Варяг потупился:
— По разным специальностям. Помотало меня по свету. Был и грузчиком, и лесорубом, на Севере мыл золото — всего не перечислишь.
Академик, похоже, ничуть не удивился, а только искусно изобразил изумление, всплеснув руками:
— Нет, это только представить себе: человек с такими выдающимися способностями и работает грузчиком! Это же преступление. И не только перед обществом, но и перед собой, батенька, в первую очередь. Хорошо еще, когда все хорошо кончается! — Вновь ладонь постучала по дипломной папке. — Эта ваша работа о Европейском союзном форуме для меня вообще откровение. Хотя этой тематикой я занимался всю жизнь. Неужели вы только сейчас занялись этой проблемой?
— Уверяю вас, Егор Сергеевич, да!
— Это тем более странно. Я ведь вижу, что вы совершенно свободно ориентируетесь в проблеме. Как это вам удается?
Пожав плечами, Варяг объяснял:
— Я много работаю, днями сижу в библиотеке. Последнее время я перечитал сотни статей и книг по этой тематике.
— Чтобы за такое короткое время прочесть — да и не просто прочесть, но и усвоить, как это сделали вы, — такое количество материала, нужно не вставать из-за стола день и ночь. А вы, молодой человек, не выглядите изможденным. Откройте ваш секрет?
— Никакого секрета нет. Просто у меня хорошая память. Мне достаточно просто взглянуть на текст, и я его запоминаю на всю жизнь. Кроме того, мне очень помогли работы французских ученых. Очень много интересного материала идет ведь не только на английском, но и на французском языке — французы и бельгийцы об этом Европейском экономическом союзе просто мечтают!
— Вы и французский знаете? Помимо английского! Но это уж просто удивительно: грузчик со знанием английского и французского языков! Не обижайтесь, мой друг, но согласитесь — это просто удивительно!.. — Нестеренко в изумлении развел руками. — Могу сказать еще, не боясь перехвалить вас, что вы нащупали новое направление в науке. Очень перспективное направление. Вам повезло, здесь вы будете первым. Великолепное начало!
Сидя напротив хозяина в мягком кресле, Варяг незаметно наблюдал за ним. Академик Нестеренко был не просто крупным ученым, он принадлежал к тому меньшинству, в отношении которого Варяг испытывал уважение. Академик был не просто магнитофоном, записывающим и воспроизводящим чужие знания, чтобы потом их удачно продать, как это делали большинство ученых мужей, совсем нет. Это был талантливый и очень умный человек. Варягу он нравился. Жилистая, крепкая, правда уже по-старчески худощавая, фигура, всегда энергичная походка, главное — огонь в глазах. Но не только слава ученого, невероятная работоспособность, помогавшая ему выпускать монографию за монографией и участвовать в бесконечных научных симпозиумах, не только одержимость наукой, заставлявшая его загораться очередной идеей, нравились Варягу в Нестеренко.
Егор Сергеевич не был ученым сухарем. Темпераментный сердцеед в прошлом, он и сейчас с увлечением ухаживал за молоденькими аспирантками, не гнушался посидеть со студентами за бутылкой хорошего вина. Варяг никогда не видел его унылым, в плохом настроении или даже уставшим.
Задумавшись, Владислав не расслышал вопроса, извинился.
Егор Сергеевич повторил:
— Я говорю, что все равно не понимаю, как вы, будучи грузчиком и лесорубом, научились такой четкой организации рабочего дня, чтобы все успевать?
— У меня были хорошие наставники в жизни, — серьезно ответил Варяг, представив вдруг здесь радом с ними за столом Фотона, Лиса, Пузыря, Лешего — да всех не перечислишь, с кем он сидел и кто учил его уму-разуму.
Нестеренко посмотрел на него, захотел что-то сказать, но передумал и круто переменил тему:
— Жаль, что вы не застали дома мою Веронику. Дочь о вас частенько спрашивает. Пару раз только видела вас — и что вы думаете? Увлеклась! В вас есть то, что нравится женщинам…
Варяг внутренне напрягся. Воспоминание о дочери академика было ему не слишком приятно. Не потому, что девушка была непривлекательна, как раз наоборот: умна, воспитанна, красива. Просто в планы Варяга не входило сближаться с семьей Нестеренко. И он не предполагал, что девчонка сразу в него влюбится. Вот было бы забавно, если бы Вероника Нестеренко, оказавшись с ним в койке, увидела его ангелов на груди. Ей не навешаешь лапшу на уши про школьные шалости — могла бы заподозрить уголовное прошлое у папиного ученика. И потом вполне могла бы растрезвонить о своих подозрениях и папе, и общим знакомым. Нет уж, ни хрена — никаких шашней с профессорской дочкой!
