Я аккуратно положил его на пол — туда, где недавно лежал сам; правда, в отличие от него, в здравом уме и твердой памяти, — и крадущейся осторожной походкой двинулся к зале.
Гнилозубый, понятное дело, уже скрылся в глубине комнаты, так что я его не видел. Зато поимел конкретное удовольствие вдоволь постоять над бесчувственным телом Генахи Кавалериста.
Вокруг его повернутой вбок головы валялись обломки стула, но крови видно не было. Череп у Кавалериста крепкий, это я усвоил давным-давно. И в себя он приходит на редкость быстро. Если, конечно, на этот раз ему окончательно не вогнали мозги в задницу и он не отдал душу Богу, дьяволу или еще кому из той же компании. В чем я лично глубоко сомневался.
Я просунул голову в дверной проем и совершенно обалдел от увиденного. Нет, вы только не смейтесь, это чистая правда — педрило о гнилых зубах читал книгу! И не просто книгу, он читал «Ромео и Джульетту», — я узнал по обложке, — старательно шевеля при этом губами.
Эстет, понимаешь. Завидую. Сам я Шекспира люблю не особо — знаю только один отрывок из Гамлета. Но его все знают. А этот — гляди, сидит, читает, хоть и зубы гнилые. Хотя, собственно, при чем здесь зубы, он же не ими читает.
Как ни жаль было прерывать гостя, но другого выхода я не видел. Все равно как-то надо было дать ему понять, что он здесь — фигура нежелательная. А потому я бодрым шагом вошел в комнату и направил на него автомат.
Чтец сглотнул внушительных размеров комок в горле, сообразив, что я — это я, и что книжку придется отложить ввиду предстоящего неприятного разговора. Проделав это, он спросил, вдвое больше, чем надо, шевеля губами:
— Ты же меня не убьешь?
— Это ты у меня спросил? — уточнил я.
— Ну, — растерялся он от такого ответа.
— А я не знаю, — сказал я. — Может быть, нет, а может быть, и убью. Смотря по обстоятельствам. Ну, то есть, как ты сам пожелаешь. Желаешь, чтобы я тебя убил?
— Нет, — он покачал головой. Все верно. Другого ответа я и не ожидал. А кто скажет «да»?
— Тогда встань и подойди ко мне.
Он послушно встал и подошел. Я изо всей силы треснул его автоматом по голове, и гнилозубый рухнул на пол.
Все оказалось до пошлости просто. Для меня. О Генахе этого не скажешь. А потому я перетащил его на диван, сходил в кухню, намочил под краном полотенце и, вернувшись, положил ему на голову. Пусть оживает.
Устроив Генаху, я принялся за сторожей. Перекантовав обоих в угол комнаты, к батарее, я связал их по рукам и ногам, но кляпов в рот засовывать не стал — все равно орать или взывать о помощи они не станут. Потому что не дураки. Приедет милиция, и я сочиню им такую байку со взломом и покушением на убийство, что этим двоим мало не покажется.
Ожидая, пока кто-нибудь из них придет в себя, я решил заняться делом — отремонтировать выбитую дверь. Все равно этим придется заниматься, и именно сегодня. Оставлять дверь открытой и ехать с Генахой за тридевять земель — туда, где жил и трудился нанявший его человек, — я не собирался. Почтовые ящики в этом подъезде, я не соврал, не взламывались, а вот квартиры — бывало, и не раз. А тут дверь распахнута, как пригласительная открытка: заходите, гости дорогие, пользуйтесь на здоровье, все равно хозяина нет дома, шлендрает, беспутный черт знает где и неизвестно, когда вернется. Таким предложением только дурак не воспользуется. Никакой нормальный вор мимо не пройдет.
Отыскав в куче всякого хлама то, что нужно, а именно — небольшой длины уголок, дрель и крестовую отвертку с шурупами, я принялся за дело. Вжик — дырка. Вжик — еще одна. И так до восьми. Потом, подойдя к двери, я принялся с уже совершенно хозяйским видом вворачивать шурупы. Генахину куртку и трофейный автомат оставил в кухне. Кроссовки сменил на тапочки, так что все проходящие мимо соседи ничего необычного во мне не заметили. Подумаешь, у Мешковского опять дверь выбита. Что тут такого?
Пока я проявлял хозяйское рвение, очнулся Генаха Кавалерист. Встал в дверях, ведущих в залу, и, деловито ощупав свою голову, словно впервые в жизни обнаружил ее на этом месте, спросил:
— Что случилось, Мишок?
— Стулья с потолка падали, — пыхтя, ответил я. Шурупы входили туго, поэтому приходилось напрягаться. — Сам еле живым остался.
Генаха обернулся и рассмотрел обломки стула, которые я не успел убрать. Потом ему на глаза попалась парочка сторожей.
— Справился?
— Угу, — кивнул я, высунув от усердия язык. — Дурные какие-то попались. Головой обо что попало стукаются, сознание пачками теряют.
— Понятно, — кивнул Генаха. — Тебе там помочь?
