– Ты кто, черт возьми? – хрипел выдающийся наркоделец современности.
– Привет, я грибок стопы, – пошутил по-русски Андрей.
– Я не понимаю… – У Альваро Эскудера уже закатывались глаза, он держал себя в руках лишь усилием воли. – Кто тебя послал?.. Ты же не американец, какого дьявола ты лезешь не в свои дела…
– Богом я ниспослан, приятель, Богом, – несколько приукрасил Андрей и поднял автомат.
– Подожди… – хрипел раненый. Он не представлял, как можно умереть. Такие люди, как он, распоряжаются ВСЕМ, и даже смертью. – Постой, солдат… Сколько ты хочешь? Тридцать миллионов долларов, пятьдесят?.. Я тебе их дам, только помоги мне…
– Эх, знал бы ты, дружище, – сокрушенно покачал головой Андрей, – как мне хочется денег. И тридцать миллионов хочется, и пятьдесят. И даже сто. И я охотно допускаю, что ты мне их действительно дашь – попробовал бы только не дать. Но кто мне совесть ампутирует после этого – ты? Подобные операции, насколько знаю, пока не проводятся…
Он поместил палец на спусковой крючок. Эскудер расслабился, в глазах забился тоскливый огонек смерти. Андрей получил что хотел. Опустил автомат. Не совсем еще оскотинился – добивать смертельно раненных, беззащитных и безоружных. Он подмигнул наркобарону и покинул каюту.
Десять человек Куприн отправил к праотцам и прабабушкам. Оставался тот, благодаря чьим усилиям «Санта Лючия» пока плыла и не тонула. Андрей прошел по местам былой славы и поднялся в рубку. Сделал вид, что хочет в нее войти, и терпеливо дождался, пока у обладателя компактного чешского автомата закончатся патроны. Вошел и сунул под нос смертельно побледневшему чернявому пареньку сбитый и окровавленный кулак. Тот закрыл глаза и обреченно ждал конца. Молодой совсем, смазливый, а все туда же – затягивает романтика «блатной жизни»…
– Глаза открой, – сказал Андрей. – Вот так. Буэнос ночес, мучачо, и все такое. Имя есть? Или так, погонялом обходишься? – добавил по-русски.
– Серхио… – убитым голосом поведал паренек, – Серхио Альба Гомес Хонрадо дель Бланко…
– Звучит, – оценил Андрей, – Серега, значит… Ну, хорошо. Стало быть, так, Серега, пойми меня правильно. Убивать мне тебя не резон – устал я от этой череды бессмысленных убийств. По сусалам бить вас тоже надоело – у меня кулак, между прочим, не казенный. Ты ведешь себя правильно – и я буду истинным аристократом. Разворачивай посудину, плывем обратно. Мог бы сам, да просто шевелиться не хочется. Ты не волнуйся, Серега, жить будешь…
Тот недоверчиво поглядывал на оборванного страшного человека, принялся что-то щелкать на панели, лихорадочно закрутил штурвал…
Усталость выворачивала и гнула к ватерлинии. Андрей держался из последних сил, сопротивлялся атакам Морфея и упорному желанию опорожнить желудок. Он сидел на вертящемся стуле за спиной у рулевого. Обзор в застекленной рубке был идеальным. Ураган сходил на нет – затихал ветер, дождь уже не хлестал, а просто моросил. «Санта Лючия» покачивалась на волнах, но это были не те волны, что чреваты кораблекрушением. Яхта шла мимо живописных скал, источающих диковатое, мрачное очарование. Обрывистые стены трансформировались в крутой склон, образованный отступающими друг от друга террасами. Из полумрака проявлялся мыс, заваленный обломками горных пород, за мысом – бухта Фаригео, одно из живописных «чудес света» в обширном заливе Паркуэнца…
– Тибурон, тибурон… – внезапно разволновался Серхио и принялся тыкать пальцем куда-то за борт.
Слово «тибурон» по-испански означает «акула»! Хоть какое-то развлечение, чтобы не уснуть… Андрей поднялся, не спуская глаз с парня, глянул в окно. А ведь действительно интересно! По левому борту «Санта Лючию» сопровождал грациозный, похожий на парус спинной плавник. Он красиво рассекал волны, двигаясь плавными «восьмерками». Временами акула подходила к поверхности, и тогда различалось огромное обтекаемое тело – не меньше четырех метров в длину. Тигровая акула! Проплывала по своим делам, когда Андрей выбросил за борт двух незадачливых «амигос», и еда ей, видимо, понравилась. Отправилась дальше за судном, повторяя его траектории, чувствовала запах крови, которой на «Санта Лючии» было с избытком…
– Не дури, хорошо? – предупредил Андрей, покидая рубку.
