– Да-а?.. – Седой перевел тяжкий взгляд на Володю. – Ты кто?
– Я журналист, – спокойно ответил Володя, хотя внутри у него все подрагивало от страха. Впрочем, бывал он и не в таких переделках и пока умудрялся выходить из них без больших потерь. Надеялся, что пронесет и на этот раз. Во всяком случае, до сих пор упоминание фамилии подполковника Афанасьева производило впечатление даже на ничего и никого не боящихся городских отморозков.
– Ну-ка, Морпех, глянь у него карманы, – распорядился Седой.
Громадный рябой парень шагнул к журналисту. Тот выставил перед собой руки, протестуя против обыска. Морпех ухмыльнулся, одной ручищей, словно клещами, сгреб его тонкие кисти и сильно сжал. Володя скривился от боли и понял, что ему лучше подчиниться во избежание более жестких мер. Он покорно переждал, пока Морпех лазил по его карманам, отдавая все, что там находил, Седому.
– Смотри, и правда журналист, – сказал тот, изучив удостоверение.
Мобильный телефон, портмоне, диктофон и блокнот он рассовал по карманам своего безразмерного плаща. Бандиты только провожали все эти сокровища голодными глазами, но даже пикнуть не смели.
– Ведите его к нам, – приказал Седой, – там удобнее базарить.
Морпех отпустил Володю и с улыбкой указал ему на Седого, который исчез в одном из дверных проломов. Что было делать? Сам сюда пришел, кретин, теперь поздно дергаться, с тоской думал Володя. Этот бык искалечит его одним ударом. Да и второй под стать ему, только молотобойцем работать. С каких харчей они наели такие мяса? Правда, подонок Клоп был хил, как ребенок, но тут уж, видно, по породе, а не от недостатка провизии. Да и задачи у Клопа – местного разведчика – были иные, чем у этих головорезов. Кто такого, как он, испугается? Вот опытный журналист Володя Цыбин и не испугался…
Сопровождаемый плотной охраной, он прошел вслед за Седым через несколько обваленных покоев и попал в большое помещение с остатками колонн у входа, – наверное, бальный зал, – наглухо заколоченными окнами и крепкой входной дверью. Вдоль стен тянулись деревянные широкие нары, в дальнем углу тряпичными ширмами была отгорожена отдельная комната – царское обиталище Седого. Тут было несколько столов, вокруг них – грубо сколоченные лавки. Прямо на полу пылал большой очаг, заботливо обложенный кирпичами. Дым уходил в отверстие в потолке. Освещалось это милое гнездышко пламенем очага, да через узкие щели в окнах процеживалось немного дневного света. В помещении никого не было, видимо, все обитатели ночлежки еще «работали в поле». Только возле очага возилось какое-то лохматое существо невнятного пола, подкладывало в огонь дрова.
– Куда ты, урод, такой костер в жару палишь? – рявкнул второй конвойный, с разбойничьей рожей, и пихнул истопника ногой.
Тот пискнул и в одно мгновение забился куда-то под нары.
«Надеюсь, они не каннибалы и не станут меня есть», – пытаясь храбриться перед самим собой, подумал Володя.
– Присаживайся, – указал ему Седой на лавку у стола.
Володя сел на лавку, Седой расположился напротив. Морпех стоял за спиной Володи, он чувствовал его тяжелое дыхание. Клоп скромно пристроился на соседней лавке, второй охранник сел ближе к пленнику.
– Откуда знаешь про ночных гостей? – в лоб спросил Седой.
– Да… слышал… – замялся Володя. – В городе говорят…
– Врешь, – спокойно перебил его Седой. – Ты сам с этой девкой видался. Она тебе про все и рассказала. Так?
– Да нет, откуда я мог ее видеть… – пытался выкрутиться Володя. – Так, краем уха слыхал… В милиции. Там мой дядя работает, подполковник Афанасьев, заместитель начальника…
– Хоть зять прокурора, – отрезал Седой, и его окружение одобрительно осклабилось. – Ты мне про девку толкуй. Где видел ее?
– Я же вам говорю… – мучился Володя, – я ее не видел…
– Лучше говори, пока не стали тебе пятки поджаривать. Не доводи до греха, – по-хорошему, как доброму знакомому, посоветовал Седой.
Володя понял, что это не пустая угроза. С ним эти выродки могут сделать все, что им заблагорассудится, и никто им не помешает. Седой даже не обратил внимания на его слова о дяде… «Конечно, – лихорадочно соображал Володя, – это же не уголовники, которые все-таки побаиваются тяжелой статьи. Эти люди вне общества, вне закона, они живут по своим законам и другого не признают. Господи, хоть бы выбраться отсюда…»
– Ну, – стиснул жилистый кулак Седой, – где ты эту козу нашел?
– В больнице, – сказал Володя, решив, что лучше ему быть уступчивее.
– Так-то правильнее, – кивнул Седой. – Ну и что она, живая?
