А письмо было коротким.
— «Здравствуй, брат! Наслышан о том, что ты меня ищешь. Спасибо за память. Тут за меня хлопотали такие люди, что и представить трудно. Видно, ты и сам теперь стал весовой, если держишься таких мастей. Очень хочу тебя увидеть. Да вот небольшая заминка приключилась — срок мотаю длинный. Не сможешь ли ты чего-нибудь придумать, чтобы укоротить? И вообще, где самого мотало все это время? Дай знать. Твой брат Рома».
Сержант сложил листок и сунул обратно в конверт. Помолчал, а потом перевел тяжелый взгляд на Ангела.
— Ромка пишет, что у него большой срок. Нельзя ли ему скостить или… устроить побег?
Ангел осклабился.
— Можно, отчего ж нельзя.
— Все расходы беру на себя, — твердо добавил Сержант, давая понять, что не хочет укрупнять свой долг перед Варягом. — Кого надо будет подмазать, подмажу. Из охраны или из местного начальства… Я дам бабок сколько надо. И еще — пускай ему заранее смастерят два паспорта: один российский, настоящий, и гражданина Греции. А я после Сицилии, когда там все уляжется, вывезу его с собой в Европу.
— Хорошо. Сделаем, как ты хочешь. Варяг просил на словах вот что тебе передать: мы твоего Романа выковыряем с зоны, но только сейчас все силы надо бросить на разбирательство с нашими сицилийскими корешами. А после завершения операции получишь своего брата в целости и сохранности.
— Договорились! — выдохнул Сержант, прекрасно понимая невысказанный смысл этого, по сути, предъявленного ему Варягом ультиматума: мол, в зависимости от успеха итальянской миссии будем работать над освобождением твоего брата.
Ну что ж, Владислав Геннадьевич, по крайне мере, теперь ясно, какова цена нашей хитрой дружбы… Ладно, пусть будет так. Но мы еще поглядим, кто из нас хитрее окажется…
Сержант с усмешкой пожал протянутую Ангелом пятерню и, отвернувшись, вошел в огороженную матовыми стеклянными панелями таможенную зону.
Над асфальтовой лентой автострады тяжело стелился утренний туман. Поднятые по тревоге бойцы группы захвата новгородского ОМОНа сонно копошились вокруг временного поста ГАИ, наспех сооруженного двумя инспекторами: переносной «кирпич» на стальной штанге да два стальных барьера в черную и белую полоску. Командир группы захвата майор Стеценко нервно прохаживался перед «кирпичом», держа у уха черную рацию, словно боялся пропустить сеанс связи с майором Крыловым, сообщившим пять минут назад о том, что джип «тойота-лэндкрузер» совершил наезд на один из двух уазиков, высланных на перехват, и, по всей видимости, это и есть те самые преступники, из-за которых загорелся весь сыр-бор.
Стеценко нервничал. За восемь лет службы в новгородском ОМОНе ему еще не приходилось брать вооруженных бандитов. Крылов сообщил, что на четырех его бойцов неизвестные бандиты напали в лесу, избили до полусмерти и отобрали «Калашниковы». Так что, выходит, они сейчас вооружены до зубов. Майор невольно поежился. Вот блин, вшп в историю! А мог ведь полгода назад согласиться на перевод в Псковскую область, в небольшой пограничный городок, ловить контрабандистов… И чего он, дурак, тогда отказался? Сидел бы сейчас на тихой эстонской границе и горя не знал. А тут непонятно, как все дело повернется: можно пулю схлопотать — да и не одну. Он подумал, что для успешной охоты на здоровенный джип неплохо бы развернуть поперек трассы «крокодила» — стальную ленту с шипами. Но эту шипованную ленту майор Стеценко видал только в кино про доблестную советскую милицию. У них в управлении такого специнвентаря сроду не имелось.
Вдали на шоссе из рассеивающейся туманной дымки быстро выползло темное пятнышко, которое приближалось и росло, принимая очертания автомобиля. Майор поморщился, точно прожевал лимон, и обернулся к своим бойцам:
— Приготовились, мужики. Ща начнется…
* * *
— Приготовились, мужики, ща начнется… — пробормотал Саня Зарецкий и снял свой исполинский кольт с предохранителя. — Блокпост на хрен!
Варяг вгляделся вперед — и точно: сквозь истончившийся рассветный туман проглянули человеческие фигуры. И тут ему в голову пришла дерзкая, если не сказать совершенно безумная, идея.
