Фамилии не привожу — некорректно будет, но на самом деле, если это не эйфория от обстановки («супер», «жуть» и всё такое прочее), то люди довольно известные и с положением.
Отговорив по существу, долговязый, не тратя времени даром, тотчас же сосредоточился на моей скромной персоне. Типа того, это очень кстати, что такой парень у нас тут завёлся — пошли, сейчас быстренько оповестим всех, соберём народ до кучи, музыку убавим, микрофон найдём, пусть расскажет людям, как там у них, в Испании, такие тусовки и уличные гонки проводятся. Публика будет в трансе, это будет полный отпад и вообще супер!
Ну ни фига себе, попал! Я мгновенно вспотел и начал лихорадочно соображать, как бы подостойнее выкрутиться из этой щекотливой ситуации…
Спасибо Серёге — выручил. Он заверил долговязого, что идея — дрянь: никакого супера не будет, потому что этот валенок (это я, стало быть) — всего лишь страховой агент. Специалист по выявлению наличия-отсутствия страховых событий. Заурядный клерк. Да он даже… Он машину водить не умеет!
Последний довод всё решил. На меня все посмотрели как на некое неполноценное существо и тотчас же отстали. Непонятно, как такого вообще сюда пустили…
К тому моменту едва стукнуло половина девятого, и мы решили, не откладывая в долгий ящик, тотчас же ехать к Володе Кудрину. Ещё не поздно, но уже вечер — все дома. А днём попробуй поищи этого страшно занятого мастера.
Аркадий вяло выразил желание подбросить нас до метро, но Серёга решительно отказался. И без бинокля было видно, что парень не хочет покидать это дивное местечко даже на десять минут.
— Спасибо, не надо. Я сейчас звякну, нас подберут…
Серёга «звякнул», мы тепло распрощались с Аркадием:
— Адиос, мучачо. Эступэндамэнтэ, грасиас!
— Чего сказал?
— Типа — всё круто. И в самом деле, всё было здорово, я твой должник. Звони, не стесняйся…
…и пешочком покинули Смотровую.
Подобрали нас минут через пять: как водится, это был Глебыч на «Волге», который в порядке технического сопровождения всё это время скучал внизу, на Вернадского.
— Да, вот это гроб… — мрачно буркнул я, усаживаясь в машину.
— Не понял… — удивился Глебыч. — До сих пор тебя все наши тачки устраивали. Что, какие-то проблемы?
— Никаких, — успокоил Глебыча Серёга. — Просто товарищ увидел, на чём ездят люди, и полчаса посидел в нормальной машине…
В самом деле, «Волга» после «Октавии» показалась мне какой-то некомфортной и казённо-неуютной. И вообще, в настоящий момент мы принадлежим к такой вроде бы со всех сторон солидной организации, а с транспортом у нас всё обстоит сугубо на военно-колхозном уровне. Дали нам всё новое, «неодеванное», но это «Газели» и «ГАЗ-3110». А у «силового блока» — пятидверные «Нивы» и всё те же «Газели». Ставили вопрос перед Витей (в таком аспекте: ежели, допустим, возникнет необходимость в ходе оперативной разработки догнать какую-нибудь «бэху» — куда нам вставлять наши родные «дрова»?). Витя решить вопрос положительно не смог или не захотел, а мы были утешены двумя вескими и неоспоримыми доводами: во-первых, вам в основном головой придётся работать, так что, бог даст, никого догонять не надо будет. Во-вторых — вы же исполнители. А у нас всё исполнительное звено снабжается родной техникой. Так что, не обессудьте, ничего сделать не могу.
Хорошо Вите рассуждать. Сам-то он на «шестисотом» катается, хотя в настоящий момент де-факто тоже представляет исполнительную власть…
На Соколе мы отпустили Глебыча домой. Сегодня дежурит Серёга, ему всё равно ночевать в Исполкоме, так что машину в гараж он отгонит. А Глебычу отсюда до дома — три остановки. Мы все, кстати, кроме Иванова и Серёги, живём сейчас на Речном вокзале: в одном доме, в одном подъезде, на одной площадке! Короче, весь этаж наш. Я, Глебыч и Лиза — по отдельности, а Вася с Петрушиным в одной квартире. Хотя они там и не бывают, потому как живут в учебном центре. Только не надо думать, что это справедливая награда Родины за наши труды праведные (а вообще, было бы неплохо…) — все квартиры служебные, из резервного фонда, и в качестве личной собственности нам их никогда не видать, как своих рудиментарных отростков, именуемых копчиками. Просто неизвестно, сколько времени просуществует Исполком и сама Комиссия, вот и решили разместить исполнителей с минимальным комфортом, чтобы не мыкались по общагам, да не ездили по выходным к семьям, а всецело отдавались работе.
