— Начнем рубить кусты? — спросил Бритвин.
— И установим указатель, чтобы было видно куда мы двинулись. Так?
Теперь Полуян уже не сомневался, что в группе только он один до конца представляет себе, что такое горы. Всем остальным это предстояло понять на собственном опыте. К человеку, который не знает гор, они не бывают доброжелательными. Крутизна склонов потребует от отряда максимальных физических усилий, поскольку по мере того, как ни станут подниматься все выше и выше разрежение воздуха будет увеличиваться и утомление может оказаться неодолимым.
Место для подъема они нашли пройдя по тропе почти два километра. Здесь кусты расступились, открыв свободное пространство.
Солнце уже выползло из-за дальнего хребта на востоке и тени, лежавшие в глубоких складках гор растворились в жарком свете дня.
Полуян, не переходя на бег, ускоренным шагом двинулся вверх по склону. Под ногами зашуршала щебенка, а там, где росла трава, не просохшая от росы, подметки скользили по ней, сбивая с темпа.
Уже через десять минут Полуян почувствовал, как между лопаток по спине скользнула первая струйка пота. Хотелось обернуться и посмотреть, как держатся его партнеры, но он не позволил себе этого сделать.
Путь к водоразделу занял у них более часа. На гребне, откуда открывался вид во все стороны, Полуян остановился, глубоко вдохнул и вдруг ощутил, что земля под ногами качнулась, словно палуба корабля. Он инстинктивно расставил ноги. «А ведь я думал, что сохраняю отличную форму», с раздражением отметил он.
— Отдых, — сказал он и дал отмашку рукой.
Ярощук опустился на землю, лег на спину, но тут же снова сел. Ему было явно не по себе. Он посмотрел на Полуяна смущенно.
— Должно быть утром съел что-то не то. — Он коснулся рукой горла. — Тошнит и кружится голова. Похоже отравился.
Таран обычно сдержанный рассмеялся.
— А я в порядке. Завтрак был нормальный.
Полуян положил ему руку на плечо.
— Не надо, лучше приляг.
— Зачем? — Таран опять засмеялся. — Да я ещё столько же отмотаю.
— Я сказал: лечь!
Неожиданно лицо Тарана посерело, и он стал оседать. Полуян успел подхватить его и опустил на камни. Тот, посидев немного, быстро вскочил, отошел в сторону, оперся рукой о камень, поросший сизым лишайником, опустил голову и застонал. Его тошнило. Желудок был пуст, но спазмы сотрясали человека, словно его внутренности стремились вырваться наружу.
Через некоторое время обессиленный Таран вернулся на место, где до того сидел, опустился на землю и лег на спину.
— Я облажался, верно?
— Не бери в голову. Это с тобой познакомились горы, — успокоил его Полуян. — И с первого раза ты им не понравился. — Он повернулся к Бритвину. — Как ты?
— Все хоккей.
— Сто двадцать плюс сорок девять, сколько будет? Быстро!
— Сколько, сколько?
— Сто двадцать плюс сорок девять.
— Во, Баб-эль-Мандеб! Не могу сообразить…
— Это тоже горы…
На отдых ушло около часа. Потом они сложили из плитняка небольшую стенку около полутора метров высотой. За ней на земле расставили пустые консервные банки, которые принес Столяров.
— Это, — объяснил он, — типовая огневая ячейка боевиков, которые создаются в горах. Стрелять по такой из автомата — не уважать в себе профессионала. Бить из гранатомета в середину — далеко не лучшая тактика. Зато удар чуть ниже верхней кромки разбивает укрытие и сметает камнями стрелков. Показываю.
Столяров зарядил гранатомет, положил трубу не плечо, прицелился.
На волне оглушающего выстрела, граната, оставляя дымный след, понеслась к цели.
Прицел был точным. После взрыва на верхней кромке каменного укрытия обозначилась большая щербина.
— Пойдем, взглянем.
Результат попадания оказался впечатляющим. Взрыв, сорвав верхнюю часть кладки, разбросал груду камней и осколков широким конусом.
Все банки, расставленные в шахматном порядке за стеной, оказались разбросанными.
— Убеждает? — спросил Полуян и пнул жестянку, оказавшуюся под ногой. — Каждом по гранате. Для пробы. Дистанция сто метров.
На другой день Полуян усложнил маршрут. Они по крутому склону поднялись на хребет. Гребень его был узкий и острый. Делая очередной шаг, каждому приходилось внимательно глядеть под ноги, чтобы не оступиться.
