– Вот что, давай подъедем к соседям и выясним, действительно ли это они вертелись у дома Барина накануне убийства.
– Поехали. Где это?
– Здесь недалеко. Около Киевского вокзала.
Через полчаса Шаман вырулил к небольшому зеленому дворику, в глубине которого виднелся трехэтажный дом с двумя подъездами. Обыкновенное казенное здание, какие в свое время строили тысячами. На низенькой скамейке, ошлифованной до парадного блеска задницами жильцов, восседал древний старик. Он был из того племени оптимистов, что уверенно полагали, будто бы утренний воздух способствует продлению жизни. Обхватив обеими руками трость и закатив глаза к небу, он, подобно сухой губке, впитывающей воду, с усердием вбирал в себя солнечную энергию.
Старик даже не обратил внимание на подъехавшую машину, лишь повел взглядом в тот момент, когда Шаман, покидая салон, сильно хлопнул дверцей.
– Здорово, дед, давно сидишь? – бодро поприветствовал Святой старожила.
Старик с любопытством перевел взгляд на подошедших людей. Прищурившись, признал в них залетных и с достоинством отозвался:
– Здорово, коли не шутишь.
Вторую половину вопроса он оставил без ответа, всем своим видом демонстрируя, что является старожилом этих мест и что восседает на этой лавке со времен Мамаева нашествия. Но, несмотря на ветхость, выглядел он орлом, а во впалых глазах сквозил живой интерес.
– Дед, ты здесь всех в этом доме знаешь?
Старик насторожился.
– А что ты хотел? – натужно прохрипел он.
Святой невольно улыбнулся. Былинность старика была напускной. Он мучился похмельным синдромом и даже в случайном прохожем пытался отыскать вероятного собутыльника.
– Да трубы, понимаешь ли, горят, – очень серьезно отвечал Святой, разжигая шальной блеск в глазах, – не знаю, с кем пожар загасить.
Взгляд старика приобрел еще большую осмысленность, но он явно опасался нарваться на подлый розыгрыш.
– А не рановато ли с утречка водяру жрать? – сдержанно, но со скрытой надеждой поинтересовался старик.
– Водяру, может быть, и рановато, – охотно согласился Святой, – но вот крепенького пивка в самый раз будет. – Он вернулся к машине, поднял с сиденья пакет с баночным пивом и поставил перед стариком. – Угощайся, дед!
Старик, не выходя из образа ветхозаветного старца, произнес, косясь на угощение:
– Из бутылки я привычный. А здесь как-то невдомек.
– Все очень просто, дед. На войне воевал?
– Пришлось, – не без степенности отозвался старик.
– И гранатой, наверное, умеешь пользоваться?
– Приходилось, – сказал с достоинством старик. Он даже как-то весь подобрался, видно, вспоминая лихие времена.
– Прежде чем бросить гранату, что ты сначала делал? – все так же серьезно спрашивал Святой.
– Известное дело, – оперся на трость старик, выпрямляя спину. – За кольцо дергал.
– То же самое и здесь, дергаешь за кольцо, а чтобы взрыва не получилось, содержимое выпиваешь. Усвоил?
Святой дернул за кольцо и поспешно, чтобы не пролить пенящийся напиток на светлые брюки, приложился губами к банке.
Старик довольно хихикнул:
– Ловко у тебя это получается.
– А ты что думал, дед, у меня ведь тоже выучка имеется, и мне приходилось гранаты бросать. А ты не стесняйся, вижу, что боевой товарищ, наш! Так что угощайся.
Старик отставил в сторону трость и потянулся к баночке с пивом.
– Так, что ли? – дернул он за кольцо.
– Все верно, дед, вижу, что со взрывным делом ты знаком. Лет шестьдесят назад лихой из тебя вояка был.
Старик довольно заулыбался: не то от добрых слов, не то от угощения. На его морщинистом лице было написано немалое удовольствие и осознание того, что утро начинается очень неплохо. Святой не торопил старика, с интересом наблюдал за тем, как тот вкушает свежий напиток. По всем приметам было заметно, что иноземное пиво пришлось как раз по нему. Выпив баночку, он аккуратно поставил ее на краешек скамеечки.
– Да выброси ты ее, дед, – сказал Святой, указав взглядом на урну, стоящую рядом с лавкой.
– Чего же от такой знатной посудины избавляться, – очень искренне укорил старик. Во взгляде его так и читалось: эх, молодость, вы еще жизни не видели! – Я ведь на войне не только гранаты бросал, – продолжал хрипеть старик, поглядывая на расставленное пиво, – я еще и старшиной был. А старшина должность ответственная, – не без гордости изрек он, – все хозяйство на мне. И накормить, и напоить всех надо. А эту баночку можно срезать наполовину и соль в нее насыпать.
