– С-суки рваные!!! – прохрипел бледный до синевы Мамон. – Козлы позорные!!!
– Ничего не попишешь, должность такая! – с притворным сокрушением вздохнул пресс-хатовский пахан. – «Кум» приказал тебя опустить, и мы вполне в состоянии провернуть это дельце. Пристяжь твоя далеко, сквозь каменные стены да железные решетки не пробьется. Нас пятеро против одного. Ребята все крепкие, в прошлом спортсмены. Заломают однозначно! Н-да-а-а уж! Положеньице твое аховое, врагу не пожелаешь! Представляешь: сегодня зашел сюда вором в законе, а завтра утром выйдешь петухом!.. Силком не силком – какая братве разница! Опустили – значит, опустили! Бац – и нет авторитета! Тебе даже покончить с собой в настоящий момент нечем!
Векшин, стиснув зубы, молчал. Он понимал – козлиный вожак говорит правду. Сердце Иннокентия Ивановича сдавили ледяные тиски страха. Попасть с ходу в низшую зековскую касту ему, Мамону, столько лет безраздельно властвовавшему на криминальном Олимпе! Представить невозможно!..
«Если б я знал заранее, если б знал! – с безысходной тоской думал вор в законе. – Повесился бы от греха или на ментовский ствол бросился! А сейчас... и веревки под рукой нет, и ссученные не дадут! Вон какие мордатые, твари!!!» Векшин с трудом сдержал подступившие к глазам слезы. Как правильно предугадал старожил пресс-хаты Крылов, панический страх отуплял разум Мамона, парализовал его волю. Губы Иннокентия Ивановича чуть заметно дрогнули, на лице появилась печать обреченности. Внимательно наблюдавший за мимикой жертвы, Юрий Крылов хитро прищурился. «Пора переходить ко второй стадии», – мысленно решил он и вкрадчиво произнес:
– Знаешь, Мамон, сказать по правде, у меня нет ни малейшего желания тебя петушить! Ты же человек-легенда! Я в натуре восхищаюсь тобой! Матерью клянусь! Но... деваться-то нам некуда! Посуди сам: допустим, мы откажемся выполнять приказ «кума», Афанасьев рассвирепеет, пресс-хату расформируют, ребят разбросают по обычным камерам и... ты отлично понимаешь, чтотам произойдет! – Придав своей физиономии удрученное выражение, козлиный главарь горестно покачал массивной лысой угловатой башкой.
– А вдруг удастся договориться с Иннокентием Ивановичем? – дождавшись тайного знака от пахана, включился в спектакль Лимонов.
– То есть? – «удивился» Крыло.
– Мы посылаем Афанасьева на хер, а Мамон гарантирует нам неприкосновенность в дальнейшем, – пояснил Михаил.
– Гм-м, предложение, конечно, интересное! – задумчиво пробормотал пресс-хатовский пахан. – Ин-те-ре-сное! – нараспев повторил он вдруг и, гигантским прыжком подскочив к Векшину, загремел набатным колоколом: – Ты подписываешься[25], Мамон? Отвечай быстро! Подписываешься или нет?! Не тяни! Сейчас решается твоя судьба! Через несколько секунд будет поздно! Итак, да или нет?!
– Да! – выдавил ошалевший, запутавшийся в происходящем Иннокентий Иванович.
– Парни не расслышали! Скажи отчетливо: «Обещаю вам поддержку», – гулким басом настаивал вожак ссученных. – Ну говори, говори, говори!!! Решается твоя судьба! Промедление смерти подобно!
– Я обещаю вам поддержку, – послушно повторил окончательно выбитый из колеи Мамон, и в следующий миг тяжеленный кулак Крылова врезался ему в солнечное сплетение. Скрючившись в диком спазме боли, Векшин упал на пол.
– Видели, хлопцы?! – обернувшись к кодле, заорал пресс-хатовский пахан. – Коронованный вор в законе дает поддержку людям, работающим на «кума»!!! Стало быть, Кешка отныне не вор, а такой же, как мы!
Ссученные дьявольски загоготали, повскакивали со шконок и, словно стервятники на падаль, бросились на скорчившегося у дверей человека. Иннокентия Ивановича отволокли в центр камеры, сноровисто связали по рукам и ногам свернутыми жгутом простынями и принялись безжалостно избивать.
– Однако здравствуйте! – хрипло завывал Михаил Лимонов, усердно пиная Векшина под ребра. – Нашего полку прибыло! Ура-а-а!!!
– Вах, вах, кончылся вор! – гортанно выкрикивал Шамиль Удугов, норовя попасть Мамону непременно в пах. Крылов, скалясь в омерзительной гримасе, прицельно бил жертву по почкам. Шашлык с Клюкой визжали, как ведьмаки на шабаше, причем Суидзе, присев на корточки, яростно хлестал вора по лицу, а Клюйков неистово молотил его по затылку чулком, набитым песком.
