Вместо ответа ЦРУшник задумался. Он гадал, а не поспешил ли он сообщить в Центр о русском диверсанте- разведчике? Может, и вправду это какой-нибудь заблудившийся московский турист-айкидока? Но нет, как говорят русские, «лучше перебдеть, чем недобдеть» - там, в Центре, разберутся. И он со спокойной совестью хлопнул ладонями по столу.
- А не пора ли нам позавтракать, господа?
Он встал из-за стола, отдал команду рядом сидящему оператору продолжать следить за камерами и повел двух офицеров к выходу.
Андрей расслабленно волочился из одной пустой комнаты в другую, потом в третью, в четвертую, каждый раз больно ударяясь головой о высокие пороги. Но терпел и изображал бессознательного. В четвертой комнате к конвоиру-мучителю присоединился второй, и его уже за руки-ноги вынесли во двор. Поднеся к жилому бараку, бесцеремонно вбросили внутрь и вошли следом.
- Эй, вы живы?
Андрей резко принял нормальную позу, сев на полу по-турецки.
- А что со мной сделается.
Мужики переглянулись и улыбнулись.
- Здесь можно свободно говорить, здесь нет прослушки и камер.
- Какая таинственность. Что это за место и где тот молодой священник, что был со мной?
- Так он вправду священник? - глаза мужчин почему-то заискрились радостью. - А какой, православный? Наш?
- Самый взаправдашний православный священник Русской Православной Церкви Московского Патриархата. А что? Вы чему так искренне радуетесь?
- Мы не будем пока вам ничего говорить, но там, за этой дверью, с вами хочет кое-кто встретиться. Там и получите ответы на все вопросы. Прошу вас, заходите. А мы пойдем. До свидания. Извините, если переборщил с рукоприкладством.
Последние слова виновато произнес тот самый конвоир, с которым они разыграли спектакль избиения.
- Да ладно, ничего, все в порядке. Эй, постойте, а цепи?
- Там с вас всё снимут. Входите! - сказал конвоир и скрылся с товарищем за входной дверью.
Андрей стоял в предбаннике барака между двумя дверями, ничего не понимая. С одной стороны мистический страх американцев перед обитателями этого места, а с другой - спокойная деловитая доброжелательность встретивших их с отцом Арсением обитателей этого самого страшного места. И вот дверь, за которой его ждут. Друзья.
Ладно, посмотрим. Андрей решительно зазвенел цепями к двери и постучал в нее.
Слабый старческий голос откуда-то из глубины барака ответил:
- Войдите!
Не успел Андрей прикоснуться к ручке, как дверь открыл интеллигентного вида мужчина в простом костюме (такие раньше продавались в Советском Союзе и их носили инженеры и учителя). Лет сорок пять, тонкие черты лица, высокий лоб, очки в потертой роговой оправе, аккуратные усы и бородка - ни дать ни взять профессор института!
- Проходите, пожалуйста, вас ждут. Игорь, Олег, снимите с гостя эту гадость!
К вошедшему гостю подошли два молодых человека с ящиком инструментов и споро сбросили оковы.
- Прошу. Сюда, пожалуйста.
Андрей оглядывал барак. До половины это было просторное помещение с подобием кухни (почерневшая от времени и покореженная дюралевая мойка для посуды, пара подвесных рукомойников, кирпичная печка с жаровней и затушенная по причине лета буржуйка). Рядом двумя рядами протянулись столы. Всего человек на двадцать-двадцать пять. Вторая половина представляла собой разделенную щитами на мини-квартиры жилую зону.
Около печки суетились четыре женщины. Двое чистили овощи и зелень, а двое других куховарили на жаровне.
Из небольших закопченных выварок поднимался ароматный пар. В углу сидела древняя бабулька лет девяноста и слепо щурилась на вошедшего.
В ногах прямо на полу сидел. давешний волохатый знакомец Остап!
«Профессор», указав на табурет напротив, сел рядом со старушенцией.
Андрей представился и сел.
- Алексей Марченко, турист из Москвы.
Молчание. Пристальный взгляд внимательных усталых глаз. И вдруг:
- Знаете, в далекие тридцатые после одного из концертов шел к себе домой Шостакович. Погода была скверная, настроение тоже не ахти, да еще в парадной его подъезда какие-то двое алкоголиков собирались откупоривать бутылку. Один, увидя Шостаковича, спросил: «Мужик, третьим будешь?» Тот подумал и махнул рукой: «А давайте!» Разлили по стаканам, начали знакомиться: «Я Антип, дворник», «А я Егор, сапожник. А ты кто?» «А я композитор», - ответил Шостакович. Те немного помолчали, а потом говорят: «Ну, не хочешь говорить - не надо». Так вот, молодой человек, не хотите говорить - не говорите. Мне слишком много лет, чтобы я не могла отличить правды от вымысла.
- Извините, вы правы. Но дважды извините и не сочтите за грубость, если правду я пока не скажу.
