Я поблагодарил Хаугена и взглянул на часы. До начала пресс-конференции оставалось полтора часа.
У Марии Хансдоттер был Трудальский Мадс, а у Силье — Ян Эгиль. Это была последняя ниточка, и я решил за нее «подергать». В телефонном справочнике я нашел адрес офиса Ойгунн Бротет. Она делила с другими организациями третий этаж торгового центра на южном берегу реки, к востоку от Лангебруа.
Сдержанная секретарша объяснила, что этим утром у адвоката Бротет плотный график. Я собрал последние остатки очарования и добился краткой беседы с Ойгунн Бротет прямо в приемной.
— Чем могу помочь? — сухо спросила она.
— Я все думаю о Силье. Ведь она ключевая фигура во всем этом деле.
— Уже нет.
— Почему?
— Она отказалась от своих показаний. Силье сказала, что наговорила на себя, чтобы помочь Яну Эгилю.
— А что заставило ее изменить намерения?
Она посмотрела на часы:
— Через час должна состояться пресс-конференция, Веум. Там все будет изложено. Сходите туда.
— И что теперь с Силье?
— Она дома, на хуторе. Но… не пытайтесь с ней встретиться. Она ни с кем не разговаривает.
— Да я скорее хотел перекинуться парой слов с ее приемными родителями.
— О чем же, смею спросить?
— Вообще-то… меня интересует, кто является наследником убитых. Насколько я понимаю, фру Альмелид — ближайшая наследница Либакков.
— А какое это имеет отношение к делу?
— Да есть тут кое-какие соображения по поводу истории с контрабандой спиртного в семьдесят третьем, например.
— А каким образом… — Она осеклась и взглянула на меня, качая головой. — Вы вообще-то чьи интересы представляете?
— В настоящий момент — вашего коллеги Йенса Лангеланда.
— Ах так! — Судя по кислому выражению лица, ей это не понравилось. — Что ж, разговаривать с Альмелидами вам придется в моем присутствии.
— Я согласен. Когда?
— Не раньше, чем закончится пресс-конференция.
— Вы собираетесь в ней участвовать?
— Да. А до этого мне надо еще кое-что успеть сделать…
— Ну что ж, там и встретимся.
— Условились.
Она кивнула и оставила меня с рыжей секретаршей, которой, кстати, ее показная сдержанность не помешала подслушать весь наш разговор с Ойгунн Бротет. Я шутливо отдал честь и ушел.
Ничего больше не оставалось, как только дождаться объявленной пресс-конференции. Я купил несколько газет и уселся пить кофе в кафе у Лангебруа.
Газеты снова вернулись к двойному убийству. «Мы все еще ждем раскрытия преступления» — сообщал один заголовок. «Двойное убийство раскрыто» — объявлял другой, причем без знака вопроса. Нигде не говорилось о связи этого дела с убийством Ансгара Твейтена. Только Хельге Хауген в «Фирде» намекнул на связь с «громким делом о контрабанде спиртного в этом районе в 1973 году», ничего, впрочем, об этой самой связи не написав.
Когда подошло время, большой конференц-зал в офисе ленсмана был полон. Были составлены вместе три стола. Я кивнул Хельге Хаугену, который отвоевал себе лучшее место и сидел там, уже раскрыв блокнот. Рядом со столом расположилась Ойгунн Бротет. Сам я протиснулся к окну и устроился там, подставив спину солнцу. Вошли ленсман Стандаль, какой-то полицейский чин и старший следователь из Крипос, их тут же штурмовали фотографы, вспышки засверкали, и все присутствующие уставились на новоприбывших.
Стандаль был почти смущен. Полицейский чин выглядел так, будто выиграл в спортлото. Это был молодой человек в простых очках и с аккуратно расчесанной бородкой — ни дать ни взять новоиспеченный юрист. Крепыш-следователь из Крипос отстраненно взирал на поднявшуюся суматоху.
Сразу за ними вошел Йенс Лангеланд. Он бросил быстрый взгляд на все происходящее, а потом тихо и скромно устроился возле двери. Меня он заметил, кивнул и сделал знак, что хочет переговорить после пресс-конференции.
Стандаль поднял руку, и в зале воцарилась тишина. Перед ним на столе лежал машинописный листок. Не повышая голоса, он зачитал решение о том, что против Яна Эгиля выдвинуто обвинение в убийстве его приемных родителей и попытке нападения на представителя власти. Далее были указаны соответствующие статьи Уголовного кодекса и отмечено, что мерой пресечения избрано заключение под стражу. Основанием для обвинения были названы результаты следственных мероприятий и имеющиеся заключения экспертов, в том числе и патологоанатомов. Эти результаты оказались столь однозначны, что полиция сочла необходимым выдвинуть обвинение. Стандаль заявил, что следствие продолжается с целью выявить и приобщить к делу новые материалы. Тут представитель Крипос согласно кивнул.
