Начало шестого утра. За спиной — шестьсот километров. Если их расчет был верным, и Берхард двинулся этой дорогой, то его «Мерседес» должен быть где-то поблизости…
Банда потряс за плечо уснувшего Бобровского.
Сергей встрепенулся, спросонья испуганно тараща глаза.
— Что случилось? Приехали? Где мы?
— Просыпайся, брат, Хмельницкий.
Сергей протер глаза и, подняв спинку сиденья, устроился поудобнее.
— О-о-ох! — сладко зевнул он. — Сколько времени?
— Десять минут шестого.
— И где мы?
— Что, не проснулся еще? Я ж тебе говорю — славный город Хмельницкий.
— А чего мы стоим?
— Думаем.
— Правда? Ну-ну… Слушай, кофейку бы сейчас, а? — Бобровский покрутил головой, пытаясь прогнать сон, и опустил стекло со своей стороны, чтобы холодный осенний воздух влил в него хоть сколько-нибудь бодрости.
— Будет тебе и кофа, и какава с чаем… — задумчиво протянул Банда, цитируя любимую «Бриллиантовую руку», и вдруг решительно щелкнул кнопкой, включая в салоне машины свет. — Доставай, Сергей, атлас автодорог.
— Зачем?
— Посмотри-ка, сколько гостиниц в этом городе.
Некоторое время Сергей возился с картой, затем протянул ее Банде:
— На, сам смотри — здесь ничего не указано. Стоит значок, что в городе есть гостиницы, а где они и сколько их — одному Богу известно. Есть еще мотель в десяти километрах отсюда…
— Мотель?
— Да, на Львовском шоссе.
— Десять километров от города, говоришь?
— Ну.
— Отлично. Едем. Сейчас мы попьем кофе, если он только будет в этом мотеле…
Банда повернул ключ в замке зажигания и, выехав на трассу, тут же свернул на кольцевую дорогу. Он внимательно всматривался в дорожные указатели, чтобы не пропустить поворот на Львовское шоссе.
— Банда, а почему мы едем именно туда? И вообще, не лучше ли двигать без остановок прямо на Чоп? Если ты устал, давай сяду за руль, я же все-таки выспался.
— Не знаю, Сергей, может, я и ошибаюсь, но у меня такое чувство, что немец где-то здесь.
— С какой стати?
— Сам посуди — ребенка ему отдали в роддоме под утро. Допустим, что в восемь утра они уже выехали из Одессы. Если мы правильно угадали их намерение пересечь границу в Чопе, то мы едем по следу — вряд ли решился бы Берхард двигаться через Молдову и Приднестровье. Им про эти горячие точки все уши прожужжали, и он не стал бы рисковать ребенком.
— Допустим.
— Теперь давай считать. Шестьсот километров со средней скоростью пятьдесят километров в час…
— Ну, ты загнул! Чего же ему на его «мерее» так тащиться? Он бы куда быстрее шел…
— Быстрее бы не получилось. Во-первых, я не уверен, что по нашим дорогам ему с непривычки вообще бы захотелось более восьмидесяти разгоняться.
— Еще раз допустим, — сразу же согласился Бобровский.
— Во-вторых, ребенок слишком мал. Его нужно и кормить, и перепеленывать…
— Естественно.
— Ты когда-нибудь видел, как это делается?
— Ну, конечно…
— Значит, понимаешь, что на ходу они вряд ли могли бы это проделывать?
— В третий раз допустим.
— Получается, что до Хмельницкого они пилили двенадцать часов. То есть сюда они прибыли вчера примерно к восьми вечера. Пока нашли гостиницу, пока…
— А зачем им гостиница? Ты думаешь, что они собирались здесь ночевать?
— Сергей, если бы они хотели погубить ребенка, наверное, не останавливались бы. Но дать ребенку хотя бы ночь провести в тишине и покое — святое дело.
— Хорошо. Опять допустим. Что из этого следует?
— Что нам их надо ждать на выезде из Хмельницкого именно на Львовском шоссе. Лучше места, чем тот мотель за городом, который указан на карте, не найти. Мы сможем наблюдать за всеми машинами, выезжающими из города, и мимо нас они не проскочат.
Бобровский задумчиво покачал головой:
— Банда, все у тебя здорово получается. Но четыре допущения — это слишком, чтобы наш план выглядел хоть сколько-нибудь соответствующим реальности.
— Знаю, — бросил Банда, заруливая на стоянку у мотеля и разворачивая «Опель» в удобное для наблюдения положение. — Ты предлагаешь другой план?
— Нет. Я вообще не понимаю, как можно найти иголку в стоге сена.
— Тогда действуем по моему плану.
