"Однако он и дурак, – беззлобно подумал Холмогоров и тут же устыдился этой мысли. – Каждый человек находится на своем месте. Худо ли бедно, но работу свою Брагин делает, преступления расследует. И не его вина, что мотивы последних убийств выше его понимания. Майор идеально подходит для работы в небольшом городке, тут гений от сыска и не требуется, надо быть лишь внимательным и честным. А эти качества у него, по-моему, есть. На месте Брагина я бы тоже отнесся к приезжему из Москвы с подозрением”.
– Мы еще успеем на службу? – спросил Холмогоров, когда Иван Спиридонович Цирюльник забрался в машину.
– На какую службу? – удивился тот, напрочь забыв о приезде отца Максима из Минска. – Вот оно как, за делами житейскими о божественном забываем.
Всю дорогу до храма Иван Спиридонович крестился и шептал слова молитвы, то и дело косясь на Холмогорова и недоумевая, почему тот ведет себя так невозмутимо.
– Вы на службу пойдете? – прошептал Цирюльник.
– Обязательно. После службы и поговорим. Церковный староста был уверен, что у такого человека, как советник патриарха, обязательно есть свое объяснение происшедшему. Сам же он терялся в догадках и не мог свести концы с концами, нарисовать какую-то пусть и ошибочную, но цельную картину.
Благодаря местному эфэм-радио, вернее, благодаря выступлению по нему церковного старосты на утреннюю службу в храм собралось много народу. Но тогда еще никто из прихожан не знал страшной новости. К вечеру же и город, и окрестности буквально гудели от пересудов, и на вечернюю службу в храме народу собралось, как на Пасху, – люди стояли даже на паперти.
Отец Максим с удивлением рассматривал народ и поинтересовался у церковного старосты:
– У вас всегда так?
– Нет, только сегодня.
Пришел и слепой ди-джей Игорь Богуш. Его придерживала за локоть соседка, чтобы не затерли в толпе.
Едва началось богослужение, разговоры смолкли. Все терпеливо ждали его окончания, никто не собирался уходить, надеясь, что проповедь приезжего священника (как-никак он из Минска, из экзархата) сможет хоть чуть-чуть прояснить ситуацию. Люди ожидали услышать точку зрения церкви. Но отец Максим ни словом не обмолвился об убийстве Кузьмы Пацука.
Сразу же после службы, когда были погашены свечи и закрыты церковные ворота, возле храма, у могилы убитого отца Михаила, произошло стихийное собрание. Люди обменивались новостями, чтобы потом разнести их по городу. Майор Брагин даже выделил усиленный наряд милиции, два уазика и “скорая помощь” дежурили на площади.
Сам майор в штатском, с пистолетом под мышкой прохаживался среди народа и прислушивался к разговорам. Но едва он приближался к спорящим, разговоры тут же стихали. Все вежливо здоровались с майором, на что он отвечал:
– Я сейчас не на службе, комментарии будут попозже в прессе.
Холмогоров и Регина нашли друг друга не сразу, хотя и искали встречи.
– Я знала, вы окажетесь поближе к могиле отца Михаила, но не сразу смогла пробиться. Много желающих положить цветы и поклониться кресту.
– Не столько поклониться, сколько посудачить, – сказал Холмогоров. – Идемте отсюда.
Местные женщины провожали Регину и Холмогорова внимательными подозрительными взглядами, но ничего плохого никто так и не сказал. Дети многих прихожан учились в школе, где преподавала Регина. От детей об учительнице родители ничего плохого не слышали, а возводить напраслину, стоя возле церкви, язык не поворачивался даже у закоренелых сплетниц.
– Что вы обо всем этом думаете? – спросила Регина, глядя в глаза Холмогорова.
– У меня такое чувство, – Холмогоров помедлил, а затем горестно произнес, – это еще не конец. Что-то движет всем происходящим, а вот что, не могу понять. Найдется причина, и все встанет на свои места, каждое движение, каждый поступок получит объяснение.
– Скорее бы, – произнесла молодая женщина, и по ее лицу Холмогоров понял, что Регина боится. – Отец говорил, что у нас в городке подобные трагедии случались и раньше. Отец сегодня даже нарисовал график. Каждые тридцать лет в Борисове происходят жуткие события: то сгорит несколько домов вместе с людьми, то две свадебные лодки перевернутся посреди реки и почти все гости утонут. А зимой перед началом войны во время учений тридцать солдат утонули в реке, под ними проломился лед, хотя зима была лютая и лед был толщиной в полметра. И машины переезжали через реку, и трактора, а пошли люди лед провалился, все до единого ушли на дно.
