Размышления были грустные. А самое главное — безнадега страшная, никуда не денешься. Хорошо, конечно, что при такой дурной башке сумел приблизительно вычислить ситуацию. Вот что значит почти сутки — ни грамма. Хотя сейчас очень даже в кайф было бы принять пару стаканчиков. Попросить, что ли?
Пока Леха раздумывал, дадут ему здесь сто граммов или в отсутствие Воронкова это дело не пройдет, со двора донесся шум подкатившей машины. Хлопнула дверца, и тут же Леха услышал пьяный женский хохот и фальшивое, но очень громкое пение:
— «Ромашки спрятались, поникли лютики…»
У каждого пола в поддатом состоянии есть свои коронные песни. В старину любимой песней мужи-ков-алкашей всех стран СНГ был знаменитый романс «Шумел камыш, деревья гнулись…» В нынешние времена у допившихся до неприличия баб — «Ромашки спрятались…». От такого пения не только ромашки спрячутся и лютики поникнут, но и Шамиль Басаев подальше в горы уйдет.
— Ольга Петровна, — очень вежливо забормотали сразу несколько мужских голосов, судя по всему, принадлежащих охранникам, — осторожнее, пожалуйста, не оступитесь…
— А идите вы все на х…! — весело, громко и откровенно объявила невидимая дама.
Так. Вот она какая, стало быть, будущая гражданка Коровина, в девичестве, если можно так сказать, Пантюхова Ольга Петровна. Прибыла к месту постоянной дислокации.
Судя по часам, которые Лехе выдали в порядке экипировки, было всего около двух, а бабонька уже нарезалась до зю-зю.
— Ольга Петровна, — нежно увещевали мордовороты, — осторожней ради Бога, тут ступенечки крутые… Мы вас поддержим…
— Вы чо, козлы, думаете, что я пьяная? Хрен вам! — визгливо проорала Ольга Петровна, после чего посыпала бойцов таким забористым и трехэтажным, что Лехе показалось, будто известная на всю деревню пьянь и потаскуха Милка-самогонщица супротив этой раскрасавицы-блондинки, которую Леха видел на фотографии, просто наивная девочка. Фотка, кстати, была неподалеку, и Леха даже решил на нее поглядеть, чтоб попытаться представить себе, как же такая краля должна выглядеть в пьяном виде. Посмотрел, но представить ее в том виде, который прослушивался со двора, мозги отказывались — воображения не хватало.
Шум и матюки переместились в тамбур, потом в прихожую. С грохотом полетела одна туфля, потом вторая, после этого затрещало что-то из одежды. Послышался еще шум, а затем визг на полную катушку:
— Ты, сука, меня толкнул?! Убью! — и звонко хряснула оплеуха, пришедшаяся, поди-ка, по роже одного из холуев.
— Что вы, Ольга Петровна, он вас не трогал… — забормотал кто-то. — Это вы нечаянно споткнулись…
— Блин! А я говорю — он толкнул! Понял, козел вонючий?! Я не споткнулась, это он, засранец, мне ножку подставил! Дай ему в рыло! Быстро! Иначе я вас всех разгоню, суки! Под забором сдохнете, падлы!
— После, после, Ольга Петровна, мы с ним разберемся… — успокаивал охранник. — Мы ему всю морду разобьем.
— П-правильно! — порадовалась госпожа Пантюхова. — Нормалек!
То, что охраннику, которого она обвинила, разобьют морду, ее немного успокоило. Правда, ненадолго. Судя по всему, Ольга рвалась на второй этаж, а ее хотели уложить на первом.
— Дерьмо собачье! А я хочу наверх! — верещала она. — Вообще охренели, м…ки! Вы кто такие, блин, чтоб командовать? Кто?!
Полетел на пол стул, еще раз донесся звук оплеухи, потом жалобно зазвенело что-то бьющееся, угодившее под горячую руку.
«Да, — подумалось Лехе, — круто! Неужели мне хоть пару дней с такой заразой жить придется?»
— Отступись, — донесся до Лехи приглушенный голос одного из охранников, — пусть лезет наверх, подстрахуем, если навернется с лестницы. А то не дай Бог долбанется или перебьет чего-нибудь — не рассчитаться будет…
Судя по тому, как затопали нетвердые шаги по ступенькам лестницы, охранники отступились, и буйная женщина в данный момент приближалась к Лехиной резиденции. Леха, правда, надеялся на то, что к нему ее не допустят.
Дама благополучно взобралась на второй этаж, ухитрившись не сверзиться с лестницы. Она появилась где-то за дверью и запела все то же, насчет ромашек и лютиков.
— Ты чего здесь сидишь, лапонька? — спросила она, должно быть, обращаясь к охраннику, который сторожил Леху. — Ну-ка посторонись. Я туда пойду.
— Ольга Петровна, — с перепугом в голосе пробормотал сторож. — Нельзя туда. Владимир Евгеньевич запретил.