— Я же не против, — согласно кивнул Бобровский. — Я только уверен, что все наши усилия все равно останутся безрезультатными, вот и все.
— Так, выметайся быстро из машины, обойди стоянку на предмет нашего «Мерседеса» и, если его здесь нет, неси кофе и что-нибудь пожевать, а то есть охота — нет сил.
Через несколько минут Бобровский вернулся.
«Мерседесом» Берхарда на стоянке, как и следовало ожидать, даже не пахло, кофе в буфете мотеля оказался довольно жиденьким, а в хот-догах, им накупленных, основной составляющей была несвежая вчерашняя булочка, Но и этот завтрак ребятам показался королевским. Подкрепившись, Банда приказал Бобровскому внимательно следить за проезжающими по дороге машинами и, попросив разбудить его в восемь, если раньше ничего не произойдет, задремал. Ждать Берхарда дольше, чем до девяти, смысла ребята не видели…
* * *
Карл проснулся очень рано, часов в шесть, и, зябко поежившись, завел двигатель «Мерседеса» и побыстрее включил обогреватель.
Все же хорошо, что они остановились в этом городе с таким длинным названием — Хмельницкий.
Йогану и Хельге, конечно же, нужен отдых. Не так просто преодолевать большие расстояния, пусть даже и на «Мерседесе», по таким ужасным дорогам.
Они нашли в центре более-менее приличный отель и, заплатив за страшненький, но самый лучший, как уверял портье, номер умопомрачительные деньги, уложили Йогана на кровать. Хельга устроилась рядом, не сводя умильного взгляда с сына, а Карл отправился вниз, в машину, решив заночевать именно там.
Он не боялся, что ему будет мешать ребенок — Йоган был еще слишком мал и спал почти беспробудно. Даже получая бутылочку с соской и смешно почмокивая губами, он не раскрывал глаз, и его новые немецкие родители не знали еще их цвета. Карл решил провести ночь в машине, опасаясь за ее сохранность, — криминогенная обстановка в странах СНГ была Карлу хорошо известна, и провести ночь в машине было, пожалуй, совсем нелишне, если они хотели и дальше путешествовать на своем «Мерседесе».
Он потянулся, вышел из машины и несколько раз присел, разминая затекшие ноги.
Утро было довольно прохладное. Карл с удовольствием отметил, что стекла салона «Мерседеса» начали запотевать, значит, в машине стало тепло — маленького Йогана нужно было беречь от простуды.
Выключив через несколько минут двигатель и печку и, тщательно закрыв машину. Карл Берхард отправился к портье поинтересоваться, когда же наконец откроется ресторан при гостинице. Ответ был просто потрясающим:
— В десять утра, герр.
— В десять?! А что делать, если есть хочется немного раньше, чем в десять?
— Ничем не могу помочь.
— А где здесь поблизости есть ресторан или кафе, которые открываются раньше?
— Таких нет, герр. У нас все подобные заведения открываются примерно в одно время…
— Господи!
— Хотя, подождите. Вы можете отправиться на вокзал, там, в главном здании, буфет работает круглосуточно. Или найдите ночной магазин — здесь, в центре, их полно.
— Что я буду делать в магазине?
— Ну как же — пиво, сигареты, сосиски в банках, салями, «Кока-Кола»…
— Как я буду есть холодную сосиску из банки?
— Ну, — недоуменно пожал плечами портье, — не знаю. Откроете и съедите.
— Ясно, — Берхард безнадежно вздохнул. — Как проехать к вокзалу?
— А вот по этой улице прямо, до площади. Затем свернете направо… Ну а там еще раз спросите. Вам покажут, там уже совсем близко.
— Данке шен… — Карл уже направился было к выходу, но остановился и снова обернулся. — Да, пожалуйста, если, пока меня не будет, спустится или позвонит моя жена, сообщите ей, что я скоро буду.
— Хорошо, герр. Только я вынужден вас предупредить — если вы не покинете номер до девяти часов утра, вам придется заплатить еще за двенадцать часов пребывания.
— Как это?
— У нас такой порядок — вы оплатили номер с двадцати часов вечера вчерашнего дня до восьми утра сегодняшнего. Если вы задержитесь больше, чем на час, должны будете оплатить еще полсуток.
— Хорошо, мы уедем вовремя — пробормотал Карл Берхард, направляясь к выходу.
Привокзальный буфет, который действительно работал, «порадовал» Берхарда каким-то страшным блюдом под названием «шницель», распухшими синими сосисками, всю ночь пролежавшими в остывшей воде, и курицей-гриль с румяной и на вид аппетитной корочкой. Кофе в буфете был совершенно холодный и некрепкий, а чай, точнее, жидкость под этим названием, имел очень странный цвет и запах.
