Лениво помахивая кнутами, прошли два пастуха в распахнутых зипунах. И одежда, и самокрутки с махоркой в губах нисколько не отличались от тех, что носили и курили их предки сто лет назад.
Вот напасть! За последними коровами в арьергарде трусила пастушья собака.
Смесь шотландской овчарки с немецкой.
Она учуяла запах чужого, неваснецовского, пота. И безошибочно направилась к кусту, за которым скрывался от лишних глаз молодой вождь народа фон.
Кофи потребовалось немалого самообладания, чтобы не пуститься наутек. Но он знал твердо: собаки любопытны, как дети. Их привлекает движение, действие, экшн. Застывшие предметы собак интересуют только в качестве корма. А также для оставления и обнаружения меток.
Чтобы не выдать себя при обнюхивании, Кофи закрыл глаза и опустил лицо в ветки куста. Лучше не видеть. Во всяком случае кондратьевский Тузик страшно его невзлюбил с самой первой встречи.
Сначала Кофи ощутил дыхание пса кожей головы. Поводив длинной мордой по мелким завиткам волос, собака ткнулась Кофи под мышку. В пах.
В мозгу овчарки информация о том, как пахнет человек в разных местах, превращалась в портрет Кофи Догме. Красками собакам служат запахи. Чем сильнее запах, тем ярче цвет. Овчарка горячо задышала в ухо. Кофи не шевелился.
Собачья пасть порядочно воняла. Это бывает, когда собак кормят мясом. Голодные, худые коровы и обожравшаяся мясом овчарка свидетельствовали о каком-то необычном порядке в сельском хозяйстве Ленинградской области.
«Спаси и сохрани, Солнечный бог! — взмолился молодой вождь и сей же миг услыхал топот собачьих лап вслед удаляющемуся стаду. — Спасибо тебе, Солнечный бог. Слава тебе во веки веков! Это ты позаботился, чтобы российских коров пасли сытые, равнодушные к чужестранцу псы».
Лишь прошептав про себя эти слова, Кофи открыл глаза. Вылез из-за куста.
И по борозде картофельного поля бросился к озеру. Не ровен час, еще кого-нибудь встретит на проселочной дороге!
Он достал из нагрудного кармана черную пластинку из неизвестного металла.
Всмотрелся в нанесенные поверх черные полосы. Поднес пластинку к носу.
Раздулись широкие ноздри. Наполнились запахом смерти. Кофи вдыхал полной грудью. Он наслаждался, словно это был букет роз… Ну что ж. Довольно.
Сделалось светлее. Такая освещенность бывает ранними летними сумерками, когда предметы незаметно теряют очертания. Сейчас вступило в свои права хмурое утро.
Кофи с тревогой поглядывал на небо.
Надежно ли тучи пленили солнце? Мудрый Солнечный бог был с молодым вождем, но не проявлял своего покровительства слишком явно. Темнота — друг молодежи.
В деревне запел петух. Кофи вздрогнул от его резкого голоса. Петуху ответил коллега из соседнего курятника. Скоро горланили все петухи Васнецовки. Под эту какофонию вождь пробежал берегом до склона, ведущего к задам участка Кондратьевых. По этому склону вчера он уходил в гости к старому учителю. Этим же склоном он от учителя вернулся.
Вот и серый от времени и влаги штакетник. Будка сортира. Кофи стал за тем же кустом, из-за которого вчера наблюдал под дождем приезд милицейского «уазика». Прислушался. Вдруг Любовь Семеновна в туалете?
Острый слух дитя природы не обнаружил звуков, которые бы указывали на присутствие хозяйки в будочке. Острое зрение дитя природы не обнаружило старушку в саду или на огороде.
В один миг Кофи перемахнул штакетник. В шесть прыжков, бесшумный, как черная пантера, он оказался возле тыльной стены дома. Постоял, переводя дыхание и вспоминая, окошки какой комнаты выходят на зады участка.
От напряжения так этого и не вспомнив, он рискнул выпрямиться и приставить нос к окну. Сквозь давно не мытые двойные стекла проступили очертания кроватей. Железные, с высокими перинами и тремя подушками на каждой — мал мала меньше. Ну конечно, это была она! Комната, где они с Борькой провели целых три ночи.
Пригибаясь, чтобы его не увидели с улицы, вождь завернул за угол дома. Он оказался на дорожке, выложенной бетонными плитками.
Попытался заглянуть в боковое окно.
Там висели цветастые плотные занавески.
Ничего не видно. Прислушался. В доме стояла тишина. Может, старушка проводила их с Борькой и вновь прилегла?
Черной пантерой Кофи бросился к крыльцу. И еще не достигнув его, услышал грозное ворчание Тузика. А потом и увидел его.
Огромный лохматый пес выбрался из конуры. И обнаружил прямо перед собой чернокожего, которого с первой встречи и навсегда принял за врага.