— Да не стоит, — отказался я. — Тут всего пара шурупов осталась. У тебя как, башка сильно болит?
— Не то, чтобы болит, — неуверенно проговорил Генаха, снова ощупав пятую конечность. — Кость, все-таки. Только онемела как-то. Ничего, повоевать еще сгожусь.
Он развернулся и скрылся в комнате. Я, в полном одиночестве, зато без помех, завершил свою работу и последовал за ним. Кавалерист сидел на карачках перед пленниками и внимательно рассматривал их. Я залюбовался. Прямо рабовладелец древнеримский на рынке товар выбирает.
— Ты им в зубы загляни, — не удержался я от совета.
— А нахрен? — удивился он.
— А у которого они больше, тот жрет лучше. А раз жрет лучше, то и вкалывать больше будет.
Генаха секунд двадцать соображал, потом усмехнулся, покачал головой и изрек:
— Вот сколько я тебя, Мишок, не видел, а умнее ты не стал. Такой же дурной. Спорю, что уже не поумнеешь. Это — до конца.
— Аминь, — кивнул я. — Горбатого лопата исправит. Они как, признаков жизни еще не проявляют?
— Да незаметно.
— Как считаешь, может, их водой полить? Холодной, там. Или кипяточком.
— Кипяточком не стоит, — резонно возразил Кавалерист. — Громко получится. А вот холодной можно попробовать. Мне же помогло.
— Так у тебя же кость, — как бы промежду прочим заметил я. — А у людей мозги. — И, не дожидаясь его матерной реакции, отправился в кухню. На сей раз смачивать тряпочку не стал. Набрал полный графин холодной воды и пошел назад. Генаха сидел перед ними все в той же позе патриция-созерцателя. Я встал рядом и тоненькой струйкой принялся смачивать волосяной покров пленников. Брызги попали в Кавалериста, и тот, буркнув себе что-то под нос, резво отскочил в сторону.
Первым я начал поливать академика. Он же, соответственно, первым и замотал головой, протестуя против насильственных водных процедур. Не дожидаясь, пока пленник окончательно придет в чувство, я принялся за гнилозубого. Конечно, можно было для начала ограничиться и одним собеседником, но я рассчитывал, что узнаю несколько больше, если оживлю обоих. Хотя, по совести, особого обилия информации от них ждать все равно не приходилось — сам знал, пожалуй, больше чем они, вместе взятые. Но кое-какие вопросы на языке все-таки вертелись, вот я и старался, чтобы поиметь возможность задать их.
Когда активной жизненной единицей, вслед за академиком, себя осознал и гнилозубый, я прекратил водопад на их головы и присел на корточки на то самое место, где прежде сидел Кавалерист. И, пока он, перебравшийся на диван, чесал свой редковолосый онемевший череп, начал беседу:
— Вы это, ребята… Вы на меня не обижайтесь. Я же на вас не обижаюсь, правда? А я мог бы — хотя бы за то, что вы на моем диване без моего разрешения черт знает чем занимались. Я, в конце концов, хозяин или где? А этот, — я ткнул пальцем в гнилозубого, — вообще тут «Ромео и Джульетту» читать начал, бесстыдник. А еще раньше стрелял. В меня или нет — не знаю, но рядом. Мне есть причина обижаться? Я таки думаю, что да. Но я вам все эти шалости бесплатно прощаю. Только небольшой гешефт с них поиметь хочу. И я не спрашиваю вас, согласны вы или нет — у вас, натурально, выбора нетути. Если начнете выкаблучиваться, перейду к крутым мерам — привяжу к дивану и скипидару в задницу налью. Вы не поверите, но в душе я кровожадный зверь. В общем, если сейчас и здесь у нас ничего не получится, то вы оба у меня получите. Я доходчиво намекаю?
— Да, — за двоих ответил академик и передернул кадык на горле. Вниз, вверх. Словно затвор. Так забавно, как шило в задницу. Испугался, наверное.
— Тогда поехали. Вопрос первый: в каком году немцы пачками тонули на Чудском озере?
— Чего? — удивился он.
— Пардон, — извинился я, — дикий. Это из другой книжки. А, вот. Вспомнил. Вы знаете хуцпана, который нанял Генаху? — и, на всякий случай, если вдруг не успели познакомиться, показал большим пальцем за спину.
— Водолаз его и нанял, кто ж еще, — сказал гнилозубый.
— Садись, — похвалил я. — Пять. А знаете ли вы, дети, где сейчас находится этот самый Водолаз?
— В офисе, — снова ответил гнилозубый. В школе, наверное, он был зубрилой, на этом зубами и пострадал. Подлизывался к учителям и тянул на уроках руку, стараясь заработать оценку «отлично». В детстве я не любил таких, а сейчас ничего, рвение педика с гнилыми зубами пришлось мне по душе. — Где ж ему еще быть. Он в «белом доме» редко бывает, только когда на совещания вызывают. А так все время в своем офисе сидит. На связи.
