А ведь начиналось все иначе. Никаких мыслей о спецслужбах у Толи Лапина, студента исторического факультета, не было и в помине. Родители его были скромными преподавателями и сыну прочили ту же стезю. Среди своих сверстников Толя сразу стал выделяться умом, причем умом аналитическим. Но у него не было задатков лидерства, и он никогда не стремился объединить кого-то вокруг себя. Свой ум Лапин направлял на решение поставленных ему задач и выполнял их с блеском.
Времена перестройки все вспоминают с содроганием. Это был крах всего, всей системы. Рушились идеалы, догмы, развенчивались герои, на которых было воспитано не одно поколение. К пятому курсу Толя не знал, что делать дальше. Учителем истории в школе он быть не хотел, потому что не знал, чему учить детей.
Лапин никогда не забудет тот вечер, подробности которого стоят перед его глазами до сих пор.
Отмечался день рождения одного сокурсника. Народ собрался на просторной даче. Дом был большой, двухэтажный. К удивлению студентов, родители были вместе с ними. У раскрепощенной молодежи такого не было принято, но ничего не поделаешь, пришлось веселиться вполсилы. К Толе подошел отец сокурсника и предложил познакомить Анатолия с одним интересным человеком. «Тебе, как умному парню, будет приятно с ним побеседовать», – сказал он и отвел Толю в небольшую комнату на втором этаже дачи.
В кресле сидел человек средних лет с заметной проседью в волосах, одетый в хороший костюм. При появлении Анатолия он встал и протянул руку:
– Добрый вечер, Толя. Я о тебе наслышан и очень рад с тобой познакомиться. Меня зовут Владимир Александрович, я работаю в Комитете Государственной Безопасности, – человек приветливо улыбнулся и пригласил Анатолия сесть.
Толю как кипятком ошпарило. После всего, что народ узнал об ужасах этой организации, общение с любым представителем КГБ было для Анатолия невероятным. Видимо, все, что он думал в эту минуту, у него отразилось на лице. Чекист улыбнулся.
– Не бойся, хвоста у меня нет, рога тоже не растут, можешь проверить, – он провел рукой по голове, поправив и без того аккуратную прическу.
– Вы хотите сделать из меня стукача? – напрямую спросил Анатолий. Чекист вновь улыбнулся и промолчал.
– Толя, мы живем в трудное время? – неожиданно спросил он.
– Да, в трудное, но народ теперь знает правду, эта правда сделает его свободным, – Толя с вызовом смотрел на собеседника.
– Какую правду? Что ты понимаешь под правдой? Теперь модно говорить о тридцать седьмом, униженных и оскорбленных диссидентах и так далее и так далее, – доброжелательно объяснял Анатолию Владимир Александрович.
– Но ведь это было? – уже ровным голосом спросил Лапин. Спокойствие чекиста передалось и ему.
– Конечно, было, отрицать это бессмысленно. Но было и другое. Ты знаешь, сколько сделала наша разведка и контрразведка во время войны? Если интересно, я тебе расскажу об операциях «Березино», «Монастырь», «Красная капелла» и о многом другом. Если бы не госбезопасность, американцы еще в сорок седьмом году сбросили на нас атомную бомбу. Именно мы разрешили Карибский кризис. Если бы не наша служба, мир давно бы оказался втянутым в ядерную войну. Ты знаешь Колю Левкина? – Владимир Александрович резко сменил тему разговора, и Толя невольно вздрогнул. Коля Левкин был его школьным приятелем. Анатолий после школы поступил в институт, а Коля пошел в армию. Потом во дворе узнали, что он попал в Афганистан. Через некоторое время из военкомата пришло сообщение: пропал без вести. А через год он вдруг вернулся домой. Говорил, что был в плену, сумел спастись, потом его комиссовали. Анатолий чекисту этого ничего не говорил, но утвердительным кивком головы подтвердил, что Левкина знает.
– Его колонну расстреляли под Кандагаром. Левкин попал в плен. Его направили в лагерь в Пакистан. Сам он не смог бы бежать. Коля был освобожден в результате спецоперации спецназа КГБ, как и десятки других наших ребят. Узнаешь? – чекист протянул Толе фотографию. На ней возле палатки полевого госпиталя стояло несколько человек в оборванных «афганках» без знаков различия, некоторые в афганских национальных головных уборах. Среди них был Коля Левкин. А рядом стоял человек в камуфляже с автоматом наперевес, сидящий сейчас напротив Анатолия.
– Снимок как раз сделан после того, как мы вытащили их оттуда. Фото мое личное, поэтому никому не говори о нем, я тебе доверяю.
