мин… Я все-таки сам минер. Еще точнее — водолаз-минер. Так что не так страшен черт, как его малюют. Мину, нашу ребристую ПОМЗ, я увидел только один раз. Наверное, партизаны поставили. Опустившись на колени, я достал из кармана гвоздик. Пара штук у меня всегда с собой. Вставил его во взрыватель МУВ вместо предохранительной чеки и спокойно разрядил мину. Взрыватель забросил в болото. Работа была сделана не зря. На этом месте, лазая по мху, я собрал полную корзинку черники. Правда, комары тогда меня поели здорово.
А вот от того, что мы с Айжан увидели уже перед отъездом, ей стало плохо. Урожай пшеницы был уже собран, и землю пахали под озимый ячмень. Мы как раз вышли за деревню. От увиденного Айжан остолбенела — пахали на людях! Две женщины, впрягшись, тянули соху, именно соху, а не плуг. И это сейчас, в XX веке! Третья женщина налегала на сошники, покрикивая на товарок. Все-таки в нашей Чкаловской области увидеть такое невозможно.
— А вы чего ожидали? — хмуро спросил Иваныч, сворачивая самокрутку. Он стоял рядом с нами на краю вспаханного поля. — С лета сорок первого мы под немцами были. А здесь вообще латыши и эстонцы стояли. Это чистые нелюди. С немцами и договориться иногда можно было. Они не все фашисты были. А эти… Всех коров и лошадей если не забирали, то просто убивали в стойлах. А мужиков у нас, сами видели, пять человек на всю деревню. И то такие, как я. — Он хлопнул ладонью по своей деревяшке.
…Я мотнул головой, отгоняя воспоминания. Взял бинокль и стал смотреть в сторону моря. Да, день ясный. Даже видны чайки, кружащие над берегом. Сколько мне еще тут лежать? Скорее бы ночь и сеанс связи. Сейчас я его жду как манну небесную. Кажется, физически чувствую напряжение, повисшее в воздухе. Понимаю, что моя, вернее, задача группы будет только итогом того, что делают сейчас те, кто прослушивает радиосети врага, вскрывая систему охраны побережья. Те, кто по ночам на экранах подвижных РЛС, выдвинутых к линии фронта на берегу моря, следит за патрульными катерами противника.
Скоро вся эта сжатая пружина должна разжаться, выстрелив в эфир сигнал для меня.
Вечером мое внимание привлекла возня возле фургона РЛС. Присмотревшись, я понял, что заклинила антенная колонка. Мачта не хотела опускаться вниз. Электропривод не мог опустить антенну. Наверное, на холодном ветру замерзла смазка в редукторе. В бинокль я наблюдал, как на крышу фургона залезли трое солдат. Один был с кувалдой, у второго был молоток. Крепкие тренированные ребята. На крышу они вылезли без шинелей, в одних куртках. Только на головах зимние шапки-ушанки. У одного с головы сдувает шапку сильным порывом ветра. Но неисправность уже устранена, и солдат ловко слезает, подбирая шапку с земли. Затем все трое заходят в фургон.
Глядя на их слаженную работу, я понял, как просчиталось наше командование при подготовке предыдущей высадки. Вроде бы у наших моряков раньше всегда была хорошо поставлена радиотехническая разведка [192]. А тут…
Гибель ребят из нашего отряда на совести начальства. Это, как минимум, их непрофессионализм. На базе эта группа занимала соседний с нашим кубрик. Высаживалось их двенадцать человек. Я их группу почти не знал. Только с их командиром капитаном Юлдашевым пересекался в Восточном Туркестане. Знаю, что все в группе в войну служили на Дальнем Востоке. Армейские и флотские разведчики с серьезным боевым опытом. Дунгане [193], киргизы, корейцы. Никого из них америкосы не смогли взять живым. А те, кто планировал их высадку, явно не учли, что ночью РЛС работает не по воздуху, а по морю.
Глядя в бинокль, я начинаю ненавидеть этот железный ящик и этих троих. Кто из них, интересно, засек высадку группы и выдал тогда целеуказание?
«Так, отставить, товарищ капитан-лейтенант», — даю себе команду. Делаю резкий вдох носом, задерживаю дыхание и медленно выдыхаю. Вроде успокаиваюсь. Как говорил мне Роман Николаевич Ким, чтобы победить врага, его нужно полюбить. Кажется, сейчас я начинаю понимать, почему он, профессиональный разведчик, стал глубоко верующим православным человеком.
