Оправившись, Хаттаб снова принял привычный для него командирский вид.
— Раззак, — сказал он своему переводчику, — пойдем посмотрим, кого там поймали наши герои.
Хаттаб приметил парнишку-узбеченка Раззака, в числе добровольцев, прибывших воевать в Чечню из разных мест. Раззак окончил духовную исламскую школу — медресе в Бухаре. Он знал наизусть весь Коран и одинаково свободно говорил на узбекском, арабском и русском языках… Амер быстро понял, что как боевая единица хилый парнишка в строю ничего не стоит, а вот хорошим переводчиком он ему послужит. Амер сразу приметил и то, что у юноши розовые пухленькие щечки, узкая талия и круглая, аккуратная, аппетитно покачивавшаяся при ходьбе попка. Уже на третий день пребывания Раззака в отряде, Хаттаб увел переводчика в сторону и спустил с него штаны.
Это ничего не значило, что у амера уже была законная жена Фатима Бидагова, дочь мухтара даргинского села Карамахи. Моджахеду, ведущему джихад и оторванному от ложа супруги никто не может запретить совершать акт с мужчиной — истнах, который неверные лицемерно окрасили в голубой цвет.
Трудно сказать, какое уложение священной книги ислама помогло Раззаку смирится с положением наложника, но он принял эту роль без сопротивления.
О том, что проводник в поле заменяет суровому Хаттабу жену, в отряде знали все и никто на прелести переводчика больше не посягал.
— Пошли, — сказал Хаттаб и ласково потрепал Раззака по щеке: он знал, что пустит русским кровь и это его возбуждало.
Первым допрашивали Репкина, по виду которого нетрудно было определить, что он самый старый и потому старший среди пленных.
— Я с вами, — отвечая на первый вопрос, в отчаянии простонал Репкин. — Добровольный помощник. Я работал с Джохаром.
— Наш значит? Хорашо, — довольно сказал Раззак.
— Вы его обыскали? — спросил Хаттаб с подозрением.
— Сейчас, амер, — с готовностью отозвался Хуссейн. Он тут же ощупал карманы прапорщика и вынул из его бокового кармана пистолет.
— Это твой? — спросил переводчик.
— Мой.
— Карашо, — сказал Хуссейн, который уже поднабрался русских слов.
Затем из внутреннего нагрудного кармана прапорщика он извлек пачку долларов, перетянутых красной резинкой.
— Твой?
— Мои.
— Карашо, — сказал Хуссейн.
Остекленевшими глазами Репкин наблюдал, как его баксики скрылись в чужом кармане.
— Э, — сказал переводчик, — не надо, не волновай. Ты наш, деньги тоже наши. Верно?
Раззак перевел слова Хуссейна Хаттабу, и тот сыто зареготал.
— Давай поговорим с другими, — приказал он Раззаку, не удержался и положил ему на плечо тяжелую руку
Хаттаб внимательно осмотрел на пленных и обнаружил у одного из них типичные тюркские черты — узкий разрез глаз, широкие скулы, жесткие упрямые волосы.
— Спроси, кто он, — приказал Хаттаб Раззаку.
— Амер спрашивает, как тебя зовут? — сказал тот по-русски.
— Нури.
— Нуралла, Нурмухаммад, Нурали или Нураддин?
— Какая разница?
— Для безбожника может её и нет, но для верующего она велика. — Раззак возмутился невежеством пленного. — Нураала — свет Аллаха, Нурмухаммад — свет пророка Мухаммада, Нурали — свет имама Али, Нураддин — свет веры. Понимаешь разницу?
— О чем вы болтаете? — нетерпеливо спросил Хаттаб. Тот объем русских слов, который он приобрел в Чечне, не позволял ему понять всего, о чем говорил переводчик с пленным.
— Я выяснял, великий амер, как правильно звучит имя этого отступника.
— Он что, мусульманин?
— Да, амер.
— Откуда?
— Из Башкирии, амер.
— Дайте ему автомат, — приказал Хаттаб. — Если он убьет всех этих неверных, я прощу его и возьму в отряд. Объясни ему мою волю, Раззак.
Раззак, презрительно улыбаясь, перевел слова Хаттаба. От себя он присовокупил объяснение, что если пленный не повинуется, ему отрежут башку первому, чтобы неверные русские свиньи видели, что их всех ждет.
— Согласен? — спросил Раззак.
Сил ответить словами у Нури не хватило, и он смог только кивнуть.
— Дайте ему оружие, — приказал Хаттаб.
Нури взял автомат, который ему протянул худой араб с нездоровым румянцем на щеках, и первым делом отщелкнул магазин. Рожок был пуст.
Нури отбросил ненужную железку, и она звякнула, упав на камни.
— Оружие без патронов не стреляет, — сказал он переводчику. — Решили надо мной посмеяться? Хрен вам!
