А тьма между тем все наращивала свое тело. Сотнями тварей она выбиралась на растрескавшийся асфальт дороги, ползла по стенам домов, перелетала от одной крыши к другой.
И в центре этого крестового похода смерти шли два донельзя пе–репуганных человека.
Знаю, что в этом описании не хватает силы, что оно не передает истинного ужаса, от которого шевелились волоски на наших руках и ногах. Черт побери, у меня, похоже, слишком мало опыта и сов–сем уж недостаточно таланта, чтобы передать, что чувствует чело–век, идя по темной улице совершенно безлюдного города бок о бок с самыми уродливыми и самыми опасными созданиями, какие только можно – или даже немыслимо – вообразить. Еще страшнее становилось оттого, что фонарные столбы вдоль дороги периодиче–ски издавали глухой металлический звук, когда то одно, то другое тело билось об них, притираемое толпой хищников. Фонари эти, ес–тественно, не горели, только еле заметно светилась на них синяя ржавчина. И еще иногда что-то вспыхивало, отражаясь в остатках оконных стекол. У меня в голове тогда все смешалось. То, что там бро–дило, рикошетом отлетая от гулких стенок черепа, сталкиваясь друг с другом и отскакивая обратно – не задевая только исправно вы–полняющий свои функции мозжечок, – нельзя назвать мыслями.
Как нельзя назвать настоящим солнечным светом отражение от зеркала на полу. Я то вцеплялся в какую-то недомысль, стараясь удержать ее в своей голове, то снова терял – только чтобы не ду–мать о происходящем: не быть в нем и не бояться я не мог, но ста–рался об этом не думать. Так, в какой-то момент я начал старатель–но размышлять о том, что же на хрен могли отражать осколки сте–кол в оконных проемах. Ну не солнце же, правда? Однако, когда я заставил себя осмотреться, оказалось, что так оно и есть. Похожее на раскаленный конфорочный блин электроплиты светило медлен–но таранило пока еще ночную синеву, выбираясь на отведенное Богом и законами астрономии место. Подумав об этом, я прокру–тил в голове словосочетание «место под солнцем» и старательно вцепился в него. Какое может быть место под солнцем у Солнца? Оно же само солнце, оно же не может быть под самим собой. Мес–то, где солнце… Но так же не говорят, правильно? Так точно не го–ворят. Или я не прав?
А Солнцу было глубоко наплевать на то, что я о нем думал и как называется то место, куда оно протискивалось меж медленно отсту–пающих сумерек. Начинался новый день. И этот новый день мы с Бу–ги встречали с пустыми руками, окруженные со всех сторон… смер–тью. Но самое главное, самое страшное – смерть была не только вокруг, она уже прокралась в нас самих: страхом, парализованной волей, безнадежностью. Потому что мы по опыту всей своей жизни, прочерченной пунктирами трипов, знали: положение, в котором мы сейчас оказались, – хуже всего, что может случиться с челове–ком в Эпицентре. Неважно, есть у него какой-то опыт или нет, хоро–ший он боец или рохля, ни на что не способная тварь дрожащая или полубог. Все это ни хрена не меняет. Он по-любому труп, хотя пока еще переставляет ноги и даже пытается размышлять на такие те–мы, как «место под солнцем» и «место, где солнце». Нет никакой разницы и нет никакого другого варианта исхода. И, наверное, в тот момент, когда солнце окончательно, во весь свой блин выбра–лось из-за щербатого горизонта, я понял это окончательно и беспо–воротно. И именно в тот момент…
…Сабж вывел свое «крысиное» войско на какую-то огромную площадь. Наверное, раньше она была окружена высоким забором, от которого теперь остались только поваленные бетонные плиты и мно–жество ярко-синих пятен. На этой площади Сабж остановился. И все стадо, слепо шедшее за ним, замерло в ожидании, по-прежнему без–различное ко всему. И тогда Сабж впервые оглянулся. Он прошелся равнодушным, пустым взглядом по монстрам и наткнулся наконец на нас. Монстры тем временем смиренно стояли, глядя на Проводника. Никто не пытался перегрызть глотку соседу, никто даже не шевелил–ся. Они просто ждали, и это было охренеть как страшно. Наверное, что-то во мне в конце концов сломалось, а может, наоборот, просну–лось, тут сам черт не разберет, но тупое оцепенение постепенно от–пустило меня, оставив один на один с осознанным ужасом. Но те–перь, по крайней мере, я уже мог хоть что-то сделать.
Прежде всего я оглянулся. Не потому, что в этом был какой-то смысл – моя голова сама повернулась, потянув за собой плечи. Нет, никаких вариантов отступления, ни одного мало-мальского промежутка в рядах этой многотелесной массы не было. Не было дорожки следов, по которой я мог бы вернуться, вынырнуть из это–го кошмара. Если только не попытаться идти по снегу, не оставляя следов.
