— Ну, честно говоря, доля истины есть. Примерно так я и представляю свои функции. — Дмитрий заметно оживился.
«Оно и понятно, давлеж кончился, можно и порозоветь личиком, — подумал Белов, опуская взгляд, чтобы не выдать себя. — Только никакой ты не офицер, а пешка. Проходная пешка. Оч-чень мечтающая стать ферзем. Только пешки сами не ходят, мальчик, их двигают. И сдается мне, ты это уже знаешь».
Глава десятая. Понедельник — день тяжелый
Дмитрий Рожухин продолжил доклад, но Подседерцев его уже не слушал. На листке рядом с пометками стал рисовать пересекающиеся загогулины. Вошел во вкус и принялся заштриховывать сектора наклонными линиями. Получалось красиво. «В ритме линий ощущается влияние позднего Кандинского», — наверняка глубокомысленно изрекла бы жена, травмированная общением с отечественной богемой. Подседерцев усмехнулся, любой более-менее опытный психолог, взглянув на его рисунок, сразу бы установил, что мысли автора носились где угодно, только не в служебном кабинете. Действительно, вторая половина понедельника — не самое лучшее время для серьезных дел. Но других, увы, у него не было.
Кремлевский Двор и вся дворня — от особо приближенных до последнего дворника — жила одним — выборами. Подседерцев за годы работы в Службе насмотрелся и наслушался всякого, но то, что творилось в эти месяцы, уже не лезло ни в какие рамки.
Хозяин ставил трагифарс своего переизбрания со всепробивающим цинизмом и расчетливостью известного режиссера, охотника за призами международных фестивалей. Подседерцев даже поразился, насколько бывший партийный бонза с ухватками мелкого феодала оказался близок по духу совково-элитарному гению киноиндустрии с хамоватыми манерами светского льва. Оба на бюджетные миллионы ставили пьески собственного сочинения, где, пользуясь служебным положением главную роль героя и спасителя Отечества взяли себе, главную женскую отдали дочкам (пора их в свет выводить и приучать к славе, пора!), на роли второго плана определили родню и ближайших прихлебателей, остальное щедро, как мелочь нищим, раздали всякой шушере. Народу в этом шоу отводилась роль массовки на масленичном гуляний и рукоплещущей массы на премьерном показе. Верные соратники воровали, как во всяком благородном деле, по-черному, в меру потребностей, возможностей и фантазии. Знали — победа спишет любые расходы. А поражение… Его просто не могло быть. Уж кто-кто, а Подседерцев это знал точно.
Агитировали и подкупали другие. Ему досталась черная работа. Сколько рук пришлось выкрутить, сколько предынфарктных состояний спровоцировать, сколько слез раскаяния выжать, сколько компромата организовать и предъявить — об этом никто никогда не узнает. Все работа шла под программным лозунгом шефа СБП: «Власть не отдадим. Вы семьдесят лет правили, дайте теперь порулить нам». Слова эти он произнес с прямотой матроса Железняка перед лидерами «красной» оппозиции после показательной репетиции штурма Думы президентским спецназом. Лидеры «красных» сразу побледнели лицом, и предвыборная драка стала напоминать договорный матч: результат известен и всех устраивает, осталось только положенное время побегать за мячиком.
Подседерцев отложил ручку, поднял взгляд на Дмитрия. Парень ему нравился. Исполнителен, в меру инициативен, знает свое место. Своего бывшего шефа Белова топил грамотно, без перегибов, работая на логике. Подседерцев отметил, что в словах Дмитрия сквозила легкое пренебрежение молодого и жадного до жизни к старому, обреченному уступить место. На этом можно играть, потому что это суть, ее можно скрыть, но не изменить.
— Хорошо, Рожухин. — Подседерцев с трудом подавил зевок. — Память у тебя хорошая. А теперь меня интересует общее впечатление. Прошел год, Белов сильно изменился?
Дмитрий помолчал, продумывая ответ.
— Мне кажется, Борис Михайлович, Белов какой-то озлобленный. Ершистый, конфликтный. Раньше за ним такого не замечал. — Дмитрий пожал плечами. — Я понимаю, что каждый имеет право на собственное видение и мнение, но не может быть особого мнения о принятом руководством решении.
— Да? — иронично усмехнулся Подседерцев. «Никогда человек так не откровенничает о себе, как обсуждая других». — Ты еще молод, Дмитрий, для тебя карьера пока заключается в точном следовании приказам. А Белов отслужил достаточно, чтобы знать, что результат никогда не бывает прямым следствием приказа.
— Что вы скажете, если на каком-то этапе он закусит удила и начнет действовать самостоятельно?
— А такая угроза есть? — насторожился Подседерцев.
