— В офисе, — снова ответил гнилозубый. В школе, наверное, он был зубрилой, на этом зубами и пострадал. Подлизывался к учителям и тянул на уроках руку, стараясь заработать оценку «отлично». В детстве я не любил таких, а сейчас ничего, рвение педика с гнилыми зубами пришлось мне по душе. — Где ж ему еще быть. Он в «белом доме» редко бывает, только когда на совещания вызывают. А так все время в своем офисе сидит. На связи.
— Что, так-таки и торчит возле телефона? — не поверил я. — Один-одинешенек? Да он же с тоски сдохнет! Я понимаю, что я — это редкостное развлекалово. Но я ведь не каждый день случаюсь.
— Не один он сидит. Я же сказал, что там офис. Бухгалтеры, директора, администрация, еще разная шушера.
— Ни хера не понял, — честно сказал я. — У него что, официальная контора? Нашим же чиновникам запрещено бизнес иметь?
— Ты дурак, да? — спросил гнилозубый и заработал легкую зуботычину. За него вступился академик:
— Да когда они на это внимание обращали? Ты как с Луны свалился. Перепишут фирму на родственников и продолжают макли крутить.
Я слегка призадумался, обсасывая полученную информацию. Потом, согласившись, кивнул:
— Бухгалтера, администрация, шушера… А еще чем-нибудь порадуете?
— Ну, и двое этих педрил с ним, понятно, — снова вступил в разговор гнилозубый. Нет, ну прирожденный стукач. Мне он все больше нравился. Хотя по виду — так и сам стопроцентный педрило.
— Непонятно, — я все-таки сумел отодвинуть его, прошу прощения, педрилость на задний план, сконцентрировавшись на двух других, мне пока неизвестных: — Каких таких педрил?
— Он что, тебя в одиночку здесь замочить пытался? — гнилозубый прищурился, намекая, что я идиот, и на сей раз я поставил ему щелбан:
— Не хами. Веди себя прилично. Здесь благородное общество, не суди по внешнему виду. Нет, он ко мне не один наведался. Их было трое.
— Один здоровый, а второй маленький, сухой? — Я кивнул. Хотя, возможно, мумифицированный и обмочился в финале, но под понятие «сухой» он все равно подходил. — Вот это и есть педики. Дружки и телохранители. Хотя ему телохранители не нужны. Сам бык здоровый.
— А чтой-то ты разговорчивый? — я подозрительно уставился на него. — Уж не лапшу ли ты мне на уши пригоршнями вешаешь?
— А мне смысл какой? — удивился гнилозубый. — Мы не на него работаем, а на Репу. Ему просто по дружбе помочь согласились.
— Хорошая у вас дружба, — одобрил я. — На мокруху согласен, а заметут — вложу и не покраснею, так? Ну, да неважно. Это ваши постельные проблемы, а я не сексопатолог. Ты мне лучше вот что скажи: Сутягина его парни убили? Тот, который сухой?
— Насколько я знаю, да, — теперь говорил только гнилозубый, академик участия в беседе больше упорно не принимал. То ли вспомнил о кодексе мафиозной чести, то ли обиделся на меня за что-то. А может, его мозг просто не успевал за мозгом его дружка. Всякое ведь бывает.
— Получается, что и вдову его с ребятишками тоже они изъяли?
— Не-е, — гнилозубый зачем-то радостно заулыбался и затряс головой. — Тут дело по-другому было. Адвокат еще до того, как согласился уехать из города, попросил Водолаза, чтобы тот надежно его бабу и шпанюков сохранил. Ну, Водолаз и постарался для друга.
— Ага, — догадался я. — Все по обоюдному согласию. Убивали Сутягина, выходит, не на их глазах. Вполне благородно. А ты, случайно, не знаешь, куда их спрятали?
— Случайно не знаю, — он пожал плечами. — Это было еще до того, как я разговаривал с Водолазом. Я тогда другими делами занимался. Так что лучше спроси у него самого.
— При встрече, — согласился я. Потом задумчиво оглядел их. Парни были мне, в принципе, уже не нужны. Куда их девать — я не знал. Убивать — совесть не позволяла. Не убийца ведь я хладнокровный, в самом деле. Это я наврал им все, что не человек, а зверь кровожадный. Но и отпускать на все четыре стороны тоже не хотелось — а ну, как они на меня, за какие-то мне неведомые грехи, обиду жуткую затаили? Я их отпущу, а потом повстречаюсь с ними где-нибудь на узкой дорожке, и придется объясняться… Нет, меня такой вариант, натурально, тоже не устраивал. Разве что позвонить в милицию и сообщить, что в мой дом ворвались какие-то непонятные, то ли валерьянки опившиеся, то ли от рождения такие, и предложить забрать их под бдительную милицейскую опеку, чтобы больше ни к кому не врывались?