Солнце светило им в спины и перед глазами открывался удивительный вид горной страны, поражавшей суровой красотой. Отвесные стены скал, огромные каменные глыбы, сорвавшиеся со склонов и загромоздившие ущелье, по дну которого струился горный поток, синева неба, пронзенная острыми гребнями далекого хребта — поражало воображение горожанина.
Полуян прибавил шаг. Очень важно было проверить, насколько люди адаптировались на высоте. Еще не поздно было кого-то оставить в лагере и не подвергать испытаниям, которые окажутся не по плечу. Может быть несколько самонадеянно, но эталоном годности к походу Полуян взял свое собственное состояние. В команде он был самым старшим по возрасту и считал, что нагрузки, которые в состоянии перенять, оказаться по плечу другим.
Ко второму часу безостановочного движения ноги у Полуяна стали будто ватные от усталости. Стоило лишь на минуту остановиться, и он чувствовал как подгибаются и подрагивают колени. Сердце билось учащенно и сильно, так, что толчки крови он ощущал биеньем в висках.
Бросив взгляд через плечо, Полуян увидел, что пятеро его товарищей не отстают от него. Лица их выглядели замкнутыми и суровыми. Люди выкладывались и это не располагало к веселости и шуткам.
Спуск по крутому склону оказался ничуть не легче подъема. Когда они достигли дна котловины и земля стала ровной, Полуян почувствовал, что ноги не держат его. Они подгибались и нестерпимо хотелось сесть.
Однако он не поддался минутной слабости и вместо того, чтобы дать команде отдохнуть, перешел с бега на быстрый размеренный шаг.
Они вернулись на стоянку молчаливые и сосредоточенные. Теперь все знали, что впереди их ждет не туристическая прогулка, а напряженная, требующая на каждом шагу полной затраты сил работа.
— Амер! — радист Салах смотрел на Хаттаба большими вытаращенными глазами. — Есть сообщение от Джохара.
Хаттаб, полулежавший на ковре, раскинутом в развалинах дома, которому война сохранила крышу, приподнялся и сел. Он только что плотно пообедал, пища удобно расположилась в животе и командира боевиков тянуло ко сну. Однако любое сообщение, поступавшее со стороны федералов Хаттаб воспринимал с серьезностью. Только он один решал какую ценность содержит информация и как ей воспользоваться, поэтому даже желание поспать не могло преодолеть необходимости выслушать то, о чем сообщает один из лучших агентов Басаева учитель чеченского языка Рамазан, взявший себе псевдоним Джохар.
— Докладывай, — Хаттаб расслабленно махнул рукой и благодушно рыгнул. Пища в желудке уже начала перевариваться и вызывала отрыжку.
Радист Салах, работавший под позывным «Борз» — «Волк», машинальным движением руки огладил бороду и подробно, слово в слово изложил командиру сообщение «Лечи» — «Сокола» о том, что в район Кенхи отправилась русская диверсионная группа, а в Годобери вылетел командир дивизии, которая недавно прибыла на театр военных действий.
— Хорошо, Салах, — Хаттаб вяло махнул рукой, показывая радисту на выход. Два последних ночных перехода и жирная баранина, нашедшая убежище в благородной утробе, требовали покоя. — Я обдумаю твое сообщение. Иди…
Прапорщик Репкин возвращался после принятия обычного для него стаканчика виноградного самогона до предела раздраженный. День был ветреный, жаркий. Со стороны калмыцких степей тянуло жаром и мело пыль. Но раздражало Репкина не это. Майор Ларьков, новый начальник, принявший службу снабжения боеприпасами, оказался настырным и недоверчивым типом. Он во все совал нос, всем интересовался, все хотел знать и главное было похоже никому не доверял. Не офицер, а настоящий культ личности. Во все лезет, всем старается заправлять. Репкина это раздражало до крайности. Воинская служба должна строиться на взаимном доверии. Как можно идти в бой, а тем более в разведку, если ты не доверяешь тем, кто рядом с тобой? Командир просто обязан доверять подчиненным, а уж они его не подведут никогда.
Злиться Репкина заставляло то, что сразу после появления на службе майора Ларькова упали его заработки. Две заявки Манапа на два десятка гранат РГД он ещё так и не выполнил.
Навстречу Репкину шел Федя Кулемин, мрачный и злой. Он веселел только после принятия стакана «слезы пророка», как называл местную самогоночку, а до этого лютовал смертной лютостью.
Увидев Репкина, Кулемин махнул рукой, привлекая к себе внимание.
— Ты куда, голубь мира, пропал? Там майор Ларьков землю роет, тебя все ищет. У него сидит капитан из прокуратуры. Ты им срочно понадобился.
— Иду, ну их всех в Катманду! — ответил Репкин и беспечно махнул рукой: мол, отстань.
