонил мне, чтобы сказать об этом?
«Нет. Он его бросил у конно-спортивной базы, а сам в метро идет. Журавль «голосует».
— Ясно. Направляйся за Аликом, Шекель. В дом не заходи, останься у подъезда, я сам управлюсь.
«Понято…»
Барракуда встал, проверил замки. Все шло по плану. Для налета на Лубянку ребята, пожалуй, слабоваты. Но если этот Аракелов работает на себя… Севостьянова можно убирать. Ребята подтвердят, что он встречался с гэбистом. И с Аракеловым чикаться ни к чему. Барракуда спасет груз — Язон спасет «Руно». Никуда не денется, аргонавты себя скомпрометировать не позволят.
Язон вовремя позаботился о составе Большого совета.
— Сведения такие, Алексей Иванович, — Нежин говорил в трубку, приглушив телевизор. — Этот Погорельский работал в аппарате управления делами ЦК КПСС и, судя по всему, имел отношение к операции по переводу денег КПСС за границу. После краха КПСС он перешел в администрацию президента России… Я понимаю, что недостаточно, но уж больно много совпадений. Пименов перешел в ЦК из Минхимпрома, под его началом не работал, но занимался Международным фондом помощи левым рабочим движениям, и все каналы ему были, конечно, известны. А теперь — самое интересное. Деньги перевозились наличностью. Их переправкой и передачей тем, кому они предназначались, занимался по поручению Политбюро отдел внешней разведки КГБ СССР. Конкретно — начальник 5-го отдела ПГУ полковник Червень, ныне член совета акционеров АОЗТ «Руно». Но и это еще не все. Двое из членов этого совета в настоящее время проживают за границей. Один — в Италии, второй — в Германии, во Франкфурте-на-Майне. Этот второй — некто Щербаков — прославился в сентябре-октябре 93-го, но в Лефортово не попал, успел уехать. Так вот там он дал одно весьма любопытное интервью французской газете «Либерасьон». Зачитываю: «Мнение о том, что мы сложили оружие, далеко неверно. Ни в какое подполье мы уходить не собирались. Едва ли кто-то еще обладает такой полнотой информации, в том числе секретной, и имеет своих людей во всех спецслужбах, органах государственного управления и структурах организованной преступности. Мы располагаем своими обществами, счетами в банках, помещениями и широкой сетью сотрудников почти во всех странах Европы…» Ну, дальше неинтересно… Понимаю, Алексей Иванович, да нет дыма без огня. Фирма собрала под своей крышей очень разных людей. Щербаков этот — бывший партаппаратчик, от дел отошел, уехал, а теперь стал одним из лидеров международного фашистского движения. В России поддерживает отношения больше с ЛДПР, чем с коммунистами, но вот его членство в совете акционеров «Руна» меняет картину коренным образом. Валера сейчас их отдел по обеспечению режима безопасности изучает. Тоже очень интересный расклад прослеживается. Мелькают знакомые фамилии бывших сотрудников органов МВД и ФСК, а среди них — уголовники в недавнем прошлом. Не напоминает ли вам это прошлогодний «Концерн», Алексей Иванович?.. Такая же мешанина — коммунисты с фашистами, контрразведка с рецидивистами… Да как бы поздно не оказалось… Завтра оформляюсь в «Альтернативу»… — Нежин засмеялся. — Старый опер стал похож на фокстерьера, который взял лисий след. Попробую, хотя, по-моему, его уже агитировать не нужно… Хорошо, я позвоню… Катюше и Леночке привет… Спасибо!
Нежин положил трубку и оглянулся. В дверях стояла Ника. Повязанный поверх просторного платья передник выдавал наметившийся живот.
— Вадик, — с укоризной посмотрела она в глаза мужу, — ты же обешал.
Он улыбнулся, опустился перед ней на колени и, обняв, прижался ухом к животу.
— О чем ты, Никуша? Старые бумажные дела…
— Какая еще «Альтернатива»?
— Да есть тут одна частная контора по продаже вычислительной техники. Жить-то нам на что-то надо? Надо. Надо жить…
Один из бывших посетителей, которому Евгений растолковывал, как можно подвести под 230-ю статью какого-то предпринимателя, застрелившего из помпового ружья с оптическим прицелом безвинного кота (садиста за убийство кота впоследствии «жестоко» наказали, оштрафовав в размере… половины месячного оклада), обещал оформить в Кинологическом совете документы для загранпоездки Шерифа и оставить их у вахтера. По пути в «Скорость» Евгений заехал к себе в консультацию, благо от нее до прокатного кооператива было не больше километра, а время позволяло наслаждаться положением владельца иномарки еще сорок минут.
Андрей Егорович сосредоточенно играл в шахматы с хмурым человеком неопределенного возраста, в котором Евгений не сразу узнал своего недавнего посетителя Батурина. На сей раз он был выбрит, ботинки его сияли, а вместо сивухи от него разило одеколоном «В полет».
