Территория замка была залита светом. Не особенно ярким, но он был. Что, по случаю ночного времени, совершенно нормальное явление. За исключением воплей каких-то свихнувшихся птах, пострадавших от хронической бессонницы, да верещания таких же больных на всю голову козявок, вокруг царила полная тишина. Что, при взгляде на часы, опять же выглядело вполне обычным.
Странным было то, что ворота замка были раскрыты нараспах. Меня насторожило, однако, не это — издалека положения створок я не увидел. Но пук света, падающий сквозь проем на дорогу — он и стал причиной недоумения.
Ну, непонятным показалось такое положение вещей — дважды я посещал генеральский замок прежде, и дважды ворота были заперты. Причем, в первый раз мне даже пришлось прорываться с боем. И трудно было предположить, что охрана резко поменяла привычки и оставила вход не только гостеприимно раскрытым, но даже без привратников.
В последнем я убедился, подкравшись ближе. Тишина и спокойствие, словно в пустыне Сахара, когда там лето и даже верблюды и бедуины вымирают, как класс.
От этого открытия в мозгах у меня что-то щелкнуло, и они благополучно съехали набекрень, предпочтя такое состояние попытке разгадать предложенную задачку. Я не стал настаивать. Прижавшись спиной к стене, быстро прошмыгнул на территорию замка и, оказавшись за створкой, присел, по прежнему нежно сжимая в руках автомат и готовый пустить его в дело при первом подозрительном движении.
Двигаться, однако, никто не собирался. Двор был пуст. Все обитатели собрались непосредственно в замке — оттуда доносились звуки. Какие, я, правда, не сумел разобрать — далековато, да и фонило что-то.
Поднявшись на ноги, я уже почти без опаски пошел по направлению к центральному входу генеральской усадьбы. Это, конечно, выглядело нагловато, но, насмотревшись на окружающее, я решил, что мне едва ли что грозит. Потому что здесь явно что-то случилось. Неспроста, ох, неспроста у генеральского обиталища был такой опущенный, никому не нужный вид.
Как в лучших домах Лондона, я распахнул входную дверь ногой. Другое дело, что она не распахнулась. Вернее, распахнулась, но не вполне. Сантиметров на двадцать. Открываться дальше упорно не желала — что-то мешало этому. Я озабоченно хмыкнул, потому что сие становилось уже интересным, перехватил автомат поудобнее левой рукой — хотя, по сути, особого удобства это почти не добавило, — и навалился на дверь плечом.
Та подалась. Грузно и с неохотой, но все-таки. Попыхтев немного с видом рекордсмена из Книги Гиннеса, решившего отпихнуть в сторону бронепоезд, я добился своего — дверь приоткрылась еще настолько же, так что вполне можно было пробраться внутрь.
Но еще раньше я увидел, что оказался прав в своих предположениях: здесь что-то случилось. Видимо, кровавое и достаточно жестокое. От дома, который с таким тщанием охранялся, подобной хохмы ожидать было трудно. Но хохма состоялась.
Из-за двери, слегка примятая ею, торчала черная брючина, увенчанная черным же туфлем. То, что обладатель этого добра во время моего натиска не пожелал подвинуться, позволяло предположить, что он не испытывал в этом потребности. А значит, был либо в глубоком ауте, либо, что еще забавнее, совсем мертвый. Ни первый, ни второй варианты мне положительных эмоций не добавили, но делать было нечего. Назвался груздем — не говори, что не дюж.
Пробравшись внутрь, я застыл, любуясь открывшейся картиной. Прямо конец света кисти Гюстава Доре. Кровь, трупы и прочая пакость. Правда, в небольшом количестве, но и этого вполне хватало. Ведь не война на календаре. И даже не маневры. И генерал-то гражданский, не настоящий. А стреляли и убивали по-взрослому. Непорядок.
Нога, мешавшая проникнуть внутрь, принадлежала тому самому расплывчатому типу, что еще совсем недавно орал каждому встречному мою фамилию. Если бы пришили его одного, я бы это принял, как должное — ну, надоел чувак, голос у него противный, то, се. Но в роскошном холле лежало пять трупов. Все — охранники. Бывшие, получается.
Мне стало слегка нехорошо. Я даже в детстве не мечтал о карьере патологоанатома, а, повзрослев, так и не передумал. Однако плохо стало вовсе не до такой степени, как можно было ожидать. Просто немножко закружилась голова от запахов пороха и крови, да сердце сместилось чуть ближе к желудку.
А тут еще возобновился звук, который я слышал со двора. Оказалось, вой. Вроде того, каким изнывает собака над телом любимого хозяина — глубокий, тоскливый до невозможности. Только в этом вое проскальзывали человеческие интонации.