– Буги, – сказал я как можно тише и подумал, что она, наверное, не услышит меня, потому что со всех сторон мощные легкие разду–вали грудины, топырили ноздри, заставляли с шумом выплевывать отработанный кислород. Вся площадь полнилась этими звуками, и мой голос прозвучал, как жалкая китайская подделка под настоя–щий звук, как будто кто-то нажал на клавишу детского пианино ря–дом с настоящим инструментом. И все же я сжал нервы в кулак и продолжил: – Буги, надо что-то делать. Сейчас все это хреново на–важдение исчезнет, и тут начнется натуральная бойня. Мы окажем–ся непосредственно внутри Волны.
– А что мы можем сделать, Макс? Мы в жопе, в самой натураль–ной жопе, и нам отсюда не выбраться… – дрожащим голосом, в ко–тором звучали явные нотки истерики, ответила Буги.
– Надо выбираться. Смотри, им всем все по хрену, они только на Сабжа реагируют. Давай попробуем добраться вон до тех домов. По–ка есть такая возможность, давай попробуем…
– Как?! Прямо по ним? Ты рехнулся, Макс? Ты, мать твою, пони–маешь, что несешь? А если они сразу очнутся? Ты представляешь, что тут начнется?
– Рано или поздно это все равно начнется. Буги, хрен знает, что такое творит Сабж, но когда здесь начнется месилово, я предпочи–таю оказаться хотя бы вон за теми стенами.
И я мотнул головой в сторону бетонных коробок, похожих на ог–ромные склады. В этих зданиях не было окон, только огромные про–валы, которые некогда, видимо, были закрыты большими железны–ми воротами. Если бы нам удалось оказаться там к началу рагнарё-ка, у нас появился бы пусть мизерный, но шанс выжить. Это все, на что приходилось рассчитывать. Но между этим шансом и нами были пасти, клыки, шипы и еще бог знает что.
– Мне кажется, сейчас им по хрену все, кроме Сабжа. Мы долж–ны рискнуть, Буги.
– Я не смогу, – спокойно возразила Буги, и я понял, что она уже смирилась перед непреодолимой силой природы.
В тот момент мне было не до уговоров: что-то такое пронеслось в моей голове, и я молча развернулся, сцепил зубы и двинул кула–ком Буги в висок. Она мешком повалилась прямо на стоящих за нею монстров. А те даже не шелохнулись, продолжая тупо смотреть на равнодушного Проводника. Тогда я схватил тело Буги, вскинул его на плечи и, старательно не глядя себе под ноги, влез на первую попавшуюся спину. Никакой реакции. Я сделал еще шаг – едва не поскользнувшись на чем-то гладком, – потом еще и еще. Сколько было этих шагов, я не знаю. И чего мне стоило не смотреть вниз, то–же не знаю. Когда я оказался внутри складского здания и понял, что под моими ногами бетон, по ним побежала горячая струя. Я об–мочился, обмочился от страха перед тем, что уже сделал. Ну да и хрен с ним, лучше быть живым и с мокрыми штанами, чем просто мертвым.
47. Смазанные кадры
А что было потом? Что же, мать вашу, было потом? Какой неопыт–ный фотограф дрожащими руками пытался вбить в матрицу своего фотоаппарата то, что было потом? И не смог: только смазанные ка–дры, только какие-то полосы света, повторяющие движения его рук… А может, все не так, может, фотограф был как раз опытный, а вся эта смазанность – намеренной, может, это, вашу мать, такой ху–дожественный прием, весь смысл которого – спасти вскипающий мозг обмочившегося от страха человека?
Но нет, нет, ни хрена, кое-что я все-таки запомнил. Например, ог–ромное бревно, приставленное по диагонали к балкону, и разрушен–ную лестницу, ведущую туда же. Я помню, как, не выпуская из рук те–ла Буги, ползу по этому бревну вверх, а там, за стенами, тем време–нем начинает наливаться злобой равномерный шум. Да, там что-то оживало. Уж не смерть ли вышла наконец из-под гипноза Сабжа? Помню, как, свалив безжизненное тело Буги на пол балкона, я упи–раюсь в бревно и, напрягая все силы, пытаюсь столкнуть его с ребра бетонной плиты, и оно падает, и в тот же миг падает какая-то планка, и все вокруг взрывается воем, ревом и визгом тысячи глоток. Но кроме этого, я услышал и еще кое-что, что в Эпицентре услышать нельзя, невозможно, нереально, – звуки рвущейся ткани, какие мо–жет издавать только огнестрельное оружие. Причем скорострель–ное. «Пулеметы, это же пулеметы, мать твою, – подумал я, сползая спиной по бетону стены. – Откуда здесь пулеметы? Это же Эпицентр. Или я опять ни хрена не понимаю? То есть я действительно ни хрена не понимаю, но откуда тут пулеметы? Они же из стали, а ничего ме–таллического в Эпицентре не может быть…»
