Дверь мне безразлична. Вика сидит рядом со мной на ступеньках, и я предлагаю ей:
— Давай завтра поедем в Краснодар? Может, в театр сходим?
Вика обрадованно соглашается. До меня доносится голос Лехи-бодигарда:
— …Вы себе можете представить — двадцать пять тонн настоящего краснодарского риса! В сто раз лучше вьетнамского!
— Я рис вообще не ем. Я картошку люблю с жареной рыбой, — говорит Денисыч.
22
…Огромные окаменевшие сосны стояли, изумленно подняв ветви. Я и сам, подойдя к лесу, проскользив к нему на коротких лыжинах, остановился. В голом поле лицо обжигал ветер, а здесь казалось почти тепло. Поднятые руки леса показывали вверх, и я поднял голову — синева дня была такой чистой, что казалась ядовитой. Прожив ползимы в продымленной избушке, я привык к незначительным блеклым предметам — щепкам и мусору возле печки, выцветшему лоскутному одеялу, окуркам в баночке, консервным банкам с китайской тушенкой, сломанному пластмассовому радио и старым газетам. Я привык к сумеречным дням с ветром и снегом, когда о существовании солнца можно было лишь догадываться по серому свечению, чудом пробивавшемуся сквозь летящие облака.
Стоя возле леса с запрокинутой головой, я восстанавливал в памяти цвета — чисто-белое поле и льдистый снег на ветках, абсолютная голубизна над головой и холодный жар желтой головы солнца.
Впрочем, отправился я в лес с совершенно другой целью. Одурев от безделья, я хотел поохотиться на дичь, коей в лесу, по словам местных охотников, хватало. Охотники уходили далеко за пушниной. Мне же они посоветовали экономить патроны и воспользоваться рогаткой. Мой сосед — кряжистый и кривоногий Петр — принес саму рогатку, изготовленную, как он сообщил, еще его отцом.
Толстая ручка, отполированная временем, удобно легла в ладонь. К бывшим сучкам была примотана толстая тугая резина со вшитым посредине кожаным квадратом.
В него следовало, так пояснил охотник, вложить гайку, натянуть резину, прицелиться и… забирай добычу.
— Только убитых птиц не разглядывай, — закончил объяснения Петр.
Я не стал переспрашивать его — почему. Сосед ушел к себе, а я стал собираться.
…И вот теперь я стою перед лесом, в котором я бывал прошлым летом бесчисленное количество раз, и мне как-то боязно заходить в его зимние, чужие для меня недра.
За ночь снег несколько запорошил лыжню, но лыжи скользили отлично, и я значительно углубился в чащу. Во всем виделась остановившаяся жизнь. Было довольно сумрачно. Солнце и небо оставались где-то за пределами леса, а внутри него всякая острая живая линия сглаживалась снегом. И мое движение казалось мне противоестественным здесь, хотелось также замереть и приостановить свою жизнь до весны. Но я двигался. Птиц не было видно. То есть они были здесь — просто я плохо смотрел. А когда всмотрелся, то…
На толстой ветке заледеневшей березы сидело — мозг мой не нашел слова! Белая грудка и серо-зеленоватые крылья, аккуратно сложенные по бокам. Блестящая, словно панцирь у жука, голова с грузинским профилем… Фалко перегринус!
Птица была живая, но неподвижная, как и лес. Неожиданно я увидел еще несколько птиц на соседних деревьях, и еще, еще… Я достал из кармана полушубка рогатку и мягким движением сбросил толстую варежку. Вложил гайку в кожаный квадрат и, ухватив его пальцами, стал натягивать резину и медленно приближаться к березе. Фалко перегринус смотрел на меня, подходившего, и только один раз чуть пошевелил головой.
Я встал напротив и прицелился. Птичьи глаза смотрели на меня не мигая, и, стараясь, чтобы гайка проследовала по траектории наших взглядов, я отпустил кожаный квадратик рогатки. Никакого звука не раздалось. Только «пук» — это гайка попала в птицу. Под березой намело, и я поспешил к сугробу. Фалко перегринус лежал, несколько погрузившись в снег, и смотрел на меня угасающими глазами. Я наклонился над птицей и долго следил за ее умиранием. Теплое мое зрение, казалось, погружается в птичьи зрачки, взамен него холодная мертвая дикость леса заструилась в меня… Это «долго» длилось несколько секунд. Почувствовав озноб, я быстро поднял добычу и запихнул в рюкзак. Вечером я поджарил птицу и съел. А после долго спал на горячей русской печи, чувствуя себя больным…
Какая, к черту, птица в Сибири! Нет, в Сибири я был и на птиц охотился. Бил их пулями и гайками иногда. Это уж как получалось. Просто я перечитал книжку о дуэлях, вот мне и привиделась человеко-птичья дуэль. Фалко перегринус! Я помню книгу моего детства. Сапсаны, конечно, везде живут, кроме Антарктиды. Есть даже подвид сапсана, гнездящийся в лесотундре и тундре восточнее полуострова Канин. Пацаном я искал долго этот несчастный полуостров и не мог найти. Потом мама принесла мне большую карту, и я был крайне счастлив, обнаружив его наконец. В книге я тогда прочитал — и помню до сего дня, — что численность сапсанов быстро сокращается. Хищная птица поедает птиц-жертв; в мясе тех накапливаются ядохимикаты, которыми человек обрабатывает поля. ДДТ в итоге убивает фалко перегринуса!