Последний вариант понравился мне больше всего, но он тоже имел свои недостатки. Во-первых, милиции придется дожидаться, а потом долго объяснять ей, непонятливой, как дело происходило. Даже не смотря на то, что ключ от квартиры находился у пленников и на нем были их отпечатки пальцев. Это обещало серьезную потерю времени, а мне не хотелось его терять. Вдруг Водолаза на месте не окажется и придется долго вычислять его по всему городу? А вдруг он с ментами «вась-вась». Не померещился же мне Саркисян, в самом деле. Его погоны были как настоящие, фиг отличишь. Все-таки Водолаз в областной администрации немалый чин, так что менты вполне могут нужную информацию ему конфиденциально сливать. И кое-какие услуги оказывать. Вроде саркисянского рейда против меня, сердешного. Так что вызов милиции грозил самыми неожиданными последствиями. Предупреждал же покойный генерал, что он на все способен. Да я и сам в этом убедился.
В конце концов я решил оставить пленников так, как они есть, до нашего возвращения. А чего? Связаны крепко, на совесть, — сам вязал, знаю, — освободиться не смогут. Пусть посидят, подумают о смысле жизни и прочей ерунде.
Я поднялся и кивнул Генахе:
— Поехали, что ли?
Гнилозубый что-то булькнул мне вслед, считая, видимо, что в память нашей милой беседы я мог бы проявить побольше великодушия, но я его бульканье проигнорировал. Передо мной лежала финишная прямая.
Я остановил машину в полутора кварталах от Генахиного дома. Автомат Калашникова — это, конечно, хорошо. «Наган», которым наградили Кавалериста — вообще шедевр Произведение искусства, которому одна дорога — в музей. Если к этому приплюсовать еще два «Парабеллума» времен наполеоновских войн, которые при досмотре, произведенном в мое отсутствие, были, оказывается, изъяты Генахой у пленников, то в смысле вооруженности мы выглядели весьма и весьма неплохо. Но даже с таким арсеналом я не собирался соваться в офис Водолаза. И не потому, что считал, будто четырех стволов недостаточно — с этим-то как раз был полный порядок, — просто такой шаг выглядел самой большой моей глупостью после глупости моего рождения.
Потому что гнилозубый обмолвился, что кроме крепыша в его офисе находится и куча всякого другого лишнего народа. А они нам с Генахой Кавалеристом были без надобности. Мы хотели общения тет-а-тет. Ну, в крайнем случае, еще с двумя его педиками. Администрация и разные прочие бухгалтерии были лишними. Запомнят мордашки, настучат милиции. Ну их, в самом деле. Без этого проблем хватает.
Нужно было либо дожидаться конца рабочего дня, либо как-то выманить Водолаза на рандеву, либо придумать что-нибудь третье. Но третье как-то не придумывалось, сколько мы с Генахой не пыжились в две головы. Может, от рождения такие тупые, а может, больше действительно никакого варианта не было — факт остается фактом. В конце концов я обернулся к Генахе и сказал:
— Ты вот что. Завязывай из себя Аристотеля изображать. Все равно ты больше, чем на Емельку-полудурка не тянешь. Лучше зайди к нему в офис. Скажи, что тебя те двое прислали. Скажи, что я появился, но очень буйный, поломал на хрен всю мебель, включая телефон, посуду и нос гнилозубого, но они меня все-таки повязали и теперь держат в ванной под струей холодной воды, чтобы кровь остыла. Оставить меня не могут, потому как я опять кому-нибудь чего-нибудь сломаю. Больше ничего не говори, не надо. Он и после этого встанет и побежит ко мне домой, потому как должок с меня получить рассчитывает. Но ты ему бегом бежать не давай, хватай за задницу и тащи к машине, иначе у нас ничего не получится.
Генаха ошарашено выслушал мою речь, потом поинтересовался:
— Слышь, Мишок, а в двух словах все это никак нельзя было выразить?
— Вали давай, — выразил я, но Кавалерист к моему пожеланию не прислушался. Он, как ни в чем не бывало, остался сидеть на прежнем месте, только беспокойно вертел большими пальцами сцепленных на животе рук. Один вокруг другого. Это он так думал. Додумавшись, выпалил:
— А может, не так сделаем, а? — и, заметив, что моя правая бровь уползла куда-то на середину лба, выражая крайнюю степень непонимания, пояснил: — Я что имею в виду. Может, мне не стоит тащить его к машине? Если их будет трое, в салоне с ними будет трудновато управиться. Да они и в салон не полезут, машина другая, да и ты внутри. На улице бучу начнут. А это нехорошо — вдруг дело до крови дойдет, меня ж потом соседи с потрохами милиции сдадут.