Шерсть поднялась дыбом. Прижались к голове небольшие, как у волка, уши.
Распахнулась пасть. После чего Тузик устроил такой хриплый, непрерывный лай, что Кофи словно ветром сдуло.
Он не помнил, как проделал весь путь назад до конца огорода. Захлопнул за собой щелястую дверь сортира. Этой будочке суждено вторично ему помочь. И речи не было о том, чтобы взобраться на крыльцо. Тут и амулет не спасет.
Все продумано: длина собачьей цепи такова, что позволяет собаке контролировать крыльцо полностью. Вместе с входной дверью.
Тузика дружно поддержали все васнецовские собаки. Это было почище петушиной какофонии. Подключилась даже овчарка, ушедшая из деревни со стадом и обнюхивавшая Кофи на обочине. Псы устроили настоящий гвалт, и в домах люди перестали слышать друг друга.
Заплаканная Любовь Семеновна выглянула из дому. У крыльца бесновался Тузик. Он лаял в сторону озера. Любовь Семеновна дошла по крыльцу до угла. Посмотрела. В саду никого не было. В огороде — тоже. Да и кому там быть?
Дальше виднелся кусочек озера. Чайки. "Может, на чаек наш балбес гавкает? — тяжело вздохнула старушка и закусила губу. — «Наш»! Какой же он «наш»!
Был наш. А стал мой!"
Из красных припухших глаз вновь потекли слезы. Любовь Семеновна вернулась в дом. Тузик залаял еще ожесточеннее. Хотя, казалось, больше некуда. Пес возмущался хозяйкиной бестолковостью.
Он исправно несет службу, предупреждает о появлении врага, а на него ноль внимания.
Купив два билета до Петербурга, Борис подхватил сумки и вышел из старенького вокзала на улицу. Громыхая на стыках, набирал ход поезд «Санкт-Петербург — Псков». Какая-то девушка в распахнутом голубом плаще махала рукой вслед грязно-зеленым вагонам. По ее плечам были рассыпаны золотистые волосы. Кондратьеву-младшему нравились блондинки.
Она обернулась. И сразу узнала.
— Здравствуй, Боря!
— Лариса! Ничего себе! Ты откуда?
— Ну, я-то здесь живу. Это ты откуда?
Его пронзили воспоминания. Последнее школьное лето. Последние школьные каникулы. Он встретил Ларису, разъезжая на велосипеде в окрестностях Васнецовки. Она уже училась в областном педагогическом. Была на три года старше Бориса и казалась ему совсем взрослой. Первая женщина.
— Ты что, уже работаешь?
— Да, в здешней школе.
Борис изумился:
— Сменила Питер на деревню?
Она положила руку ему на рукав.
— Глупенький. Я же деревенская. Это ты в гости приезжал дурака валять. А я здесь жила. Вот получила диплом и вернулась.
Беседуя, они зашагали по перрону.
— Странно, что ты не попробовала зацепиться в Питере, — сказал Борис. — Ты же, в сущности, красавица. Неужели замуж не звали?
— Странно как раз другое. Странно, что многие считают Питер землей обетованной. Замуж, конечно, звали. Профессорские сынки. Их мамашам, профессоршам, необходима была дешевая прислуга.
— Но это объективно, — сказал Борис, подал руку, и они стали спускаться по выщербленным ступеням. — В наше время чем больше город, тем легче в нем жить. Больше капиталов, а значит, больше рабочих мест, выше заработки.
— Город обезличивает человека, — возразила девушка. — Заставляет всех жить по одному распорядку, — например, работать с девяти до шести. Город заставляет всех выполнять одни и те же правила, — например, правила дорожного движения. Город ломает человека, подавляет.
Горожанам ничего не остается, как быть жестокими и безразличными.
Борис свободной рукой обнял ее плечи. Они удалялись от станции едва заметной в траве тропкой. Здесь росли огромные липы. Запущенная липовая аллея графской усадьбы. Усадьбу давно сожгли, и деревья остались единственными свидетелями позапрошлой жизни.
— А я узнаю тебя, — ответил Борис, прикоснувшись губами к ее розовому ушку. — Все та же отрешенность. Ты сама по себе, а весь мир сам по себе. По-прежнему читаешь стихи?
— Конечно, — серьезно кивнула она. — Стихи — мое спасение. Они всегда со мной.
— И даже в такую рань?
Она остановилась, раскрыла сумочку и достала тяжелый том. Борис увидел: «Марина Цветаева. Избранное».
— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказала Лариса. — Думаешь, какой смысл в том, чтобы читать сотни раз одни и те же строки.
— Да. Это правда. Я так думаю. Какой смысл?
Они стояли лицом к лицу среди исполинских лип. Борис разжал руку, и их с Кофи дорожные сумки неслышно свалились в траву. Он провел пальцем по ямочке на щеке девушки. Ямочка растянулась в стрелку. А Ларисины губы — в улыбку.
