была наружной и начиналась прямо у ног Павленко и Муромцева. Павленко принялся считать ступени и насчитал двенадцать. В другой ситуации он бы их и не считал, но сейчас с ним был раненый Муромцев, а преодолевать каждую ступеньку с раненым – это дело особое. Тут уж хочешь не хочешь, а приходилось считать.
Павленко внимательно взглянул на Муромцева и шагнул на первую ступеньку. Муромцев ступил за ним. Не останавливаясь, они одолели все двенадцать ступеней и очутились в небольшом помещении – что-то вроде вестибюля. Здесь они никого не встретили, и это было хорошо. Вступать с кем-нибудь в общение, а чего доброго, и в схватку, в их положении было делом непредсказуемым. Из раненого – какой боец? На расстоянии – это еще куда ни шло, а если, допустим, пришлось бы сцепиться врукопашную? Нет уж, гораздо лучше, когда вестибюль пустой.
– Дверь, – кивнул Павленко. – Одна-единственная… Значит, пункт оповещения за ней. Если что, скажи им что-нибудь… Пока я буду принимать решение…
Павленко толкнул дверь, и она отворилась. Он зашел в помещение первым, за ним – Муромцев. Помещение было небольшим, с единственным окном. Оно выходило на взлетную полосу. В помещении находились три человека – три женщины! Обернувшись на скрип двери, они, ничего не говоря, посмотрели на Муромцева и Павленко. Муромцев закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Ему было тяжело стоять, ног он почти не чувствовал.
– Встать! – переведя дыхание, скомандовал Муромцев. – Руками ничего не трогать! Руки вытянуть вперед! Живо!
– Что? – ошарашенно спросила одна из женщин, остальные с молчаливым удивлением посмотрели вначале на Муромцева, затем на Павленко.
– Встать! – повторил Муромцев. – Здание захвачено! Прошу не делать резких движений! Или мы будем стрелять!
– Что? – переспросила та же самая женщина, явно ничего не понимая. – Что происходит?
Павленко одним гигантским прыжком достиг стола, за которым сидела эта женщина. Одной рукой он отодвинул микрофон, стоящий на столе, другой рукой ухватил сотрудницу за шиворот, легко выдернул из кресла и буквально отшвырнул в сторону. Две другие испуганно вскрикнули. Они решительно не понимали, что происходит.
Не дав им опомниться, Павленко поступил с ними так же, как и с первой. Одна из них удержалась на ногах, вторая упала на пол лицом вниз.
– Встать! – приказал Муромцев. – Молчать! Лицом к стене!
– Вы что, с ума сошли? – опомнилась одна из женщин. – Вы кто?
– Русские, – ответил Муромцев. – Здание захвачено!
– А, понимаю! – окончательно пришла в себя женщина. – У вас учения… Да, но почему нас никто не предупредил? И почему вы так грубо с нами обращаетесь? Я доложу командованию! У вас будут неприятности!
– Что она говорит? – спросил Павленко у Муромцева.
– Они не верят, что мы русские, – слабо улыбнулся Муромцев. – Считают, что это учения. И обижены на нас за грубое обращение. Обещают наябедничать на нас своему начальству. Вот…
– Что, даже наш русский разговор для них – не аргумент? – удивился Павленко.
– Похоже, что нет, – пожал плечами Муромцев.
– Вот ведь какие непонятливые! Ну, я им сейчас докажу! – улыбнулся Павленко. – Уж мне-то они поверят!
– Некогда экспериментировать, – возразил Муромцев и указал куда-то за окно. – Надо делать дело, пока они не опомнились.
– И то правда! – проворчал Павленко. – А то бы я им доказал… Не знаю как, но доказал бы! Путем жестикуляции! Или, может, спел бы «Калинку-малинку»…
– Что будем делать с дамочками? – спросил Муромцев.
– Двух – выставим за дверь, а одну, я думаю, надо оставить при нас, – ответил Павленко. – Вдруг пригодится. Мало ли что… Например, как заложница. Не будут же они палить в нас из пушек, если с нами будет их боец… Ну, командуй! И пускай катятся, пока мы добрые!
– Надеюсь, вы уже поняли, что это не учения? – спросил Муромцев. – Вы слышали, мы разговаривали по-русски…
Никто из женщин ничего на это не ответил. Все они только взглянули на Муромцева, и каждая из них – по-разному. Одна – с ненавистью, другая – с недоумением, третья – с испугом.
– Вы и вы, – указал Муромцев на первых двух женщин. – Быстро за дверь! Ну! А вы, – глянул он на третью, – останетесь с нами!
Не давая пленницам опомниться, Павленко взял их за плечи и подтолкнул к выходу. Муромцев отворил дверь, обе женщины, помедлив и оглянувшись напоследок, вышли. Павленко внимательно осмотрел дверь.
– Никаких засовов и запоров, – с досадой сказал он. – Зато, кажется, имеется замок. Значит, должен быть и ключ. Спроси у нее про ключ…
– Где ключ от замка? – спросил Муромцев у заложницы.
Но та, похоже, пребывала в прострации. И это было понятно: вот этих страшные русские отпустили, а ее оставили? Для чего? Что они с нею собираются делать?
– Вам нечего бояться, – угадав ее состояние, сказал Муромцев. – Ничего плохого мы с вами не сделаем. Конечно, вам следует вести себя благоразумно…
– Зачем я вам? – спросила женщина прерывающимся голосом.
– Вы – наша страховка, – сказал Муромцев. – Не станут же ваши в нас стрелять, если с нами вы.
– Наверно… – Женщина все больше приходила в себя. – А вы и вправду русские?
– Да, – просто ответил Муромцев.
– Но вы говорите по-английски…
– Говорю, – согласился Муромцев. – Вас это удивляет?
Пленница нерешительно пожала плечами. Кажется, она не могла до конца осмыслить элементарную истину: как это так – русский, а изъяснялся по-английски.
– Вот и хорошо, – слабо улыбнулся Муромцев. – Как ваше имя?
– Мерида, – ответила женщина.
– Красивое имя, – доброжелательным тоном произнес Муромцев. – Мерида… Мерида, нам нужен ключ от этой двери. Нам он очень нужен, вы понимаете? Где он?
Какое-то время женщина не отвечала, явно терзаясь сомнениями. Муромцев прекрасно понимал, в чем эти сомнения.
– Не надо делать глупостей, – мягко сказал он. – Если мы не запрем дверь, ваши головорезы скоро вломятся в помещение. А мы не хотим, чтобы они сюда заходили. И будем в них стрелять. А они – будут стрелять в нас. И в том числе в вас. Кто будет разбираться, где – мы, а где – вы? Вы что же, хотите погибнуть? Вот видите, не хотите… А потому