— Вот что, Саша, — обратился он к Зарецкому. — Убери свою пушку и прими благообразный вид. Сейчас попробуем с этими ментами побеседовать по душам. И ты, Степа, убирай эти «калаши» с глаз долой… Легенда будет такая: с проселка съехала такая же «тойота-лэндкрузер» и поперла в сторону Заозерья. Все. Номеров не запомнили, пассажиров видели: четверо здоровенных кавказцев.
Он не успел закончить фразу, потому что водитель Шурик Журбин уже подъехал к «кирпичу» и, послушно сбавив газ, затормозил. Варяг открыл дверцу и неторопливо вышел навстречу майору ОМОНа.
— Здравия желаю, товарищ майор! — важно, но дружелюбно поприветствовал смотрящий обалдевшего омоновского командира. — Я так понимаю, вы встречаете гостей, — с этими словами Варяг кивнул на хлипкое заграждение поперек трассы. Он неторопливо полез в карман, вынул красное удостоверение с золотым двуглавым орлом и с такими же золотыми тиснеными буквами и, развернув, приблизил к глазам майора Стеценко. — Кстати, майор, километрах в трех отсюда мы встретили очень странную машину. Очень.
— И чем же эта машина вам показалась странной? — читая удостоверение, поинтересовался командир ОМОНа.
— Это был такой же джип, как у нас… Правда, Александр Иванович? — обратился Варяг за поддержкой к водиле. — Какое странное совпадение… — не давая майору вставить ни слова, продолжал Варяг, с удовлетворением заметив, что удостоверение большого государственного чиновника возымело на провинциального омоновца магическое действие. — Тоже черный… Правда, очень запачканный… Номера тоже все в грязи. В салоне сидело трое или четверо мужчин ярко выраженной кавказской внешности… Джип уехал в противоположную сторону…
— А вы… куда направляетесь? — заикаясь, выдавил майор Стеценко, не спуская глаз с красного удостоверения. — И кто с вами?
— Это мои помощники, товарищ майор. Мы… Я нахожусь в служебной командировке в Петербурге. И вчера вечером мне захотелось проинспектировать здешний участок федерального шоссе «Россия» на предмет изучения возможности строительства вдоль трассы цепочки мотелей. Вы, наверное, знаете, товарищ майор, что в недавнем постановлении правительства стоит вопрос об усовершенствовании инфрастуктуры туризма в стране… Ну и… Позвольте, я уберу удостоверение? — Владислав захлопнул красную книжечку и сунул ее в карман.
— Ясно, — сглотнув слюну, пробормотал майор Стеценко. И, обернувшись к своим бойцам, мотнул головой: маг, сдвиньте «кирпич» и пропустите…
Те беспрекословно выполнили немой приказ командира.
— У меня такое впечатление, что один из сидящих в джипе людей держал в руке автомат! — строго бросил Варяг, забираясь обратно в салон. — Хотя я не специалист в этих делах… Мог и ошибиться. А вы кого тут караулите?
Майор неопределенно взмахнул рукой и ничего не ответил.
— Удачной службы, товарищи! — бодро крикнул Варяг. Джип рванулся с места.
Несколько минут в салоне висела гробовая тишина. Наконец Саша Зарецкий расхохотался.
— Ну ты даешь, Владик! Ну и разводка. Я такого разводилова ни разу еще в жизни не видал, хотя сам могу развести так, что маму с папой забудешь… Я думал, этот майор ща в штаны наложит!
Сержант улыбнулся:
— Да, Владик, в тебе умер великий актер!
И тут сзади послышался треск беспорядочных автоматных очередей. Две или три шальные пули чиркнули по бронированной обшивке корпуса джипа.
— Проснулся майор! — скрипнув зубами, выплюнул Зарецкий. И тронул Журбина за плечо. — Давай, Журик, жми на газ. Теперь самый полный!
* * *
Сержант топтал римские улицы, с нетерпением желая поскорее покончить с синьором Эудженио Доницетти — первым сицилийским доном, фигурирующим в списке на отстрел. Судя по досье, Которое он за две недели собрал на Доницетти, у этого сицилийского пахана руки были по локоть в крови. Свое богатство и власть тезка великого итальянского композитора строил далеко не изящными методами, хладнокровно отстреливая конкурентов — сначала по бизнесу, а потом и по мафии. Быстро сколотив состояние на торговле оливковым маслом в Палермо, Доницетти подмял под себя производителей жидкого золота по всей стране — от Калабрии до Лигурии, и с теми, кто пытался противостоять алчному и нахрапистому молодчику из Сицилии, он расправлялся жестоко и хладнокровно. Поговаривали, что самых строптивых и горластых Доницетти топил в чанах с оливковым маслом — для острастки и в назидание другим. Во всяком случае, после такой вот расправы с тремя генуэзскими фабрикантами он расчистил себе путь для завоевания оливкового рынка Италии.