— У меня сложилось такое впечатление, — уверенно кивнул Дмитрий.
Подседерцев покрутил в толстых пальцах ручку, несколько раз исподлобья бросил испытывающий взгляд на Дмитрия.
— Это опасно, — протянул Подседерцев. — Белов — опытный оперативник. Но он лишь руководитель среднего звена. Командир исполнителей, не более того. Допускаю, что он, как человек умный и опытный, может догадываться об истинных мотивах тех или иных инициатив руководства. Но он никогда не принимал решений, основываясь на политических мотивах.
— Но он быстро пристегнул политику к предстоящей операции, — вставил Дмитрий.
— Политика для него — абстракция. А для нас — ежедневная рутина. — Подседерцев обвел широким жестом кабинет. — И эта контора не просто единственная реально работающая спецслужба страны, а политическая полиция. Политическая полиция — и ничего больше!
Ему нравилось не скрывать своего цинизма, слишком уж лучистыми при этом делались глаза Дмитрия. Парень явно ловил кайф от приобщения к миру сильных, властных и жестких мужчин. Но не знал, что попал в СБП по достаточно циничным соображениям. Подседерцев, «зачищая» провальную операцию, руководствовался святым правилом кадровых игр: никогда не награждать и не наказывать всех под одну гребенку. Неравенство создает разницу потенциалов, которая и порождает ток эмоций, симпатий, зависти и злобы. Белова, как основного носителя информации, выдавили из ФСБ, Барышникова поощрили повышением, последним перед пенсией, а Дмитрия Подседерцев забрал под свое крыло. Провал охоты за деньгами Дудаева обставили как крупную победу, поощрив всех участников. И заодно лишили их любой возможности покопаться в преданном забвению деле.
— Кстати, о политике, Борис Михайлович, — встрепенулся Дмитрий. — Белов не уверен, что во время выборов кто-то пойдет на теракт. Считает, что все это политические интриги.
— Пусть почитает сводки — по десять звонков на день с угрозами взрыва! И Чечня под боком.
— Звонят шизофреники и школьники. А насчет Чечни… Я был в Буденновске и Первомайском. — Дмитрий выставил вперед твердый подбородок. — Рейд по незащищенным тылам — дело простое. А спланировать и осуществить серьезную акцию в столице, простите, у них на это мозгов не хватит.
Подседерцев резко развернулся, грузно навалился на стол, выложив пудовые кулаки.
— Умный, как я погляжу… Я тебя в Чечню посылал для того, чтобы ты пороху понюхал и на кровь насмотрелся. Но главное, чтобы на своей шкуре убедился, каково бывает, когда за дело берутся наши доблестные генералы. Понравилось, когда в Первомайском мордой в дерьмо сунули? Неужели тогда не понял, что эти дураки в штанах с лампасами не то что страну, собственную дачу защитить не смогут!
— Были такие мысли. И не у меня одного. — Дмитрий побелел лицом. — Я же помню, как ребята бросали в кадрах на стол удостоверения. Половина добиралась из Первомайского своим ходом. Мне один рассказал, что деньги на билет занимал у пехотного майора.
— Вот-вот, — Подседерцев сверкнул глазами. — Дураков у нас столько, что им главное не мешать, все сами развалят.
Подседерцев развернул кресло, подставив грудь холодному ветерку, вырывавшемуся из решетки кондиционера. Как все крупные телом жару переносил с трудом.
— «Офицер по связи»! — хмыкнул Подседерцев, покачиваясь в кресле. — Он тебя за стукача принял, ты не находишь?
— Возможно, — Дмитрий дрогнул голосом.
— Не конфузься, как гимназистка. Белов не дурак, должен понимать, что ты просто обязан на него стучать. Согласен?
— Да.
— С чем согласен — стучать или что Белов не дурак? — поддел его Подседерцев.
— Белов не дурак, значит, в свое время стучал. Иначе до сих пор ходил бы в младших операх, — после секундной заминки ответил Дмитрий.
Подседерцев развернул кресло, по-новому посмотрел на Дмитрия.
— Правильно мыслишь! — Он вновь подставил грудь под струю воздуха. — Только позволь уточнить. Стукач — патология, необходимое зло, с которым надо смириться. К сожалению, многие в такой извращенной форме понимают лояльность руководителю. Своего рода ритуальная жертва божеству. Не думал об этом? — Он удостоверился, что Дмитрий весь превратился в слух. — И занимаются этим отверженные, кого не взяли в команду лидера. А члены команды не стучат, а обмениваются информацией. Действие одно, а суть разная. Информация для команды — капитал, коллективная ставка в игре. Выпадет наша фишка — победим, нет — будет чем заплатить за проигрыш.