– Всему можно найти свое объяснение, – сказал Холмогоров, держа Регину за локоть. – Если все утонули, значит, в этом месте сильное течение, оно и затянуло людей под лед. А если течение быстрое, то лед тонкий, не успевает нарастать.
– До этого по льду прошли машины, лошади везли сани с зерном…
Холмогоров пожал плечами:
– Мы не можем понять того, что происходит на наших глазах, чему мы являемся свидетелями. А события шестидесятилетней давности тем более не доступны пониманию.
– Вы говорите со мной, Андрей Алексеевич, как с ребенком. Пытаетесь успокоить, да?
– Конечно, пытаюсь. Вижу, вы взволнованы, расстроены.
– Отец еще рассказал, что дом пасечника три раза жгли: два раза – в девятнадцатом столетии и в двадцатые годы.
– Дом пасечника? – у Холмогорова тотчас перед глазами возникло видение: дом из красного кирпича, абсолютно нежилой с виду, заколоченные ставни, закрытые на замок ворота.
Подобные дома обрастают легендами, их стараются обходить стороной. – Пасечник у вас легендарная личность?
– Он – самая настоящая легендарная личность, его фамилия, между прочим, Жандармов.
– Звучит немного необычно, – признался Холмогоров, – но я знаю людей с фамилиями Губернаторов, Бургомистров, Небаба.
– Отец проследил генеалогию многих семей в нашем городе. Так вот он рассказывал, что Жандармов – это исковерканные французские имя и фамилия, кажется, они вначале звучали Жан Жодэн. Предок нашего пасечника остался здесь, когда Наполеон отступал с войсками. Раненный в ногу, он не мог дальше идти, прибился к местной одинокой женщине, та его выходила…
Неподалеку от Регины и Холмогорова остановился мужчина в длинном сером плаще и в серой шляпе. Такую одежду вполне могли носить и пятьдесят лет тому назад, и двадцать. Он стоял спиной к беседующим и прислушивался, не скрывая этого.
– Пойдемте, Регина, отсюда, здесь слишком много народу.
– Куда? – спросила женщина.
– Хотя бы к реке.
– Нет, я туда не хочу.
– Почему?
– Лишь вспомню об утопленнике, которого притащили в сарай, мне становится не по себе.
– Регина, успокойтесь, сами утопленники не ходят, бояться их не стоит. Поверьте мне, они ничего плохого сделать не могут.
Вскоре они были у реки, на высоком обрыве. Сумерки скрывали горизонт, кое-где горе-, ли огни, далекие, похожие на звезды.
– Все уйдет под воду. Отец себе места не находит, говорит, это безрассудство.
С противоположного берега реки донесся гул, и лишь после этого Холмогоров и Регина увидели вереницу огней.
– Скреперы едут, – сказал Холмогоров.
– Вскоре там можно будет лишь на лодке плавать.
– Когда произойдет затопление?
– Скоро реку перекроют: недели через две. Всех жителей из деревень уже выселили, каждый день вертолеты кружат.
Мужчина и женщина стояли на обрыве, вглядываясь в сумрачную даль, призрачную и пугающую.
Самсон Ильич Лукин и два его напарника спешили в белорусский город Борисов так, словно их там ждали накрытые столы. Им и в голову не могло прийти, что человека, к которому они спешат, уже нет в живых. Двух телохранителей Лукин взял у Павла Изотовича, тот сам настоял на сопровождении. Оклад – вещь дорогая, в дороге может случиться всякое.
– Не бойся, – сказал Павел Изотович, – на твой бизнес я не посягаю, твое останется тебе. Ребята они тертые. Если нужно будет кого-нибудь прижать, они из него душу вытрясут. Документы у них подлинные, с моим участием сделанные, оба – помощники депутатов Государственной думы. Так что будь спокоен, ни одна свинья придраться к ним не сможет. И на оружие документы у них имеются.
Лукин не упрямился, понимая, что Павел Изотович, как обычно, прав. Джип тоже был из конюшни олигарха, далеко не худший, связь с “большой землей” имел надежную, не только сотовую, но и космическую. Портфельчик с раскладной параболической антенной лежал на заднем сиденье, прикрытый плащом Лукина.
– Вы, ребятки, так не гоните, жизнь-то у каждого одна.
– Мы всегда так ездим, по-другому не умеем. Безопасность гарантируем."
– Смотрите, вам виднее. Охранники повиновались Лукину беспрекословно. Чуть меньше тысячи километров для хорошего автомобиля не расстояние, водители менялись через каждые два часа. Даже самолетом путешествовать было бы не так комфортабельно, как на роскошном джипе. Самсон Ильич несколько раз вытаскивал из кармана пиджака свой потрепанный блокнот и читал заветный адрес Пацука. Ему казалось, что он выучил каждую букву, каждую цифру.