— Что-о? — заорала баба. — Этот козел что-то запрещать может? Да кто он такой, блин? Гэбист траханый! Да я его в рот…
Леха не знал, что будет. Он лично не собирался выслушивать от этой дряни ругань, а тем более получать по роже так спокойно, как получали охранники. Все-таки он в деревне жил. Там такое поведение бабам не прощалось.
— Ты чего дверь закрыл, недоносок е…? — рявкнула Ольга. — С дороги! Ты что, не понял?
Хлысь! И этого отоварила…
— Нельзя, Ольга Петровна, — срывающимся голосом пробормотал мужик. Леха помнил, что это был парнишка не хилый, за метр восемьдесят ростом, накачанный. Такой при желании мог бы трех Лех по стенке размазать, а эту дуру пьяную, видать, до жути боялся. Должно быть, сестра Пана была в шибко большой цене, раз даже такие детинушки перед ней трепещут. С другой стороны, пропустить ее к Лехе — она, конечно, не именно к Лехе прорывалась, а просто желала утвердить свое право ходить куда вздумается — охранник не мог, потому что тогда б ему Воронков нахлобучку устроил. Вот и разрывался, бедняга, между выполнением приказа и страхом прогневить эту Панскую сестру. Леха ему не завидовал при всем своем собственном незавидном положении.
— Так ты, значит, не понял? — прорычала эта зверюга.
Бац! Бац! — кулаками по роже, это Леха по звуку рассек. А мужик только охал и крякал, даже рожу, поди, не прикрывал.
— Вали с дороги, сказала! Я хожу где хочу, уловил? Нет, ты уловил или нет? — тут Коровин явственно услыхал металлический щелчок. Явно какое-то оружие к делу готовилось…
— Вы осторожнее, Ольга Петровна, он у вас заряжен… — пролепетал парень. — Не дай Бог, нажмете.
— А мне ничего не будет. Понял, ты? Проверну дырку — и все. Иди вон отсюда! Быстро!
Парень не выдержал, отошел, Ольга, тяжко толканув дверь, вломилась в комнату. Лехе сразу поплохело, потому что в руках у этой милой девушки был револьверчик. Хрен его знает, газовый или боевой, но если обещала охраннику дырку провернуть, значит, не игрушечный.
Смотрелась потенциальная невеста не больно красиво. Волосья растрепались, свалялись и спутались. Какие-то нитки в них вплелись, а одна из прядей была оплетена растянутой жвачкой. В одном ухе была серьга, и похоже, золотая с натуральным камешком, а в другом серьги не было. Дорогой и модный плащ желтого цвета был без пуговиц начисто, а карманы от него оторваны. Кроме того, на нем было солидное винное пятно спереди, а сзади — коричнево-зеленые пятна от валяния на траве и глине. На колготах были такие дыры, будто их собаки рвали.
Под плащом на ней просматривался темно-зеленый костюм — жакет и юбка. Жакет каким-то образом был застегнут со смещением аж на две пуговицы, а потому было видно, что шелковая оранжевая блузка не застегнута вовсе. Больше того, можно было заметить, что черный титешник надет сикось-накось и из-под него все так и прет в глаза. Юбку, застегивавшуюся на хлястик и на «молнию», бабонька — или тот, кто ее одевал по пьяному делу — умудрились нацепить задом наперед, причем хлястик застегнули, а «молнию» — сантиметров двадцать длиной — забыли. Поскольку юбка была сшита по фигуре, то ей было вовсе не все равно, как надеваться. Зад, оказавшись спереди, превратился в мятый пузырь, и через прореху, не затянутую «молнией», проглядывали черные трусики, скатавшиеся в жгут гораздо ниже пупка. Этот самый пупок, а также верхушка волосяной метелочки то и дело выглядывали наружу, потому что колготки в этом месте были разодраны по шву.
Конечно, будь Леха милиционером, он мог бы признать в этой даме жертву изнасилования. Правда, те обычно заходятся плачем и истерикой, а эта только матом крыла на все четыре стороны.
Вообще-то на таких жениться не стоит. Но сейчас речь шла не о том, жениться или нет. Тут бы живым остаться. Тем более что револьверчик так весело болтался на пальце, что жуть брала. Конечно, револьверчик так просто, как автоматический пистолет, не стреляет, это Леха знал. Однако что этой бухой шалаве взбредет в голову — не угадаешь.
— Ты кто? — размазанные зенки Ольги, сильно припухшие и с темными пятнами-подглазниками, тупо поглядели на Леху. — Кто тебя взял?
— Евгеньич, — ответил Леха, опасливо поглядывая на пушечку. Маленькая, похоже, под мелкашечный патрон, но ежели долбанет, то может вполне хватить.
— Как зовут? — присаживаясь на стул, спросила невеста и крепко выдохнула на Леху густой водочно-табачный перегар.
