Однажды, беседуя по пьяной лавочке со своим коллегой. Левой Тришкиным, он и вовсе услышал такое, от чего потом не мог уснуть всю ночь.
А историю эту в свою очередь рассказал Леве его друг, следователь милиции, некий Онищенко.
В городе участились случаи вскрытия свежезарытых могил и осквернения тел; родственники покойных жаловались, писали заявления в милицию и прокуратуру.
Онищенко, увидев могилу, вскрытую последней, и проанализировав показания родных и близких умерших, явившихся объектами глумления, выявил закономерность, позволившую ему разработать план действий, направленных на поиск преступника. А закономерность заключалась в следующем: осквернению подверглись исключительно трупы молодых и красивых девушек и женщин.
Больше того, множественные показания участников похоронных процессий сходились в одном: при погребении присутствовал один и тот же, никому не известный мужчина лет тридцати пяти – сорока, который принимал активное участие, всячески помогал в действиях, связанных с опусканием гроба в яму и тому подобном. По описаниям был составлен фоторобот, и приблизительно через неделю, когда следователю стало известно о похоронах еще одной молодой девушки, оперативная группа устроила ночью на кладбище засаду, целью которой являлась поимка некрофила.
Онищенко сам присутствовал на похоронах, и один мужчина, стоящий в сторонке и наблюдавший за остальными, показался ему подозрительным. Больше того, он сильно походил на составленный фоторобот. Но схватить человека в такой печальный момент на глазах участников похорон означало бы расписаться в собственном непрофессионализме. Поэтому операцию по задержанию преступника перенесли на ночь, чтобы застать его на месте преступления и даже заснять на пленку…
И они засняли. Без труда. Более омерзительного зрелища Онищенко в своей жизни еще не видел. На глазах потрясенных оперативников, спрятавшихся в кустах неподалеку от могилы, человек с чемоданчиком, в каких обычно слесари носят свои инструменты, открыв его, достал оттуда фонарь на треноге, саперную лопату, гвоздодер и принялся за работу. Он разрыл могилу, вскрыл крышку гроба…
Этим человеком оказался обыкновенный рабочий тридцати шести лет, женатый, у которого росли две дочери шести и восьми лет. При допросе Онищенко задавал ему много вопросов, связанных с его прошлым, пытаясь выяснить истоки некрофилии, и узнал, что мужчина этот когда-то учился в медицинском институте, но потом бросил и пошел работать на завод. Он рассказывал о себе очень мало, большей частью молчал. Зато когда Онищенко спросил его: «Что ты находишь в этом?», некрофил, немного оживившись, задал встречный вопрос:
– А ты пробовал?
Онищенко, содрогнувшись, пробормотал что-то о естественном чувстве брезгливости и прочем, на что получил совершенно убийственную фразу, положившую конец допросу:
– А вот попробуешь – узнаешь…
Чайкин вспомнил эту историю и подумал о том, что фоторобот, который показал ему Лева Тришкин, был очень похож на того студента, который оставался у него в морге на ночь, причем не один раз…
Он сделал себе еще один бутерброд, посмотрел на него, но потом, передумав есть, придвинул к себе телефон и позвонил Крымову. Но там, судя по длинным гудкам, никого не было. Значит, ОНИ не в городской квартире.
Но тогда где? Только за городом, в особняке. Он позвонил и туда, но и там никто не брал трубку.
Он захотел выпить, но мысль о водке вызвала приступ тошноты.
Тогда он решил немного поработать. В секционном зале на столе его поджидал труп буфетчицы, при жизни болевшей сифилисом. А ведь тот, кто ее изнасиловал, теперь тоже заразился сифилисом. Больше того, анализ спермы этого мужчины показал на идентичность спермы, обнаруженной в верхней части правой голени женской ноги, которую обнаружила на лестничной клетке своей портнихи Юля Земцова. То, что Юля занимается этим делом, он узнал от Сазонова, который уже несколько раз звонил Леше, чтобы справиться, не готовы ли результаты экспертизы.
Чайкин вдруг подумал о том, что Надя могла настроить против него и Юлю, рассказав о нем все, что могло отвратить ее от него. Быть может, поэтому она ему не звонит, не приходит к нему, как раньше…
И тогда он решил позвонить Юле. Трубку взяли почти сразу же. Взволнованный женский голос спросил:
– Кто там?