Семья Володи Кудрина ютилась в добротном домике, возведённом ещё немецкими военнопленными (спасибо, товарищи фашисты, — хоть какая-то от вас польза!). Стоять этот домик будет ещё лет триста, квартиры здесь очень солидные, и живут в них почтенные граждане. В подъезде стальные двери с номерным замком и переговорным устройством, над подъездом яркий фонарь, две камеры неприветливо подмигивают красными огоньками: кто попало не войдёт, а и войдёт, незамеченным не останется.
Вот так, с ходу, впускать нас не хотели.
— Марина?
— Да.
— Добрый вечер. Мы к Володе, по срочному делу.
— Володи нет дома.
— А когда будет?
— Не знаю.
— А где он сейчас, не скажете?
— Не скажу.
— Так… Гхм… Марина, дело-то и в самом деле срочное: страховой агент из Испании, по делу Юры Логинова.
— Вы из Испании?!
— Да нет, я переводчик. А испанец — вот он, рядом.
— Пусть ближе подойдёт, у меня тут картинка нечёткая.
— Ола, синьорина! Буэнас тардес!
— Ага, вижу… Что-то он у вас какой-то… Гм… А что там по делу Юры Логинова?
— Марина, а у вас мегафона нет? Если есть, спустите нам на верёвочке! А то ведь не всем соседям слышно будет…
— Хи-хи… Хорошо, поднимайтесь…
Зашли, пообщались. Внутри ещё лучше, чем снаружи, высоченные потолки, квартира очень просторная, упакована от и до — мне тут только на один ремонт придётся лет десять трудиться, перебиваясь с хлеба на воду. Да, признаю: даже в загазованной и шумной Москве с её вредными магнитными полями жить можно — если вот в такой квартирке.
Песня была та же, что и на Воробьёвых горах: страховой агент, расследование и всё такое прочее. Срочно нужен Володя, потому что он друг и может сильно помочь.
— И чего тут расследовать? Всё уже давно расследовали, ничего вроде такого не было. Мне кажется, не стоит ворошить старое, копаться там во всём таком…
— Ну, это уже им решать. В смысле — их Комитету. Если этот тип установит, что было страховое событие — вдове выплатят страховку. Если не установит — значит, ничего не выплатят…
Серёга умеет говорить с москвичами, наверное, потому что сам такой. Настороженность и недоверие уже к концу первой минуты как рукой сняло, осталось лишь нормальное женское любопытство. Есть чему поучиться, надо мотать на ус, пока имеется такая возможность: если задержимся здесь, мне придётся вволю пообщаться с этим непростым контингентом.
Марина — кстати, весьма симпатичная дамочка, не скажешь, что она страдает от нехватки кислорода и обилия выхлопных газов, — сообщила, что муж работает допоздна, домой приезжает в первом часу, дала адрес и подробно объяснила, как добраться. Номер бокса, где этот бокс расположен, как сориентироваться на местности…
Мне этот адрес ничего не говорил, а Серёга почему-то нахмурился.
— А с Галей Логиновой вы говорили?
— Пока нет. Это будет уже в самую последнюю очередь.
— Почему?
— Потому что это объективное расследование, Галя — получатель, самый заинтересованный человек… в общем, у них там так принято. Информация собирается издали, и постепенно, сужая круг, страховой агент приближается к получателю.
— Понятно…
— Ну, спасибо вам огромное. Мы едем к Володе.
— А сколько это будет?
— В смысле?
— Ну, сумма страховки?
— Сейчас… Но тьенэ импортансиа, фуэ ун аксидэнтэ?
Я три секунды напряжённо соображал, затем растопырил все пальцы на руках, сжал кулаки и снова разжал. Интернациональный язык — любому глухому гаитянину понятно, что это два десятка. Ещё секунду подумал, провёл в воздухе черту и показал таким же образом тридцать.
Ориентировался вот на что: у нас, когда офицера убивают, его семье выплачивают компенсацию в 120 окладов. Если это будет майор с двадцатилетним стажем (это опять я — считать проще), чистый оклад без всяких накруток — три тысячи рублей. Считайте, на выходе семья поимеет триста шестьдесят тысяч или грубо — двенадцать штук баксов. Сумасшедшие деньги, правда? Можно целую комнату купить где-нибудь в Коломне. Поскольку в нашем случае лицо гражданское, ценность его наверняка возрастает. А так как он застрахован за рубежом, возможно, возрастает вдвое или даже больше.
— В общем, от двадцати до тридцати миллионов, — простенько «перевёл» Серёга.
У меня аж дыхание остановилось: ни фига себе, вот это интерпретация!
