— А информация о возможном изнасиловании ее Клаусом Либакком?
— Информация!.. Теперь она заявляет, что это она тоже выдумала, с той же целью, что и признание в убийстве. И ее медицинское освидетельствование говорит о том же, несмотря на то что она сама вовсе не… virgo intacta, как это принято называть у медиков.
— Да, я уже знаю, что ее сексуальный дебют давно состоялся.
— И честно говоря, я не уверен, что история о том, как ее изнасиловал дядя, пойдет на пользу Яну Эгилю. Поскольку они были влюблены друг в друга, это было бы для него четким мотивом для убийства.
— Тут вы совершенно правы. Что же нам делать?
— Я буду настаивать, чтобы полицейские вызвали и допросили Терье Хаммерстена. Я буду требовать подтверждения его алиби на вечер воскресенья, а полиция справится с этим лучше, чем я или вы, Веум. Так что с этого и начнем. Больше никаких идей у меня пока нет.
— Когда состоится заключение под стражу?
— Как мне сообщили, в половине четвертого.
— К процедуре будут допущены посторонние, я, например?
— Не было речи о том, что она будет совершена «при закрытых дверях». Но журналистам запрещено фотографировать. Так что, если хотите увидеть, чем все закончится, лучше явиться туда самому. — Он взглянул на часы. — Ну, мне пора к Яну Эгилю. Потом нам с ним тоже не разрешат видеться.
Мы расстались, и он быстро исчез во внутренних коридорах отделения полиции. Выйдя из здания, Я увидел Ойгунн Бротет, направлявшуюся к Лангебруа. Я двинулся следом и догнал ее на другом берегу реки. Заметив, что я с ней поровнялся, она кисло-сладко улыбнулась. Я же сразу перешел к делу:
— Уже уходите?
— Нет еще. — Она закатила глаза.
— Послушайте… У нас с вами два варианта действия, фрекен Бротет.
— Фру.
— Тем более. Я могу навестить Силье и ее приемных родителей самостоятельно или составить компанию вам. Что вы предпочтете?
— Или я устрою так, что вас арестует полиция.
— Помилуйте, за что?
Она не ответила, мы поднялись в Аньедален, туда, где стояли наши машины. Через некоторое время мы практически одновременно припарковались во дворе Альмелида и вышли из автомобилей.
Хутор Альмелид был хорошо ухожен: тщательно убранный двор, аккуратный жилой дом. Стены гостиной, где мы расположились, были выбелены и украшены фотографиями — семейные снимки, вид на хутор с высоты птичьего полета и классический пейзаж: фьорд, освещенный низким солнцем, и сверкающая гладь моря.
В комнату я вошел первым — Силье мне кивнула, а потом принялась выискивать беспокойными глазами Ойгунн Бротет, как утопающий ищет, за что ухватиться.
Клара Альмелид поставила на стол белый кофейный сервиз: чашки и блюдца с розовыми цветочками и золотой полоской по краям. За десять минут она притащила кофе, вазочку с печеньем, нарезала солодовый хлебец с золотым домашним маслом и настоящий козий сыр. Она была маленькая, шустрая, старательная, в руках у нее все так и горело. Своими быстрыми глазками она успевала следить за всем — и в гостиной, и на кухне.
Силье молча сидела за маленьким столиком у окна. Ойгунн Бротет заняла место возле нее на скамеечке и тихим голосом рассказывала о том, что объявили на пресс-конференции.
У меня впервые появилась возможность без спешки разглядеть эту девочку. На ней были узкие потрепанные джинсы, темно-синий пуловер, а вокруг шеи — косынка в мелкий цветочек. Темно-русые волосы собраны в конский хвост. Я попытался сообразить, похожа ли она на Труде Твейтен, но не заметил особого сходства: может, что-то общее в посадке головы, вот, пожалуй, и все.
Снаружи распахнулась и с грохотом захлопнулась калитка. Клара Альмелид поспешила во двор, где объяснила супругу, что происходит. Он что-то пробубнил в ответ. Они пошли к дому, и вскоре дверь перед ними распахнулась.
Ларс Альмелид вошел и встал в дверях. Он уже успел снять верхнюю одежду и сменить брюки. На нем была домашняя обувь, фланелевая рубашка, расстегнутая у ворота. От него пахло мылом. Лицо у него было свежее и румяное, волосы жидкие, зато брови большие и кустистые. В голубых глазах, как и в выражении губ, читалась решимость.
Я встал, и мы пожали друг другу руки. Он изучающе взглянул на меня:
— И чего же вы, сударь, желаете?
— Мне хотелось бы поговорить с Силье, услышать ее версию.
Я бросил взгляд на Силье и ее адвоката. Ойгунн Бротет саркастически зыркнула в ответ глазами. Я понизил голос:
— Мы можем с вами выйти в кухню?
