Лучше бы ударил по башке колуном. Но внешне я не дрогнул, сказал:
— Хорошо, сейчас…
Вышел в коридор к Маше и назвал сумму. Моя любовь встретила разорительное известие геройски. Слегка побледнела, покопалась в сумочке и достала несколько зеленых бумажек.
— Не расстраивайся, Толечка. Каримов за своего оболтуса заплатил сразу за три месяца.
— Выходит, ты знала, какие тут цены?
Она невинно моргала глазами, и в них проступили две прозрачные слезинки.
Обедали дома, уже в третьем часу. Маша торопилась, ей надо было бежать в школу, но она боялась оставить меня одного.
— Не волнуйся… Я полежу, отдохну, поразмышляю.
— Толя, мне страшно.
— Не вижу повода.
— Постараюсь пораньше вернуться…
Как только ушла, я позвонил Витюше Званцеву. Больше и звонить было некому. Из всех прежних друзей он остался единственный. Зато надежный, безобманный. Такой же вольный стрелок, как и я, но преуспевающий. В рынок он не вписался, крысиную породу новых хозяев жизни на дух не переносил, но это ничего не значило. Витюша смог бы обеспечить себе сносное существование при любом режиме. Даже сейчас, когда он, как и я, приблизился к последнему возрастному перелому, сила жизни била в нем через край. Он был из тех русских мужиков, которых мало убить, их еще надо повалить. Занимался последние годы тем же самым, что и я, то есть груши околачивал, но с большим успехом. Перед его интеллектуальным напором мало кто мог устоять, не говоря уж о женщинах. Витюша их в определенном смысле фетишизировал, уподобляясь одному из своих любимых писателей Гиде Мопассану. С годами это свойство его неукротимой натуры приобрело маниакальный оттенок, поэтому, чтобы избежать недоразумений, я старался не оставлять с ним Машу наедине дольше чем на десять минут. Забавно, что при таких-то наклонностях Витюша ни разу не женился.
О моей трехдневной отлучке он, разумеется, уже знал, но без подробностей и горел желанием услышать их от меня.
— Сейчас приеду. Выпить есть у тебя?
— Выпить есть, но сперва сделай одну вещь.
— Зайти в аптеку? Да у меня всегда с собой.
— Узнай, пожалуйста, что это за фирма "Реабилитация для всех", чем занимается, кто хозяин — и так далее. Сможешь?
— Толяныч, нет проблем. Ложи трубку, перезвоню… Кстати, сколько ей лет?
— Кому?
— Ну, куда ты нырнул на трое суток.
— Приедешь — расскажу.
— Хорошо, жди…
Я полагал, что при его связях в деловых кругах и при том, что Витюша по три-четыре часа в день гулял по Интернету (уверял, что сшибает в день минимум по полтиннику! баксов), для него не составит труда навести справки. Так и вышло, но результат оказался, как я и думал, неутешительным. Витюша отзвонил через минут сорок и доложил, чтo такой фирмы в природе не существует, хотя есть ночной клуб "Экзотикус нормаликус", где можно за сто долларов…
— Ты не мог ошибиться?
— Нет, не мог… Так вот, за сто долларов целый комплекс услуг, включая именно реабилитацию. Догадайся, имеется в виду?
— Вить, приезжай, поговорим не по телефону.
— Мария Семеновна в каком настроении?
— Она на работе.
— Ох, Толяныч, не мне осуждать, но как-то это… неосторожно, что ли… Она чуть с ума не сошла. А женщина святая. Говорят же, что имеем, не ценим. Я ее, правда, успокоил. Что, говорю, с Толянычем может случиться, у него же башка деревянная?.. Он же…
— Витя, приезжай… Ей-богу не до трепа.
Явился ровно через час (от метро "Каховская"), и за это время я успел совершить неадекватный поступок. Прогулялся несколько раз по аллее от нашего дома до магазина. Чего искал, самому непонятно. Но — потянуло. Как преступника на место преступления. Поспрашивал у завсегдатаев про девушку по имени Сашенька. Никто ее не знал, не видел, не помнил. Единственной, кто представил ее по моему описанию, была молдаванка Тамара, у которой я иногда покупал яблоки и апельсины. С ней разговор получился чрезвычайно продуктивным. Молдаванка сказала:
— Как же, как же, помню… С вас ростом, да… Такая чистенькая вся… Вы с ней во-он туда пошли, за те кустики.
— Вы видели?
— Да.
— А что дальше было?
— А что было? Неужто воровка?
— Я хочу спросить, прежде она тут бывала, эта девушка? Или после того?
— Что-то не приметила….
— Тома, повидать мне ее надобно.
Молдаванка смущенно потупилась.
— Где ее искать, дамочку эту?