Да Бог с ним! Завтра мне снимут гипс, и скоро я смогу выйти на улицу. Буду тренировать ногу круглые сутки и хоть с палкой, хоть без палки, но выйду. Про город Харьков я немного расспросил Алексея — парня, ухаживающего за мной, — и он много что рассказал интересного. Но самое интересное — Россия и Украина теперь разные и почти враждующие между собой страны. Алексей говорит, будто я попал в автомобильную аварию и скоро все вспомню. Скорее б! А пока мне нечего делать, и я снова и снова листаю книженцию о поединках. Охота — не дуэль по правилам. Про дуэль прочитать все равно интересно.
«32. Стреляющий первым не имеет права произвести выстрела в воздух, а стреляющий вторым — имеет это право…»
Если перевести на современный язык, то становится сразу все понятно. Стрелять следует первым и точно, тогда твой противник хоть и успеет спустить курок, но промажет.
«42. Осечка всегда считается за выстрел».
И этот пункт правил понятен. Оружие обязано быть исправным. Случится осечка — сам получишь пулю в лоб.
«Раненому противнику предоставляется право с момента получения раны стрелять в течение одной минуты».
Только мудак позволит стрелять в ответ раненому. А мудак — это будущий труп!..
Большой город Краснодар, да Питер в сто раз больше. До Питера мне еще надо живым добраться, а по настоящему городу погулять хочется.
В театр мы не идем, поскольку Вика, поглядев на афиши, забраковала местный репертуар, зато целый день таскаемся по магазинам. Денег в карманах, как у дурака махорки. Но Вика бракует и местные магазины — ни тебе Версаче, ни тебе Кардена, ни тебе Годара, ни тебе Мориа; нет ни хрена, кроме дешевых товаров народного потребления из дружественного Китая да местных джинсов под названием «Леви Страусс».
Приходится вместо театра идти в ресторан «Интуриста» и сидеть там до вечера. Впрочем, театр получился. Не успел я оставить Вику одну, выйдя по нужде в туалет, как, вернувшись, застал на моем месте дородного господина с хорошим пробором и древнеримским профилем. Мой профиль, возможно, и похуже, но советские времена кончились, когда у нас нянчились со всяким заграничным дерьмом. Древнеримский профиль порядком нализался и хотел Викиного общества. Я, честно говоря, боялся за девушку. У нее ведь «вальтер» есть. Я его, похоже, забыл в тайник переложить. Сейчас достанет из трусов и пальнет по этому самому профилю.
Начинаю господина уговаривать, но тот в ответ лишь матерится почти без акцента. Приходится вырвать из-под него стул и сломать этот стул о его темечко. Тут набегают охранники с бицепсами, но я их корректно прошу позвать кого-нибудь из начальства. Появляется низенький тип с лысиной в полчерепа и сперва пытается наезжать. Но, с одной стороны, я трезвый; с другой стороны — достаю две стодолларовые купюры и прошу обеспечить неприкосновенность столика и моей девушки.
Деньги сделали свое дело, и в радиусе десяти метров всех пьяных удалили. Добавляю еще двести — и вокруг нас образовывается стена из железных тел и конечностей. Это забавляет. За деньги можно самим поставить какой хочешь спектакль. Глубоко внутри второй голос корит за броское поведение, намекая в том смысле, что не надо устраивать шоу и светиться, не надо, чтобы запоминали лицо и то, как много денег в карманах… Но первый, главный на данный момент, голос утверждает обратное — говнюков следует учить, несмотря на профили, а деньги для того и пришли, чтобы с пользой уйти… Бонни и Клайд, одним словом, Краснодарского краснознаменного края.
Делаю жест рукой, и возникает начальник охраны — низенький тип с лысиной. Но плечи у него, как у штангиста, покатые, а уши, как у борца, висячие. Знает, поди, свое дело.