Оружия у Серхио не оставалось, он проверил. Куприн уперся животом в леер, тщательно целясь в голову, а потом стрелял короткими очередями – по два, по три патрона. После первых же выстрелов забурлила вода; было видно, как извивается тело гигантской рыбины. Какое-то время она продолжала плыть, потом отстала. Около минуты в волнах мелькал плавник, потом пропал…
– Учись, студент, – буркнул Андрей, возвращаясь в рубку. Серхио судорожно сглотнул и отказался комментировать.
Судно подходило к бухте, разворачиваясь по широкой дуге. Вырастали из полумрака мостки с поврежденной подводной лодкой и упокоившимся навеки экипажем, мощная бугристая скала на краю бухты, сползающая в воду, словно второй подбородок у человека, страдающего ожирением.
– Серега, отойди от штурвала, – внезапно сказал Андрей.
Серхио напрягся, втянул голову в плечи.
– Отойди, отойди, отпусти эту штуку, – мягко повторил майор. И прорычал: – Живо!
Серхио вздрогнул, попятился:
– Не надо, пожалуйста…
– Да успокойся ты, – злобно засмеялся Андрей, вскакивая с кресла и перехватывая штурвал. – Пулей дуй вниз, хватай первый попавшийся спасательный круг – если не умеешь толком плавать – и за борт. Берег рядом, акула ушла. Выберешься, не маленький. И живо к мамке, или кто там у тебя… И если еще раз узнаю, что ты взялся за оружие…
Он повернулся к пацану и соорудил такую физиономию, что тот быстрее молнии вылетел из рубки, запрыгал по ступеням. Спустя мгновение спасательный круг покачивался на волнах, а в центре его мельтешила чернявая голова…
Куприн выждал пару минут, дожидаясь, пока яхта развернется носом к бухте. Отличное судно, идеально повинуется воле рулевого. А каких невероятных бабок стоит! Так не доставайся же ты никому… Он направил нос «Санта Лючии» на сползающую в море скалу, зафиксировал штурвал имеющимся на панели стопорным устройством и выпрыгнул из рубки. Спустился по лестнице на правый борт, вскарабкался на него, держась за столбик опоры, убедился, что судно движется правильным курсом, и прыгнул в воду, расправляя в полете руки…
Он вынырнул очень кстати – в тот момент, когда роскошная яхта на полном ходу врубилась в скалу. Трещал металл, искореженную носовую часть охватило пламя, и в ту же секунду прогремел взрыв. Мощный сноп огня взметнулся в небо, озарив прибрежные скалы, взволнованное море и одинокую голову на волнах. Андрей представил, как бы взвыл сейчас отличный парень Чичо: «О святая Лючия Сиракузская – раннехристианская мученица, покровительница всех слепых…» Засмеялся. Успехов в лучшем из миров, сеньор Эскудер! И поплыл широкими гребками к причалу, до которого оставалось метров тридцать. Спать уже не хотелось, за вторым дыханием открывалось третье, четвертое…
Но когда майор взобрался на мостки, силы покинули его. Он полз, потом поднялся на четвереньки, а спустившись с причала на сушу, мобилизовал последние резервы, чтобы принять вертикальное положение. Его швыряло из стороны в сторону. Он перебирался через мертвые тела, спотыкался о разбросанные камни. Поднял чей-то автомат, поволок, стуча прикладом по земле, по тропке вдоль обрыва, на парковку, где они с товарищем обездвиживали автотранспорт…
На парковке кто-то был. Работали двигатели нескольких машин, горели фары. У громоздкого внедорожника с трехлучевой звездой на капоте возились двое. Кряхтели, стонали. Андрей поднял автомат, обросший вдруг свинцовыми «накладками», сунул приклад под мышку и заковылял дальше по замысловатой траектории.
– Вот он, наш финалист… – донесся слабый знакомый голос. – Ну, давай же, Андрей Николаевич, камон, беби, последние метры до финишной ленточки… Слушай, ты чего такой вздрюченный? Вокруг Земли бегал?
От машины отделился и хромал ему навстречу согнутый пополам Генка Тимашевский! Каждый шаг давался с боем, бедро было чем-то перевязано, лицо белее извести. Они обнялись – и оба застонали от боли.
– Слушай, это ты там взрывал что-то?
– Я… А кто это с тобой?
– Американец… Выжил, представляешь?
К ним ковылял Джон. Лицо его было какой-то гипсовой маской, голова перевязана сальной тряпкой, из-под которой просачивалась кровь.
– Рад видеть вас живым, Эндрю…
Никогда бы не подумал Куприн, что придется обниматься с непримиримым идеологическим противником. Но обнимались – и в охотку, с чувством!
– Сам не понимаю, почему выжил и тут стою, Эндрю, – пожаловался церэушник. – Ребра отбил, череп пополам, крови потерял, наверное, литр…
– Все будет в порядке, Джон… Чем это вы тут занимаетесь, Генка?