А у тех, кто сейчас на той стороне, против меня? У них ведь тоже своя вера. Это я про эсэсовцев, про фашистов. Они ведь сейчас против нас не только здесь воюют. Но и на Западной Украине, и в Прибалтике. Не немцы, а они — самые убежденные нацисты — хотят взять реванш за май сорок пятого года. Только теперь у них новые заокеанские хозяева.
А насчет этого оператора… На войне как на войне — или ты, или тебя. А он всего лишь профессионально сработал. Как говорят казаки: «За удаль в бою не судят». А в современном бою почти все оружие групповое. И сейчас я точно убежден, что высадившуюся группу расстреляли на берегу вертолеты. И в эфир они, видимо, не успели даже выйти. Здесь дело не в радиоконтрразведке. Явно тогда электронные щупальца этой вот радиолокационной станции коснулись рубки всплывшей подводной лодки. Хотя и это не совсем обязательно. Разрешающая способность этой станции позволяет увидеть шлюпку и катер.
Да, современная война — это война электроники, моторов и ядерного оружия. Именно радиолокационная разведка позволила американцам и англичанам выиграть битву за Атлантику во Второй мировой войне. К сорок третьему году рубка каждой всплывшей немецкой подводной лодки высвечивалась на экране РЛС. Союзниками тогда была развернута сеть береговых постов, а морские участки бороздили корабли с работающими РЛС. А главное — в воздухе почти постоянно висели самолеты базовой патрульной авиации. И как только оператор на борту видел на экране светящуюся отметку, на всплывшую подводную лодку сразу же начиналась охота. Так уничтожились волчьи стаи немецких подводных лодок. Глубинные бомбы сыпались на них с кораблей и с самолетов. Да, здесь англосаксы были молодцы.
Хотя я все-таки считаю, что на этой войне победит тот, кто сумеет всю эту технику использовать вместе с боевым искусством наших предков.
Без десяти двенадцать ночи, выпив котелок горячего шер-чая, сижу в наушниках у радиоприемника. В указанное время три раза морзянка повторяет восемь цифр. Расшифровываю сигнал: «Обеспечьте высадку группы в указанном квадрате в три ноль-ноль».
Быстро собираюсь. Масксеть не трогаю. Пусть остается на память штатовским контрразведчикам. Завтра они тут землю носом рыть будут. Нет, вернее, уже сегодня. Оставляю продукты. Я вообще не могу есть при сильном нервном напряжении. Так уж мой организм работает. Не всегда это хорошо. В мешок укладываю «коркораны» и приемник в футляре. Из-под камней осторожно достаю гранаты и, вставив чеку, кладу их в гранатные подсумки на поясе. Своим заокеанским коллегам «сюрприз» не оставляю. Хотя вряд ли они оценят мое благородство. Надеваю мешок, два раза прыгаю на месте. Все нормально, ничего не звенит.
Спустившись чуть ниже гребня, прохожу вдоль хребта метров сто вправо. Потом опять поднимаюсь наверх. Объект остается снизу и слева от меня. Полная луна хорошо освещает его в ночном безоблачном небе.
Закрепляю веревку булинем за плоский валун. Спускаюсь дюльфером. Прожектор периодически светит в мою сторону. Но сейчас он мне больше помогает, как ориентир.
Я медленно ползу по прямой. Ориентируюсь на высотку с орудием. Минное поле, примыкающее к колючке, остается слева. Я за эти почти двое суток все хорошо изучил. Знаю, где проход через проволоку. Ползу очень медленно, ведь человеческий глаз реагирует только на движение. Но сейчас в белом маскхалате меня не увидят даже в ночной бинокль. Ножами я прощупываю дорогу перед собой. Кто его знает, может, и здесь мин понатыкали. Эти триста пятьдесят метров я полз два часа. Мин, слава Богу, не встретил.
Оказавшись возле бруствера из мешков с песком, снимаю маскхалат. Снега здесь нет — его сдувает ветер с моря. Патруль только что прошел. Медленно, на корточках, иду вслед за ними. Оба «нагана» в моих руках. На стволы надеты «Брамиты». Так дохожу до будки с вращающейся антенной. Прижимаюсь к стене, сжимаясь в комок. Смотрю на часы. Что там у нас со временем? Два часа тридцать четыре минуты. Минут через восемь патруль, обойдя орудия, пойдет обратно. Их маршрут я уже знаю поминутно.
С моря завывает ветер.
