и переведенные на русский язык документы – тоже. Должна же быть в освобожденной Польше хоть какая-то власть, хоть ее зачатки? Вот пускай они и разбираются со своими гражданами – пособниками фашистов.
То же самое касается и обнаруженных в лагере детей – и это было во-вторых. Майор Житник обещал, что позаботится о детях. Да и местная власть должна поспособствовать этой заботе. Потому что иначе во всей этой кутерьме с лагерем нет никакого смысла. Ради детей воюем, ради каждого из них. И неважно, откуда они – из Польши, Чехословакии или из Советского Союза.
В-третьих: сами смершевцы должны немедленно отбыть в Краков всей группой. То есть вместе с Павлиной и Яном. И срочно там встретиться со своим командованием и доложить ему во всех подробностях о результатах операции «Красная ромашка». А доложив, постараться убедить командиров в том, что именно смершевцы, а никто другой, должны продолжить операцию и подвести ее к логичному и справедливому финалу. То есть отправиться за линию фронта, найти там городок под названием Штайне, а в нем – детский концлагерь «Белая ромашка». И дальше действовать, как подскажет ситуация. Убеждать командование должен будет Мажарин. Он – командир группы, а потому – кто же еще, кроме него?
Ну а дальше все будет зависеть от решения командования, дальше будет видно. И это было в-четвертых.
Итак, план был готов, но тут возникла непредвиденная заминка. Все дело было в Яне и Павлине. Они-то как? Здравая логика подсказывала, что и Яна, и Павлину следует поблагодарить за участие в операции и дальше обходиться без них. Ян – человек гражданский, Павлина – женщина. Дальше предстояли невообразимые трудности, из которых сложно было выпутаться даже подготовленным смершевцам. Следовательно, и с Яном, и с Павлиной нужно будет распрощаться.
Однако же Ян, как только он услышал такие слова, устроил бунт.
– Я тоже пойду с вами! – мешая русские и польские слова, кричал он. – Почему мне нельзя идти с вами? Это и мое дело, а не только ваше! Разве я вас подвел? Разве в чем-то обманул? С моей помощью вы поймали немецких шпионов в Кракове! А они рассказали вам об этом лагере! Я не хвастаю, но так оно и есть! С моей помощью! Значит, и дальше мы все должны действовать вместе!
Напрасно Мажарин пытался урезонить Яна и привести разумные доводы. Ян ничего не желал слушать.
– Вот что, командир! – мигнул Мартынок Мажарину. – Отойдем в сторону. И ты, Кирилл, тоже. Я хочу вам что-то сказать. А ты, Ян, утихни и выдохни. Еще ничего окончательно не решено.
Мажарин, Мартынок и Черных отошли в сторону – подальше, чтобы бунтующий Ян ничего не мог слышать.
– Вот что я хочу сказать, – вполголоса произнес Мартынок и улыбнулся. – Парень-то в чем-то прав. Да, конечно, он человек гражданский. Это у него написано на лбу. Но это и хорошо. Вот ты представь – попадем мы на ту сторону. И нам надо будет провести разведку. Кто в нее пойдет? Ты? Я? Кирилл? Конечно, можем и мы. Но мы-то люди военные, и это, между прочим, также написано на наших лбах. Любой паршивый немец догадается, кто мы. А, допустим, на Яна никто и внимания не обратит. Ну, разве это для нас для всех не выгода?
Мажарин молчал, он размышлял.
– К тому же, – дополнил Мартынок, – наш Ян и впрямь парень честный. Такой в спину не ударит. И не струсит. Ну а все остальное приложится. В общем, я за то, чтобы взять его с собой.
– Я тоже так считаю, – поддакнул Кирилл.
– Но у него нет никакого опыта в переходе через линию фронта! – возразил Мажарин.
– Зато такой опыт есть у нас, – сказал Мартынок. – Во всяком случае, у меня. Хаживал в прежние времена по ту линию фронта! Да и ты, – он глянул на Мажарина, – насколько я знаю, тоже. Так что вот тебе весь мой сказ.
– Ладно, – сдался Алексей. – Пойду успокою этого крикуна.
– Погоди, – сказал Мартынок. – Есть еще один нерешенный вопрос…
– Павлина? – спросил Мажарин.
– Да, она, – кивнул Семен. – Она тоже захочет пойти с нами.
– С чего ты взял? – удивленно спросил Мажарин.
– Знаю, – коротко ответил Мартынок. – Так как же быть с Павлиной?
– А вот мы спросим у нее, тогда и поглядим, – сказал Алексей.
– Тут и глядеть нечего, – покрутил головой Мартынок. – Сказано же – она тоже захочет пойти, и все тут!
– И для чего она нам нужна там, за линией фронта? – спросил Мажарин.
– Для того же, что и здесь, – ответил Мартынок. – Мы же, сдается, пойдем освобождать детишек, не так ли? И кто с ними будет нянчиться, когда мы их освободим? Может, ты сам? Или этот крикун Ян?
– Ты что же, хочешь, чтобы она обязательно пошла? – с намеком спросил Мажарин. – А не жалко будет, ежели что…
– Не хочу, – ответил Мартынок. – И насчет жалости ты прав. Лучше бы она оставалась здесь. Но она захочет пойти. И это по большому счету будет правильно. Конечно, ты, как командир, можешь приказать ей остаться, и это тоже по-своему будет правильно. Но… – Семен не договорил и лишь махнул рукой.
– Все это пока лишь наши мечты и планы, – вздохнул Мажарин. – А вот не даст наше начальство позволения, и на том мы и утихнем.
– Даст! – уверенно проговорил Мартынок. – Как не дать? Ведь дети же! Ведь для кого мы кладем свои жизни, как не для них… Слышь, крикун! – обратился он к Яну. – А ступай-ка ты сюда, и мы тебе скажем что-то радостное!
… Павлина, как и предполагал Мартынок, также решительно высказалась за то, чтобы и ей идти за линию фронта на поиски несчастных детишек. Мажарин попытался ее разубедить, но она даже слушать его не захотела.
– Конечно, ты можешь мне приказать, – глядя прямо в глаза Алексею, сказала она. – И я подчинюсь. Но это будет несправедливо. Потому что… – она не договорила, и в ее глазах показались слезы.
Как быть с плачущей женщиной, Мажарин не знал – не было у него такого житейского опыта. Он даже слегка растерялся, видя плачущую Павлину.
– Не буду я ничего приказывать! – только и сказал он.
* * *
В тот же день они отбыли обратно в Краков. Павлина обняла спасенных детей – каждого по очереди – и каждому сказала добрые слова. Смершевцы и Ян стояли в стороне и молча наблюдали за прощанием. Они понимали, что торопить Павлину не нужно.
Попрощавшись, девушка молча пошла по улице. Мужчины пошли за нею следом. Им нужно было добраться