- Как вам будет угодно.
- Но мне сказали, что вы хотели меня видеть. Может быть, вы меня с кем-то спутали?
- С кем же вас можно спутать здесь, в глуши? Впрочем, хватит загадок. О вас рассказывал один наш друг из внешней охраны и старец отец Арсений. Тот самый старец, который остановил вашу с Остапушкой потасовку.
Андрей живо вспомнил встречу в лесу, благообразного древнего старца и то тепло, которое разлилось по душе после всего пары фраз.
- Я помню. А вы Остапушке вашему не говорили, что нельзя лазить в чужие огороды? Знаете, в поселении его считают исчадием ада, виновником исчезновения вещей, домашних животных, людей и даже виновником в смерти семи человек.
Остап виновато заёрзал на полу и прижался к коленям старушки. Она с ласковой укоризной погладила ему космы.
- Остапушка на вид, безусловно, не такой, как все, но сердце у него добрее, чем у многих. Да вы и сами знаете, что он и мухи не обидит.
- Я-то знаю, а вот людей он напугал здорово. Не нужно ему больше ходить в поселение, хотя бы неделю. Можно так устроить? Жаль будет, если его сгоряча ранят или убьют за чужие грехи.
- А что случится через неделю?
- Мы уедем. Возвратимся в Москву. Не все, конечно, но, я думаю, большинство. Люди, которые живут в общине в пятидесяти километрах от вас, приехали сюда не по своей воле, а по ослеплению, по гордыне.
- Вы так уверены, что вас отсюда выпустят??
- Ну что вы. Конечно, нет. Но я думаю, с Божьей помощью.
- Да-да, нам рассказывали, что вы каким-то чудесным образом половину охраны одолели и чуть не сбежали.
- Чуть не считается. Надеюсь, в этот раз я учту прошлые ошибки. А насчет чудес, то скажу, что никаких чудес здесь не было. Я, видите ли, русский морской офицер, и справляться с такими ситуациями меня учили.
Глаза бабушки заблестели.
- Боже, как же давно я слышала эти дивные слова: «русский морской офицер»! Где же вы изволили служить?
- В Санкт-Петербурге.
Андрей осекся на полуслове, так как увидел, что эта странная женщина напротив… плачет.
- Что случилось, вам нехорошо?
«Профессор» приложил палец к губам.
- У нашей мамы отец был морским офицером...
- Капитаном третьего ранга, его расстреляли в тридцатом, - продолжила «мама». - А, вас шокировало то, как они меня называют? Придумали, вот, «наша мама», да я и не возражаю. Пусть. Я их всех люблю, как родных. А вы, извините, в каком чине?
- Капитан третьего ранга. В данный момент в отставке.
- Господи, какое совпадение! Капитан третьего ранга из Петербурга здесь, в сибирской тайге! Простите, вы сказали «в отставке»? Но ведь вы еще так молоды! Что-то случилось?
- Да нет, все в порядке. Я служу по своему же профилю, только несколько в другом ведомстве. Извините, большего сказать не могу - тайна, причем не моя.
- Да-да, конечно. А я вот расскажу вам всё.
Женщины на кухне как раз сняли с жаровни выварку и кастрюлю. Они оставили ножи и поварешки, вытерли фартуками руки и примостились на лавках напротив своей «мамы». «Профессор» снял и неспешно протер очки.
Все приготовились слушать.
- Так получилось, что родилась я в Санкт-Петербурге в тот день, когда в Екатеринбурге расстреляли семью Государя Императора Николая II. Прошел уже почти год, как все наши родственники уехали за границу и каждый месяц звали нас бросать все и ехать к ним. Но мои родители отказывались с одной стороны из-за того, что я была слишком мала для переездов, а с другой стороны мой папа говорил так: «Хоть я и давал присягу служить Государю Императору, но я присягал также и своему Отечеству. Я русский офицер и я не могу бежать из России в такое тяжелое время». Моя мама, княгиня Елизавета Михайловна Юсупова, и я, новорожденная девочка Наташа, остались в Петербурге, а папа после таинства моего крещения уехал на фронт. Через год с небольшим он вернулся, раненый и надломленный. Сначала жили на то, что большевики не успели конфисковать в семнадцатом, а потом, как рассказывала мама, наступили черные времена. Как родители меня выходили в том враждебном окружении - ума не приложу. В двадцать восьмом однажды вечером к нам в комнату (остальные экспроприировали) пришли люди в кожаных бушлатах и куда-то увели папу. Я помню, как мне, десятилетней девочке, стало до тошноты страшно. Но папа вернулся утром и даже в приподнятом настроении: ему, как бывшему военспецу, предложили послужить на вновь создаваемом военно-морском флоте. Флот-то был, но настоящих офицеров не хватало катастрофически. И папа, бывший капитан третьего ранга военно-морского флота Его Императорского Величества князь Николай Иванович Юсупов, согласился.