– Да вроде ничего, – пожал плечами Володя, обманутый дружеским тоном Седого. – Шея только немного болит, а так нормально.
– Ага, – сказал Седой. – А в какой она больнице, подскажи?
– Во второй… – Володя испытывал такое чувство, точно продает врагу своего самого близкого друга. «Надо, – думал он, – как только выйду отсюда, сразу позвонить дяде, чтоб обеспечили ей охрану. Ах да, телефон же отобрали и вряд ли вернут. Но все равно, надо что-то придумать…»
– А палата? – допытывался Седой, свербя Володю взглядом.
– Триста шестнадцатая… – пролепетал тот, невольно краснея.
– Хорошо. – Седой помолчал, испытующе глядя на журналиста. – Тебе-то что за интерес тут ошиваться? Хочешь ментам донести?
– Да нет, что вы, – зачастил Володя, – при чем здесь менты? Они даже не поверили ей и слушать ее не стали. Сказали, что дружок наширялся героином и утонул, а она все придумала, и про свалку в том числе…
– А ты, значит, решил до правды докопаться, – недобро усмехнулся Седой, и Володя с опозданием понял, что сказал лишнее.
– Да хотел написать обычный репортаж о банальном происшествии, – не теряя надежды, взмолился он. – Думал, это обычные уголовники орудуют… – он осекся, поняв, что снова говорил не то. – Теперь и вообще ничего писать не буду…
– Это точно, – согласился Седой и мигнул Морпеху.
Тот поднял руку и ребром чугунной ладони наотмашь рубанул по худому Володиному затылку. Куриной косточкой хрупнул перебитый позвоночник, журналист дернулся и упал грудью на стол.
– Готов, – проверив пульс под челюстью, сказал Морпех.
– Чай, и мы не хуже их могём, – проворчал Седой. – Молодец. Хорошо, что без кровищи, убираться не надо. Так, Пиня, зови сюда могильщиков. Надо его отнести на дальнюю делянку и зарыть поглубже, до земли.
Молодчик с разбойничьей рожей кивнул и метнулся к двери.
– Ты, Клоп, припрячь пока подальше все это барахло. – Седой выложил из кармана вещи Цыбина. – Менты будут делать шмон, чтоб не нашли. Давай уноси все. Только сложи в мешок, чтоб не попортилось.
Клоп принялся выполнять приказ, укладывая вещи в свои карманы и радуясь, что журналист не упомянул про пятьсот рублей, которые он справедливо решил оставить себе. Седой, не глядя на мертвого, поднялся с лавки и достал из внутреннего кармана свой мобильный телефон.
– А я пока позвоню клиенту… Надо работу до конца доделать. Морпех, уноси эту падаль отсюдова, не надо, чтоб все его видели…
Морпех легко, как мешок с ватой, вскинул длинное тело Цыбина на плечо и, упруго ступая громадными ногами, понес его к выходу.
С 14 на 15 июля 2003 г., Верхнеозерск
Наташа проспала весь вечер беспробудным, целительным сном, никак не реагируя на довольно громкую болтовню соседок, которые от досады, что так и не смогли у нее ничего выведать, все пытались разбудить ее в надежде завязать разговор. Тщетно. Наташа, дважды за день повторив свою некороткую историю, так наговорилась, что от нее кумушки и слова бы не услышали, достигни они своей цели. Но Наташа спала, как после наркоза, и те волей-неволей тоже улеглись, твердо надеясь завтра утром утолить свое зудящее любопытство.
Наташа проснулась среди ночи от густого солдатского храпа. Все три ее соседки храпели на все лады, но особенно пугающие звуки – ну, просто трактор без глушителя – издавала безносая. Она спала рядом с Наташей – две другие лежали через проход, – задрав подбородок, и воздух вокруг нее сотрясался от долгого клокочущего рева. Наташа полежала, вспоминая прошедший день и понимая, что теперь, когда она к тому же и выспалась, до утра ей уже под эти чудные звуки не спать.
Как хорошо, что пришел Володя Цыбин. Теперь она может надеяться, что он доберется до истины и докажет ее правоту. Все это, конечно, Сережу не вернет, и его смерть еще долго будет мучить ее. Но все же возможность честно смотреть в глаза окружающим в ее положении значила очень много. По крайней мере, не будут думать, что это она погубила Сережу. А может, даже еще и посочувствуют…
Тут она немного поплакала, представив похороны и себя у гроба, всю в черном и облитую слезами. Правда, мамаша Сережи ее, скорее всего, на похороны не пустит, никакие доводы не убедят, что Наташа тут ни при чем и даже сама едва не погибла. Да и самих похорон может не быть, если тело не найдут. Ведь еще неизвестно, сумеет ли Цыбин найти тех бомжей на свалке и получить от них какие-то сведения. Пошлют его там подальше да еще, чего доброго, сообщат убийцам, что он идет по их следу. Как бы ему самому не пришлось от них спасаться…