Поводя дулом автомата из стороны в сторону, я осторожно двинулся вперед — туда, откуда доносились завывания. Теперь я был почти на все сто уверен, что машина, загнавшая меня в чужой огород, удирала именно отсюда. И уносила она, скорее всего, именно победившую в этой сече сторону. Но вот всю или нет — вопрос. Кое-кто из команды победителей мог остаться в замке и в данный момент ехидно ухмыляться, целясь мне в жизненно важные органы.
Стрелять в меня, однако, не стали. То ли некому было, то ли не из чего. Я благополучно поднялся по лестнице. В коридоре, что вел к генеральским покоям, лежал еще труп — одного из давешних невозмутимых охранников. Однако стоны доносились совсем не из генеральского кабинета, а с той стороны, где находилась памятная мне Анютина спальня. Я даже заторопился. Все-таки с Аней мы провели не худшую из ночей. Хотя меня потом и совесть мучила.
Заторопился, и едва за это не поплатился. А не надо было забывать старую истину, что поспешать нужно медленно. За три двери до спальни я нос к носу столкнулся с каким-то фрайером, который примерно на той же скорости, что и я, покидал некое неизвестное мне помещение. Фрайер забулькал горлом от удивления и поднял в мою сторону руку. В руке был пистолет.
Мне не понравилось его намерение. Впрочем, выстрелить он все равно не успел. Или не смог — мы действительно врезались друг в друга, а в такой давке даже пистолетом пользоваться несподручно. Не это важно. Важно, что я ткнул автоматом наугад, хотя штыка на стволе не было, и попал — куда-то промеж ребер. В район солнечного сплетения, в общем, попал. Визави мой выдохнул воздух мне в лицо, причем изо рта у него густо воняло чесноком. Но суть не в этом. Добавив прикладом по загривку, я поднял пистолет и, переступив через опавшее тело, пошел дальше. К Анютиной спальне, из которой продолжали доноситься стоны.
Не желая нарушать традицию, я легонько толкнул дверь ногой. Она даже не скрипнула, открывшись медленно и величаво. Вид у меня, полагаю, был еще тот — помятый и перепачканный, местами порванный, с автоматом в одной руке и с пистолетом — в другой. Герой нашего времени, натурально.
Впрочем, находившиеся в спальне этого не оценили: они стояли, повернувшись к двери спиной. Три типа гориллоподобного телосложения, причем один из них был без штанов — и верхних, и нижних. Чем он занимался в таком виде, догадаться, думаю, несложно. Двое других помогали ему в этом, держа жертву, чтобы особо не сопротивлялась. Та, однако, кажется, для этого уже и сил не имела. Только стонала — все на той же тоскливой собачьей ноте. Ее белые ноги свисали из-под мышек у насильника и слегка раскачивались при каждом его движении.
Жертвой, судя по всему, была Анюта. Кого еще могли насиловать в ее спальне, не представляю. Я медленно, бесшумно подошел к троице и взмахнул автоматом, обрушивая его на основание черепа насильника. Аккурат туда, куда приласкал меня давеча друг Саркисяна. Секс-машина завершил свою работу, даже не осознав этого. Что делать, жизнь не всегда мед с сахаром, порой и полынь грызть приходится, как это ни досадно.
Сказать, что случившееся стало совершенной неожиданностью для помощников насильника, нельзя — видимо, боковым зрением они все-таки умудрились приметить крадущуюся тень и богатырский удар, которым я наградил центральную фигуру, и развернулись ко мне. Только — вот беда — все равно я был для них загадкой, и их мозги затратили целые мгновения, недопустимо лишние в такой ситуации, пытаясь идентифицировать меня. А пока они занимались этим, по сути, бесполезным делом, я нанес еще парочку ударов мыслителям. Одному — прикладом в зубы, второму — ногой в яйца.
Первый на ногах удержался, хоть и отчаянно зашатался, закапав при этом кровью с разбитого лица. Второй вообще оказался нокаутированным — будучи в порядочном разозлении мне, пардон, было трудновато рассчитать силу удара. Может быть, я перестарался, может быть, у парня между ног случился омлет. Плевать. В конце концов, он занимался непотребным делом, считая, что имеет на это вескую причину. Вот эту-то причину я ему и отшиб. Не думаю, чтобы при этом был не прав, хотя кто-то со мной может и не согласится. История рассудит.
Но, стоя в этой спальне, я не собирался разводить философскую бурду жиже, чем та была на самом деле. У меня оставались еще кое-какие дела именно здесь, и решать их предстояло, не откладывая в долгий ящик.