– Ша! – спустя десять минут рявкнул Крылов. – Перерыв!
Козлы дисциплинированно отступили.
– Ты больше не вор... не вор... не вор, – склонившись к уху Мамона, гипнотически зашептал старожил пресс-хаты. – Ты сломался, Кеша! Сломался! Тебя конкретно опустили, опустили, опустили! Ты уже петух... петух... петух!!!
Мамон безразлично молчал. Истерзанное тело распирала страшная боль. В отбитой, замутившейся голове воцарилась абсолютная сумятица. Он утратил волю к сопротивлению, впал в прострацию, перестал отличать реальность от вымысла и в прямом смысле находился на пороге сумасшествия. Да и немудрено было!
Распаленный до предела страх, потом призрачная мимолетная надежда на благополучный исход и резкий, неожиданный переход к жесточайшему морально-физическому прессингу! Не у всякого психика выдержит! В общем, многоопытный прессовщик Юрий Крылов хорошо знал, что делает. Недаром он пользовался особым расположением «кума» Афанасьева.
«Созрел!» – заглянув в опустевшие глаза Мамона и гнусно торжествуя, подумал Крыло и приглашающе махнул рукой подручным. Ссученные подхватили Векшина под мышки, подтащили к двери, окунули лицом в парашу и спустили с бывшего вора штаны. Мамон не сопротивлялся.
Камера № 66
6 часов 15 минут утра
Вплоть до утра козлы по очереди глумились над сломленным Векшиным. В подробности вдаваться не стану, поскольку на дух не выношу порнуху и уж тем паче половые извращения!
В камере воняло потом, кровью, растревоженным содержимым параши... Пока одни ссученные «трудились» над несчастным Мамоном, другие покуривали анашу и периодически вступали в агрессивные перепалки то из-за наркотика, то из-за места в очереди. Суетливый «шестерка» Вася Клюйков даже получил по скуле от Удугова:
– Нэ лэзь впэред старших, щэнок!..
– Однако время! – в шесть утра сипло сказал Михаил Лимонов. – С минуты на минуту за ним придут! Юрий!
– Отбой! – покосившись на часы и удостоверившись в правильности заявления Михаила, скомандовал Крыло.
Иннокентия Ивановича оставили в покое. Лежащий около параши, бывший вор в законе производил удручающее впечатление: замершее в неестественной позе скрюченное, испоганенное тело, распухшее от побоев, перемазанное экскрементами лицо, стеклянный взгляд безумца... Пресс-хатовцы лениво переговаривались, с удовольствием вспоминая подробности ночной вакханалии.
– Ах, вах, ха-ра-шо! – сыто урчал Шамиль Удугов.
– Прекрасно порезвились! – сально хихикая, вторил ему Василий Клюйков.
Николай Суидзе, похабно причмокивая толстыми ярко-розовыми губами, словно наевшийся вурдалак, набивал пустую «беломорину» перемешанной с табаком анашой.
– Здорово ты просчитал психологию пассажира[26]. Буквально от «а» до «я»! – верноподданнически тараща выпуклые воловьи глаза и с хрустом почесывая небритые щеки, говорил Крылову Лимонов. Пресс-хатовский пахан расслабленно возлежал на шконке и самодовольно ухмылялся...
Вскоре дверь распахнулась. На пороге возникли два дюжих вертухая – прапорщики Геннадий Яковлев и Павел Барсуков.
– Забирайте свежеиспеченную «девочку», – фамильярно обратился к ним Крылов. – Заказ гражданина майора полностью выполнен. Хе-хе!
На лице Яковлева, до глубины души презиравшего ссученных, появилась брезгливая гримаса.
– Встать, дерьмо собачье, когда разговариваешь с надзирателем! – сквозь зубы процедил он. – Порядок, сука, забыл? Так я те живо напомню! – Геннадий многообещающе положил ладонь на подведенную к поясу резиновую дубинку. Крылов поспешно вскочил. Весь апломб козлиного главаря бесследно улетучился. Поджилки Юрия предательски затряслись. Грубо вылепленная противная физиономия посерела и покрылась мелкими бисеринками пота. Крылов боялся до желудочных колик малейшего проявления немилости со стороны любых тюремных властей. Пусть даже простых прапорщиков.
– Прости-и-ите, гражданин начальник! – испуганно проблеял он.
«Перетянуть бы гниду разок-другой дубинкой по гнусной харе! – мечтательно подумал Яковлев. – Чтоб кровью, падла, умылся! Да жаль, нельзя! Любимчик Афанасьева, в рот ему дышло!»
Барсуков, сохраняя невозмутимое спокойствие, легонько толкнул ногой Мамона:
– Вставай, пора уходить!
Векшин, шатаясь, поднялся.
– Летающая тарелка давно приземлилась? – мертвым голосом осведомился он. – Меня ждет братва из созвездия Альфа Центавра. Общий сходняк назначен на планете Сириус. Опаздывать не годится, а то вселенская катастрофа разразится.