Когда предложили задавать вопросы, Хельге Хауген немедленно вскочил:
— Но ведь в Аньедалене был еще и захват заложника, не так ли?
Стандаль слегка помедлил, подбирая слова, и ответил:
— Обвинение в покушении на личную свободу более не выдвигается. Многое указывает на то, что эта девочка с соседнего хутора находилась с ним добровольно.
— А существует ли для нее угроза обвинения в соучастии?
— На сегодняшний день нет, — твердо сказал Стандаль. — Однако, как уже было сказано, следствие продолжается.
Полицейский уполномоченный добавил:
— На данный момент нет ни единого основания для выдвижения обвинения против девушки. По предварительным данным, когда она оказалась с ним в горах, она вообще ничего не знала о том, что произошло на хуторе Либакк.
Я посмотрел на Йенса Лангеланда. Его лицо ничего не выражало, но я догадывался, чего ему стоит эта сдержанность. Мне очень хотелось поднять руку, получить слово и спросить: «А правда, что эта девушка созналась в убийстве?» — и увидеть реакцию журналистов, да и высокопоставленных господ за столом. Но я быстро подавил в себе это желание. В этом зале было несколько человек, которые относились ко мне по-дружески, и такая выходка нашим отношениям здорово бы помешала.
Вопросы из зала быстро иссякли, и пресс-конференция закончилась. Пара репортеров с радио и телевидения задали полицейскому чину привычные дополнительные вопросы, после чего все разошлись.
Лангеланд ждал меня в вестибюле. Я отвел его в уголок.
— У меня есть новости для вас, Лангеланд.
— Отлично. Мне сейчас нужна любая информация, которую только можно раздобыть.
— Вчера из одного источника я узнал, что, судя по всему, Клаус Либакк располагал огромной суммой денег. Навар от контрабанды спиртного, который, естественно, никогда ни на одном банковском счете не светился.
Он скептически посмотрел на меня:
— Что, аж с тысяча девятьсот семьдесят третьего года? Как же ему удалось хранить их все это время? И сколько могло остаться к сегодняшнему дню, как вы считаете?
— Не знаю… Может быть, он держал их, думая, что ему придется бежать. Но это еще не все. Слушайте. Глава всего предприятия, занимавшегося контрабандой спиртного, по сообщениям того же источника, не кто иной, как Свейн Скарнес!
Он недоверчиво посмотрел на меня:
— Был Свейн Скарнес, если выражаться точнее?
— Да.
Я вкратце пересказал то, что накануне вечером мне поведал Харальд Дале, и следил, как брови адвоката поднимались все выше и выше. И уж конечно не от восхищения. А когда я перешел к роли, которую сыграл в этой истории Терье Хаммерстен, то наконец понял, почему он пришел в такое состояние.
— Черт возьми, Веум! Если все это правда, то Вибекке на самом деле не должна была попасть в тюрьму. Сама мысль об этом ужасна. Теперь в любом случае я просто обязан, вернувшись в Осло, серьезно с ней поговорить.
— Это обязательно. Но это только одна сторона дела. Теперь полиция будет обязана допросить Хаммерстена.
— Да, я им уже об этом сообщил, — раздраженно сказал Лангеланд, — но они слишком увлечены полученными результатами экспертиз.
— А вы сами их видели?
Он мрачно посмотрел на меня:
— Да. И даже после беглого ознакомления, должен сказать… выглядит все не слишком хорошо для нас.
— Что вы хотите этим сказать?
— Во-первых, отпечатки пальцев на оружии. Только его. И частицы порохового нагара у него на руках
— Конечно, мы же знаем, что он стрелял из винтовки, когда убегал от полиции.
— Да, и этот факт мы, конечно, используем. Разумеется. Но далее… Следы его обуви на месте преступления, прямо в лужах крови на полу. И остатки этой крови у него на обуви. И Кари, и Клаус убиты из этого оружия. Следов взлома нет. Мало того, даже запасной ключ, который висел у них в шкафу в прихожей, находится на своем месте. Ключ Яна Эгиля найден при нем. К тому же Силье отказалась от своих слов. Но! — Он поднял вверх указательный палец. — Ее показания по поводу того, что произошло в последние выходные — и особенно в понедельник — чрезвычайно расплывчаты.