– Это пришла твоя смерть… – замогильным голосом пропел, дурачась, Чайкин. – Открывайте окна и двери, по улицам едет гроб…
Трубку повесили. Леша прибавил звук у приемника: передавали «Времена года» Вивальди. Эта была бессмертная музыка, а стало быть – вызов смерти. Он прибавил еще и почувствовал, как его кожа покрывается мурашками неслыханного удовольствия; музыка, вырвавшись из крохотного приемничка, забилась, заклубилась в каморке, ища выхода, и, когда он открыл дверь, она бесстыдно зазвучала на весь секционный зал, словно пытаясь разбудить неподвижные холодные тела…
Чайкин с трудом различил в этом пространственном звучании какое-то странное буханье. Похоже, кто-то стучал в дверь.
Леша бросился в каморку и выключил приемник. Дверь была готова сорваться с петель, настолько сильны были удары…
Чайкин подошел и, слегка заикаясь от неожиданности (к нему так поздно еще никто не приходил!), спросил:
– К-кто т-т-та-ам?
Но вместо ответа раздался еще один мощный удар по двери.
* * *
Крымов привез Надю к Жанне, познакомил их и, сказав, что скоро вернется, уехал.
Щукина нашла портниху полумертвой от страха. Та, дрожа всем телом, говорила о каком-то звонке; человек, который ей позвонил всего несколько минут тому назад, сказал ей: «Пришла твоя смерть».
– Это был мужской голос? – спрашивала Надя, обнимая потерявшую дар речи и ставшую совершенно безвольной Жанну. – Успокойся, просто кто-то пошутил…
Хотя именно ЭТА фраза мне как раз очень хорошо знакома. Если бы я не знала, что мой бывший муж сейчас спит и видит уже десятые сны, то подумала бы, что звонил именно он. У него вообще дурной вкус, и шутит он по-идиотски, цинично… Да что с него взять, ведь он – патолог…
– Кто? – всхлипнув, спросила Жанна.
– Патологоанатом. Но сейчас ни слова о драконах.
Пойдем-ка лучше на кухню… Подожди-ка, я же не разделась… Пока я буду раздеваться, ты начни разбирать сумку, сейчас приедет Крымов – его надо будет как следует покормить…
Щукина намеренно приняла этот легкомысленный тон, чтобы отвлечь перепуганную насмерть Жанну от страхов и попытаться загрузить ее домашней работой.
– А что Юля? Она не звонила вам в агентство? – спросила Жанна, принимая из рук Нади тяжелую сумку. – Как бы они не застряли в этом городишке…
Жанна и сама хотела не думать о своих проблемах, в особенности постараться забыть о том, что сегодня к ней НЕ ПРИЕДЕТ БОРИС. Да, он позвонил ей и предупредил о том, что у него важная встреча с какой-то директрисой фирмы, которая якобы хочет купить его картину.
Жанна поймала себя на мысли, что была бы согласна даже на то, чтобы Борис с этой директрисой оказались любовниками и приехали бы сюда вместе и даже обнимались у нее на глазах, но только чтобы не оставаться одной в этой, пусть даже и считающейся безопасной квартире…
– А что Борис? Где он? – спросила Щукина, входя на кухню, где Жанна продолжала стоять в нерешительности перед сумкой, и внося одним своим присутствием чуть ли не праздничную суету: в ее руках появились бутылки с вином и пивом, захрустела оберточная бумага, в которой оказался большущий кусок копченой грудинки, на столе возникла гора деликатесов… – Уехал куда?
Она делала вид, что ничего не знает о причине, по которой этот горе-жених «не смог» приехать к Жанне.
– У него встреча с директрисой фирмы, которая хочет купить его работу. Он очень дорожит своими клиентами, как и я своими… Приходится иногда жертвовать и собственным временем, и планами, лишь бы заработать деньги… – искренне отвечала Жанна, которой и в голову не могло прийти, что начался допрос, что Щукина уже РАБОТАЕТ, пытаясь выяснить ее прошлое и настоящее, в том числе и мотивы, которые могли подтолкнуть Жанну к убийству матери. Надя почему-то с легкостью поддержала эту версию Крымова и теперь с удовольствием разматывала клубок Жанниной жизни, строя свои вопросы таким образом, чтобы ни в коем случае не насторожить эту играющую на публику и изображающую последнюю степень испуга портниху.
– Да уж, – щебетала Щукина, ловко нарезая грудинку, – сегодня трудно найти работу, а уж если нашел, то держись. Приходится жертвовать не только временем, но и личной жизнью, а то и честью… Мне вот тоже иногда приходится унижаться, чтобы вытрясти из клиента деньги и построить наши отношения так, чтобы он постоянно чувствовал себя обязанным… – Она изо всех сил пыталась расположить Жанну к себе. – Кроме того, приходится постоянно оплачивать работу внештатных агентов, разной шантрапы, без этого работать в агентстве просто невозможно. Это ничего, что я на «ты»?