Он молча кивнул. Мы вышли, и я прикрыл дверь. Клара и Ларс Альмелид стояли у раковины на другой стороне кухни. Бок о бок, как на семейной фотографии.
Я посмотрел на Клару:
— Вы приходились погибшему Клаусу Либакку сестрой…
Она грустно кивнула:
— Да. Приходилась. — Она отвернулась к окну. — Мы выросли вместе на хуторе Либакк.
— У него были еще родственники?
— У нас был еще брат. Сигурд. Но он пропал в море, когда был еще молодым. Так что остались только мы с Клаусом.
— А может, у Кари есть семья?
— Да, какая-то родня у нее была. Но она не из здешних мест, откуда-то с севера. Насколько я знаю, родных братьев и сестер у нее не было.
— Так, значит, все перейдет к вам?
Клара взглянула на мужа:
— Ну да, вроде так. Если не окажется завещания.
— А какие у вас с братом были отношения?
— Пожалуй, хорошие. Правда, мы были такие разные…
— В каком смысле?
— На нашем хуторе мы сохранили веру отцов, например, — ответил за нее Ларс Альмелид с металлом в голосе.
— А в Либакке?
— Они ни разу не были ни в церкви, ни в молельном доме.
— Мы об этом никогда не говорили, — тихо сказала Клара, — но думать, конечно, думали.
— А как вы относитесь к слухам, что Клаус Либакк в семидесятых был замешан в громком деле о контрабанде спиртного?
Она сморщилась, так что черты лица стянулись к скривившемуся рту, а он помрачнел и ответил:
— Слухи-то до нас доходили, это да.
— Вы считаете, что это были всего лишь слухи?
— Мы об этом никогда не говорили, — взяла себя в руки Клара.
— Зато видели, что за автомобили к ним заезжали, — сказал Ларс. — Да и себе он не маленькую машинёшку прикупил, «тойота-хиаче» называется.
— А вы сами у него никогда ничего не покупали?
— Мы капли в рот не берем!
— Ага… Вы, разумеется, знаете, кто был отцом Силье?
— Разумеется, — кивнула Клара.
— А он здесь не бывал? Я имею в виду у Либакка?
Клара поглядела на мужа. Он неуверенно пожал плечами:
— Мог, конечно, и заезжать. Но в любом случае еще до того, как Силье сюда приехала. Он же умер, вы небось и сами знаете.
— Да, знаю. Ну а ее мать? Она же приезжала ее навестить?
На этот раз ответила Клара:
— Не так уж чтобы часто. Она же в Дале живет сама-то.
— Так ведь это недалеко. А может, вам самим не нравилось, когда она приезжала?
Она резко выпрямилась:
— Мы, по правде сказать, не считаем, что Силье это на пользу.
— Почему?
— Потому, — отрезал Ларс, прекращая разговор на эту тему.
Еще секунду мы сидели, обдумывая сказанное, а потом я нерешительно начал:
— Вы, само собой, слышали, что Силье сказала о себе и Клаусе.
Клара заметно вздрогнула, и я увидел, как она вцепилась в край раковины.
— Этого не может быть, — выговорила она тихо, но отчетливо.
Ларс посмотрел на меня горящими глазами.
— «То, что вы сделали одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне», — процитировал он Библию.
— Что вы этим хотите сказать?
— Если то, что сказала Силье, — правда, то гореть ему в геенне огненной во веки веков!
— То есть вы тоже не в курсе, было там что-то или нет?
— Она никогда нам ничего не говорила, — ответила Клара. — Ни слова!
— Ну что ж, тогда… — Я сделал знак, что мы можем вернуться к остальным.
Клара захватила кофейник и стала разливать кофе. Силье предложили стакан сока, но она отказалась.
Ойгунн Бротет сидела на скамеечке с чашкой кофе в руке. Я, Клара и Ларс уселись за стол. Силье, оказавшись в нашей развеселой компании, красноречиво молчала и смотрела в пол.
Ларс и Клара сложили ладони и вознесли краткую молитву, после чего тарелка с ломтями солодового хлеба была пущена по кругу, а за ней и печенье.
Никто не проронил ни слова. Я посмотрел на Ойгунн Бротет. Она сухо и холодно взглянула в ответ.
Я решил нарушить молчание:
— Силье…
Она быстро подняла глаза и вновь их опустила.
— Мы с тобой встретились только один раз — там, в горах, в четверг вечером. С тех пор мне не удавалось с тобой поговорить. Но я пытаюсь по мере возможностей помочь Яну Эгилю. Поэтому ты бы меня очень выручила, если б рассказала — своими словами — о том, как все произошло.
Она пролепетала что-то неразборчивое.