Распрощавшись с радушным хозяином, Варяг вышел на улицу. Летний вечер был душен и жарок. Ни ветерка — все плавилось в желто-оранжевом пламени солнца. Деревья неподвижны, воздух неподвижен. Захотелось ледяного пива, расслабиться. Общество академика, конечно, приятно, но заставляло напрягаться. В зоне со своими ко-рефанами Варяг чувствовал себя попроще. Неожиданно — даже смешно! — накатила ностальгия по тем простым товарищеским отношениям, которые были у него в зоне с друзьями.
За это надо бы выпить.
Домой уже не хотелось. Тем более Светка сегодня к нему не выберется — к ней сегодня приехали родители, и она всю неделю будет ублажать предков. Варягу, уставшему от научных бесед, захотелось чего-то простого, кондового. Подумав, он сел в свою «восьмерку» (тачку выбирал с учетом того, чтобы не выделяться в толпе) и поехал к «Интуристу».
Было еще рановато, но Варяг шепнул пару слов знакомому швейцару и вскоре откуда ни возьмись из недр отеля появились пять птичек. Он выбрал двух самых бойких и смазливых и повез к себе домой.
Надо было расслабиться.
Открыть первый банк Варяга надоумил случай. Случилось это весной, в самом конце апреля. До этого дни стояли холодные, зима никак не хотела уступать права, но однажды сдалась. И сразу все буйно стало зеленеть, птицы щебетать, девчонки раздеваться, а у Варяга поселилась в душе какая-то тревога.
Вот в один из таких дней, выйдя из здания гуманитарных факультетов, он шел по аллее к месту, где припарковал свою «восьмерку». Неосознанная тоска томила его. Причин для плохого настроения не было, да и догадывался он, отчего это происходит с ним. В это время в зоне у всех было такое настроение, всех, словно гусей, тянуло сорваться с места и лететь куда глаза глядят, лишь бы подальше. Настроение, вросшее в плоть и кровь его, настигло и здесь, на свободе.
Владислав понимал, что ему просто-напросто не хватает куража, надрыва, ощущения риска, опасности. Жизнь начинала казаться пресной, в таких случаях не спасали даже женщины. Варягу не хватало общения с людьми своего круга. Его однокурсники, с которыми он вынужден был общаться, если даже и ругались матом, то делали это как-то не по-настоящему, не от души…
Варяг решился и позвонил Ангелу. Не признаваясь даже самому себе, что хочется просто видеть рядом своего человека, он тут же придумал причину звонка.
После третьего звонка Ангел сорвал трубку. Варяг услышал его слегка задыхающийся голос, словно бы тот бежал к телефону, боясь не успеть.
— Ну кто это еще там? — И дальше последовало то, чего Варягу и не хватало: трехэтажное коленце.
Усмехнувшись, Владислав сказал:
— Убавь обороты, Ангел. Это я.
— Что случилось? — Ангел сразу встревожился, отчего стал почти вежливым.
— Дело есть. Можешь сейчас подъехать?
— Куда?
— Давай ко мне в сквер. Ну, знаешь, там, где уже встречались.
— Минут через сорок буду.
Действительно, минут через сорок красный «опель» Ангела тихо припарковался возле черной чугунной решетки скверика за главным зданием МГУ.
Ангел за годы, пока Варяг учился, так и ни разу не сел. Видимо, изменилось время, и Медведь предпочитал держать возле себя людей такого ранга, как Ангел. Что-то витало в воздухе, ветер перемен разъедал старые устои. Совершенно незаметно законники один за другим переставали свято соблюдать букву воровского закона, правда, в главных принципах оставаясь непоколебимы. Если не брать таких столпов, как Дядя Вася, которые и внешне старались походить на своих предшественников, воров тридцатых — пятидесятых годов, все остальные уже обзаводились семьями, приобретали шикарные тачки, строили роскошные особняки. Становилось модно не столько выкалывать перстень на пальце, сколько носить его в натуре — огромный, золотой. Потом появились цепи на шее, цепи на запястьях — благополучие вора требовало зримого материального воплощения.
Ангел, несмотря на свою кличку, тоже не был святым. К тому же он любил красный цвет, считая, что тот приносит ему удачу. Поэтому сейчас из карминно-красной машины вышел Ангел в пиджаке такого же цвета — маленькая слабость, которую он себе позволил. Когда тот подошел, Варяг не удержался и ухмыльнулся: галстук у него был синий, а из нагрудного кармана пиджака торчал уголок платка такого же синего цвета, как и галстук.