– А ты не без выдумки, старик, – очень серьезно похвалил его Святой.
Шаман стоял немного в стороне и участия в разговоре не принимал. Лишь иногда скупо улыбался, покуривая.
– Не без того.
– Ты не стесняйся, дед, нажимай на пиво-то. Тебе этих баночек и под сахар хватит, и под пепельницу.
– Благодарствую, – со сноровкой открыл старик вторую баночку. – Ну-у, за ваше здоровьице, как говорится, – чуть приподнял он руку с напитком и жадно, не обращая внимания на прежние условности, осушил баночку в несколько глотков, не отрываясь. Крякнул от души, глаза радостно блеснули. – Хорош буржуйский напиток, что и говорить. – Повертев посуду в руках, будто прочитывая написанное, поставил здесь же на лавку. – Теперь у меня их целая батарея будет. Пиво-то немецкое? – сдержанно поинтересовался старик и как бы невзначай скользнул взглядом в сторону пакета с остальным пивом.
– Угадал, старик, немецкое. – Пиво Святой уже не предлагал, как бы намекая, что дармовщина закончилась и остальное придется заработать.
– Сразу видно, – спокойно согласился старик. – Немцы всегда были большие мастера. Пиво варить они умеют.
– Значит, ты говоришь, дед, давно в этом доме живешь?
– Давно. Дом-то старый. Я один из первых был, кто сюда въехал. На моих глазах здесь люди рождались и старились, а я вот все живу. Не берет меня костлявая, – будто пожаловался старик.
– Ну по этому поводу переживать не стоит, – резонно заметил Герасим, – для каждого свой час отмерен. Ты мне вот что скажи, в вашем доме девушку одну убили, так ведь?
– Верно, убили. Милиция тут приезжала, расспрашивали много.
– И тебя спрашивали?
– И меня, – подтвердил старик. – Я ведь целыми днями здесь сижу. Моя супружница померла в прошлом году, вот теперь я один…
– Что же они тебя спрашивали?
– Не видел ли чего, не слышал ли.
– И что же ты им сказал?
– Как есть, много народу тут шастает, за всеми не уследишь. Вот вы пришли… А потом я не для того здесь сижу, чтобы высматривать чего-то. Воздухом дышу.
– Все верно, старик, – с готовностью поддержал его Святой. – Ты часом не видел здесь этого человека?
Святой вытащил из кармана фотографию Костыля и протянул ее старику. Обыкновенный любительский снимок, Фомичев был запечатлен в баре. Он что-то увлеченно рассказывал своему собеседнику и, кажется, был очень доволен беседой.
Старик недолго разглядывал фотографию и, вернув ее, отвечал:
– Как не видеть? Видел. Несколько дней назад приходил. Был недолго. Потоптался тут, постоял немного да и ушел.
– Дед, ты внимательнее посмотри, это точно он?.. Тут такое дело…
Старик даже обиделся:
– Я хоть и стар, а из ума-то еще пока не вышел. Да и как мне добрым людям-то не помочь? – с чувством отозвался старик, вновь бросив взгляд на банки с пивом. Он заметно охмелел, и глаза его взволнованно поблескивали. – Он это был!
– Ну ладно, дед, пойдем мы, – поднялся Святой, приподнимаясь со скамьи.
– А кто же вам эта женщина-то будет? – пряча интерес, спросил старик.
– Никто. Так, интересуюсь, – отвечал Святой.
– А этот… на фотографии кто?
– Тоже никто, – ухватился Святой за ручку двери.
Шаман уже сидел в машине и терпеливо дожидался окончания разговора.
– А пиво-то оставили, – обеспокоенно произнес старик, указав тростью на пакет.
– Это тебе, дед, – сказал Святой, усаживаясь в кресло, – приятно было поговорить с хорошим человеком.
Машина тронулась. Старик не стал дожидаться отъезда автомобиля. Через зеркало заднего вида Святой увидел, как он достал из пакета очередную банку и, оторвав крышку, торопливо принялся пить. Герасим улыбнулся – старика определенно мучило похмелье.
– Значит, все-таки Костыль? – спросил Шаман, выезжая со двора.
– Получается, Костыль, – неохотно согласился Святой. – Если мы его не остановим, то он обязательно до нас доберется.
– Ты это серьезно? – с сомнением посмотрел Шаман на Герасима.
– Вполне. Его можно назвать отмороженным. Помнишь Липу?
– А как же! – в голосе Шамана послышались теплые нотки. Несмотря на внешнюю суровость, Гриша Баскаков не лишен был сентиментальности, впрочем, как и остальные воры. – Мы когда-то с ним в одной малолетке были, на Южном Урале. Он вор в одном отряде, я в другом. Всю колонию держали. Убили его.
– Мне бы не хотелось наговаривать напрасно, но ходят упорные слухи, что Костыль замешан в его смерти.