— Компания у ней не больно хорошая. Вам вряд ли подходит.
— Какая компания? Она вроде одна была.
— Что вы как одна! С ней двое были, мужчина и женщина В летах обои, женщина ничего еще, пьяненькая, но не шибко, а мужчина, ох серьезный. Глаз зоркий, развратный — и кулачищи по арбузу каждый.
— Надо же, а я не углядел.
— Глаза она вам отвела, дамочка эта. Умеют они. Вы за ней потянулись, как на веревочке.
— А они что, эти двое?
— Сперва попрятались, после за вами устремились. Я еще посочувствовала. Не иначе, думаю, на абордаж возьмут. А человек вы хороший, культурный… Груши купите?
— Тамара, пожалуйста, припомните… После из них никто не вернулся? И на другой день не было?
Молдаванка уже, видно, жалела, что поддержала разговор, раскраснелась, опасливо оглядывалась. Ее можно понять.
— Больше не приходили, нет… Господи, да что они вам учинили?
Ответить я не успел, подошел милиционер Сережа. Тоже по-своему примечательная личность. Он тут часто болтался сам по себе. Его появление не вызывало переполоха в торговых рядах: по статусу он не принадлежал ни к бандюкам, ни к органам правозащиты. Может, где-то и принадлежал к тем или другим, но не в нашем районе. Просто жил неподалеку и в свободное время забредал на подкормку по собственной инициативе. Никогда не хамил, не беспредельничал. Его не опасались, а многие, как и молдаванка Тамара, относились с состраданием, как к заблудшей овце.
— Здравствуй, Сереженька… Вон возьми кисточку, какая на тебя смотрит. Сладкий виноградик, кишмиш.
Кисточку Сережа взял, опустил в пластиковый пакет, а также добавил туда несколько яблок и ссыпал с килограмм грецких орехов. Со мной хмуро поздоровался. Я подумал, чем черт не шутит.
— Сережа, отойдем на минутку.
Встали в сторонке, я угостил лейтенанта сигаретой.
— Тебе чего, дядя Толя? Обидел кто?
Объяснил ему, в чем проблема. Описал девушку. Он ее не видел и не помнил.
— Мало ли тут б… А тебя чего, дядя Толя, на молоденьких потянуло? Поаккуратней будь. По нашим сводкам, у них стопроцентный триппер. Не говоря обо всем прочем.
— Да нет, тут другое.
Мент глядел весело, с прищуром: дескать, заливай кому другому.
— Если приспичит, обращайся… По знакомству дам пару адресов. Телки проверенные, из снежных республик. И берут недорого, ниже рыночной цены.
— Найти бы ее, Сережа. Я бы заплатил.
— Документы у нее проверял?
— Откуда? Разве же я знал…
— Александра, говоришь? Беленькая? Негусто… Ладно, поспрашаю кое у кого…
К приходу Витюши накрыл стол на кухне, порезал колбасу, селедочку разделал с лучком. Поставил бутылку «Кристалла» и банку томатного сока. Витюша всегда запивал водку соком. Если пил. А пил он намного меньше меня. Водку признавал исключительно в качестве допинга, а не саму по себе. Она помогала ему справиться с колоссальными нагрузками, связанными с прекрасным полом. Но он любил, чтобы на столе стояло. С его приходом у меня от души немного отлегло. Облик Витюши можно описать одним словом: ходок. Высокий, гибкий, с яростными искрами в глазах, то громкий, то задумчивый, но всегда целеустремленный. При знакомстве люди обычно принимали его за преуспевающего бизнесмена, фирмача, но при желании Витюша мог прикинуться кем угодно, хоть чукчей. Вместе со многими другими достоинствами Господь наделил его актерским даром перевоплощения, которым он пользовался, может быть, чаще, чем нужно. Когда слишком часто меняешь обличья, возникает опасность, что в один прекрасный день запутаешься и не узнаешь самого себя. В этот день по отношению ко мне Витюша изображал праведника.
— Что же получается, сын мой, — произнес с трагической миной, — седина в бороду, бес в ребро?
— Если бы, Витюша.
— О-о и вот это, — с осуждением обвел рукой стол, — Похоть и пьянство, сын мой, всегда ходят рука об руку. Один порок притягивает другой. Кто же эта дама, подтолкнувшая моего благородного и немного глуповатого друга на путь греха?
— Из фирмы она. Фирма называется "Реабилитация для всех".
— Это мне ни о чем не говорит. Хотя то, что "для всех", уже по определению отдает дешевизной. Рассказывай, мальчик мой, рассказывай, облегчи свою грешную душу.
Когда наконец выслушал, у него пропала охота паясничать. Он даже как-то слишком торопливо опрокинул стопку, забыв, что днем никогда не пьет.