– Хорошо, – устало сказал Анатолий. Разговор начинал утомлять его.
– Последнее, Толя, и мы закончим. Как ты понимаешь, что такое государственная безопасность?
– Это охрана системы, которая вас кормит, – упорствовал Лапин.
– Верно, с одной стороны. Но системы менялись на протяжении всей мировой истории, а спецслужбы оставались. Мы защищаем нашу страну и наш народ от врагов, которых народ не видит и поэтому сочиняет всякие истории с примесью правды об ужасах КГБ. Подумай, Толя, над моими словами.
Потом были другие встречи, другие разговоры. После института Лапин продолжил обучение, но не студентом, а курсантом Высшей школы КГБ. А потом все рухнуло: государственная система, идеология и самая большая страна на карте мира. С каждой реформой госбезопасности чистились ее кадры. Из старых специалистов осталось очень мало людей. Что и кого нужно было защищать, становилось непонятно.
Последовали девяносто третий, девяносто пятый годы. Лапин менялся в своем мировоззрении вместе со страной. Получалось, что они служат кучке людей, которые первыми предали свой народ, а красивые слова Владимира Александровича остались, как и он сам, далеко в прошлом.
Лапин сам себя заключил в непробиваемый панцирь и стал просто служакой. О нем шла слава как о хорошем исполнительном работнике, быстро и четко выполняющем задания, только и всего. Сам Лапин себя считал всего лишь исполнителем и старался меньше думать о чистоте совести и морали.
Потом были взрывы домов в Волгодонске, Буйнакске, Москве. Что-то шевельнулось в уснувшей душе капитана Лапина. Когда он смотрел кадры оперативной хроники и читал сводки о захвате террористами «Норд-Оста» в Москве и школы в Беслане, когда видел, как бойцы «Альфы» выносили из-под обстрела окровавленных детей, закрывая их своими телами, вот тогда слезы навернулись на глаза впервые за много лет, И ком в горле не давал произнести ни одного слова.
С Филатовым Лапин работал уже не просто по приказу. Он делал нужное и полезное дело для своей страны, народа. А там, наверху, их предали. Парня, которым можно гордиться, подставили и обрекли на смерть. Ему, капитану ФСБ, оставались два варианта: или промолчать, спрятать свою совесть подальше и завтра как ни в чем не бывало идти на службу, или...
Уже светало. Лапин, принес телефон на кухню и набрал номер. «Алло, Шурик, здорово. Разбудил? Извини, есть срочное дело...», – разговор длился долго.
Али снова появился в лагере. Вдвоем с Рахмановым они сидели в его палатке уже час. Судя по усиленной охране снаружи, разговор был серьезный. Все это Филатов подметил, проходя мимо.
Рахманов подробно рассказал Али о Филатове. Тот не на шутку рассердился. Накануне отправки груза Али не нужны никакие сюрпризы.
– Послушай, Исмаил, ты веришь этому русскому? – Али в упор смотрел на Рахманова: его острые проницательные глаза, казалось, насквозь прожигали собеседника. Видно было, что человеку пришлось повоевать. Экипировка, в большей степени натовского образца, на нем была отменная: камуфляжная куртка на молнии, такие же штаны, аккуратно заправленные в мягкие берцы, поясной ремень с подогнанными подсумками для автоматных и пистолетных магазинов, гранат, ножей. Нигде ничего не болталось, не мешало при ходьбе, не терло и не скрипело. Али слыл профессионалом...
– Когда-то он спас мне жизнь, – уклончиво ответил Рахманов, – ты же знаешь, что для нас это значит, – он снял с печки закипевший чайник и разлил кипяток в две армейские кружки, в которых были положены пакетики с чаем.
– Знаю, но я также знаю, что неверным доверять нельзя. Вчера он спас тебя, ты был одним из них, а сегодня ты – борец за свободу Ичкерии. Он – твой враг, он пришел, чтобы заманить тебя и твоих людей в западню, – Али говорил жестко, немигающие холодные глаза гипнотизировали.
– Я не знаю истинных причин, по которым Филатов оказался среди нас, но я не думаю, что он предатель. Ведь в наших рядах не только правоверные мусульмане, тем более чеченцы, но и представители других народов и вероисповеданий. В основном их сюда привели деньги, как и Филатова, – голос Рахманова был неуверенным. Али уловил это и стал говорить с еще большим нажимом.
– Он не предатель. Филатов не предал своих, он продолжает работать на них верой и правдой, – Али сделал паузу и глотнул из кружки обжигающий чай, – надо устроить ему проверку. Если пройдет, значит, он на самом деле присоединился к нашей борьбе. Если нет, ты, Исмаил, лично убьешь его. Понял?