Хаттаб расплылся в довольной улыбке, тряхнул бородой, кокетливо заплетенной в косички как у хеттского жреца. Кивнул своим.
— Дайте ему заряженный.
Бородатый круглолицый араб отсоединил магазин от своего «калаша» и протянул Нури. Тот вставил рожок в гнездо. Потом передернул затвор, вогнал патрон в патронник. Осторожный Хаттаб сразу отошел и встал за спиной парнишки. Тот направил оружие на прапорщика.
— Значит, ты был их подтиркой, собачье дерьмо?!
Автомат громким стуком отмерил расход всего трех патронов.
Репкин схватился за живот обеими руками, так будто старался зажать все дырки, из которых вместе с кровью уходила его жизнь.
Он умер, так и не поняв, насколько мудрее его был старый еврей, решивший хотя бы на две минуты приостановить военную машину, чтобы сделать свой бизнес. Во всяком случае для него этот капитал был бы честным и чистым, без крови на каждой банкноте. Это был бы капитал, который сберег нескольких людей, не убитых, не искалеченных на мгновение прекращенной войной.
Ничего не понял Репкин в жизни, ничего не понял перед смертью, а уж после неё понять что-либо не дано никому.
Хаттаб плотоядно захохотал. Он знал, что расправа со своими не спасет жизнь солдата. Не страх за свою шкуру превращает правоверного в моджахеда, а только вера в Аллаха, которой у этого выкормыша безбожья не было и не будет.
— Давай, давай других! — прерывая паузу, подтолкнул солдата словами старательный переводчик.
— Даю! — закричал Нури голосом, полным отчаянья и решимости.
Сделав правой ногой шаг назад, он развернулся лицом к арабам. Не поднимая оружия, прямо с руки от живота полоснул длинной очередью по толпе бородачей, которые с интересом ожидали конца представления. Первые пули попали в переводчика, сбили его с ног, отбросили на спину…
Внезапный огонь застал бандитов врасплох. Никто из них даже не попытался вскинул оружие… Промахов Нури не сделал…
Хаттаб выстрелил солдату в затылок. Но это произошло уже в тот момент, когда автомат Калашникова, выжрав полный рожок патронов умолк.
В воздухе пахло пороховым дымом и свежей кровью.
По натуре араб никогда не был бойцом. Выйди против него кто-то с кулаками один на один, Хаттаб не продержался бы и одного раунда. Он вырос и заматерел в расправах над безоружными. Он пьянел, когда понимал, что жертва не окажет сопротивления, что властен над её душой и телом. Его мозги отключались, когда он чуял запах крови. Он мгновенно заводился, глаза расширялись, руки начинали дрожать от возбуждения, сердце билось бешено, как в минуты сладострастного обладания женщиной.
Не было таких мук и издевательств, которые бы не испробовал на своих пленниках араб, состоявший из алчности, злобы и похоти.
Он с азартом перерезал человеку горло, макал в горячую липкую кровь пальцы с куцыми грязными ногтями и мазал лица сообщникам, приобщая их к кровавому беспределу.
Он вспарывал животы, извлекал наружу кишки. Вот, мол, смотрите, какие муки уготованы отступникам веры в мусульманском аду — джаханнаме.
Опустив автомат, Хаттаб зашелся в истерическом крике:
— На куски! Режьте их на куски! Пластайте ножами!
А сам подскочил к уже мертвому Нури и долго бил его ногой в лицо, превращая его в кровавое месиво…
Три дня и ночи, проведенные группой Полуяна в горах, с ночевками на голой земле у трескучего костра, отделили её глухой стеной от того, что принято называть цивилизацией. После запрета бриться, все обросли щетиной, камуфляж приобрел не хватавшую ему помятость и пропах смолистыми запахами дыма.
Каждое утро начиналось с обязательных марш-бросков по кручам.
Ярощук уже втянулся в пробежки. В тот раз он двигался головным по тропе, которая от родника змеилась по склону среди цепких кустов терновника и забиралась все выше и выше. За ним на удалении в несколько шагов бежал Резванов.
Неожиданно Ярощук обо что-то споткнулся и ему под ноги из кустов выкатилась пустая консервная банка. Ярощук инстинктивно подпрыгнул и остановился.
— Откуда она тут? — спросил он с подозрением, поднял жестянку и посмотрел на нее. Посмотрел на этикетку. — Надо же, это наша.
Вся группа уже подтянулась к Ярощуку и собралась вместе.
Таран взял протянутую ему жестянку и передал Полуяну. Тот потряс банкой, в которой загремели положенные внутрь камешки.
— Все, мужики, — сказал Полуян хмуро. — Одного человека мы потеряли. Не начиная войны. Это мина-растяжка. Единственное, что спасло нас — Столяров по моему указанию прикрепил поводок не к гранате, а к банке…
