В скалах что-то противно загавкало! Глеб поднялся, намереваясь защищаться до последнего. На обрыве виляла куцым хвостиком противная остроухая собачка с выпученными глазами. Все бока у нее были ободраны, на коже запеклась кровь. Она схватила зубами то, что принесла с собой, спрыгнула со скалы и засеменила к людям. Положила к их ногам не очень-то аппетитную крысу, разорванную на ошметки (крыса была не многим меньше самой собаки), попятилась, села и выжидающе уставилась. «Неужели поумнела без хозяйки?» – озадачился Глеб.
– Это не собака, – прыснула Анна, – это кошка. Слава богу, мы сегодня с ужином.
– Ой, да оставайся, – поморщился Глеб, смущенный этим жалобным собачьим взглядом. Как ни крути, а в чем виновато животное, которое так и не решился пристрелить Гурьянов? Собака поняла, разразилась восторженным лаем, побегала за собственным хвостом и стала носиться вдоль кромки прибоя, грозно лая на набегающие волны.
Он снова сел, обнял девушку, которая уже заждалась. Она засопела, съежилась у него под мышкой. Черт возьми! Где-то в стороне поскрипывал песок. Он снова должен был вскакивать, хвататься за автомат! С запада, со стороны соседней бухты, приближался раненый человек. Он был бледен, как привидение, сильно сутулился, обнаженный торс был туго замотан бинтами, их уже пропитывала кровь. Он опирался, как на клюку, на приклад автомата и с трудом переставлял ноги.
Глеб онемел. По идее, он должен был броситься к этому парню, подставить плечо, что-то сказать на радостях. Но ноги приросли к песку, ком поднялся к горлу. Гурьянов приближался. Он остановился возле мертвых товарищей, угрюмо посмотрел на них, потом на мертвых американцев, личности которых ему ни о чем не говорили. Покачал головой, потащился дальше. Покосился на собачку, вьющуюся у него под ногами, на смутившуюся Анну, на недоеденную крысу и вынес сомнительный вердикт:
– А у вас тут неплохо. Не помешал?
Он дышал с каким-то подозрительным свистом.
– Это хорошо, что ты жив, Пашка… – пробормотал Глеб. – А то я даже свыкнуться не успел с мыслью, что ты мертвый. Тебя мертвецы перевязали?
– Нет, Глеб Андреевич, мертвецы меня снабдили перевязочным материалом. Две пули в грудь, обе, похоже, навылет, несколько сломанных ребер, простреленное легкое… Пустяк, в общем. Расскажешь? – Он показал пальцем за спину.
– Расскажу, – пообещал Глеб. – Нас продали американцам. Со всеми потрохами.
– Но ты справился? – скривился Гурьянов.
– Да, мы с Анной выкупили все акции обратно… Господи, Пашка… – Слезы брызнули из глаз, он бросил автомат и кинулся обнимать боевого товарища, который так растрогался и смутился, что даже забыл ругнуться, когда Глеб сжал не там, где нужно.
На этом текущие странности не закончились. Теперь с востока приближалось нечто, поскрипывал песок. Спецназовцы прекратили обниматься, вскинули автоматы… и, подумав, опустили. Переставляя ноги так, словно они уже превратились в отмирающие рудименты, к людям приближалась живописная фигура опального олигарха Александра Наумовича Каренина. Времена и события не щадили несчастного бизнесмена. Оборванный, обросший грязью, исхудавший до неприличия, в глазах блестело безумие, нижняя челюсть отвисла – он ковылял, ссутулившись почти до земли, теребил горло, словно отрывал невидимую удавку. При этом Александр Наумович выглядел так, будто вчера родился. Он испуганно смотрел на море, оборачивался на «Гамбринус», оставшийся в бухте за спиной, таращился на небо. Казалось, он не видел, что движется прямо на людей. А когда это понял, встал, сделав глаза по полтиннику, задышал тяжело и бурно.
Немая сцена явно затягивалась. «Вернулся инвалид умственного труда», – с облегчением подумал Глеб. Он зашагал к олигарху – тот смотрел на него с ужасом, – взял под руку, подвел к честной компании.
– Все в порядке, Александр Наумович, вы в безопасности, присаживайтесь, будьте, как дома. Не надо больше волноваться.
Олигарх опустился на колени. Он не успокаивался, он волновался еще больше, челюсть ходила ходуном, он теребил свое горло. Двое с автоматами над душой не внушали Александру Наумовичу совершенно никакого доверия. Дискомфорт вызывала дурная собачка, грызущая ему штанину, распотрошенная крыса рядом с его коленями. Он направил разбегающийся взгляд на онемевшую от изумления женщину, начал щуриться, сводить фокус.
– Анна? – проговорил он протяжным скрипучим голосом.
И все онемели, перестали дышать.
– Ты что здесь делаешь, Анна? – Он приблизил к ней подслеповатые глаза, дабы убедиться, что понял правильно.
– Александр Наумович? – сглотнула Анна.
– Да, я Александр Наумович, я помню, – раздраженно бросил олигарх, безумие которого, судя по отдельным признакам, оставалось в прошлом. – Что происходит, Анна? Где мы? Кто эти люди? Где Ева, где Леонид? Где все?.. Какого дьявола все это значит?
– Ну, ни хрена себе загиб… – пробормотал Гурьянов, забывший про свои «неизлечимые» раны. Перехватил недоумевающий взгляд командира. – Что за хрень, Глеб? Такое разве бывает?
– Вы о чем? – нахмурился олигарх, отыскивая взглядом говорящего.
– Вы в порядке, Александр Наумович? – на всякий случай уточнил Глеб.
– Да, я в порядке… – олигарх закашлялся. – Если это слово, конечно, уместно… Что случилось? Почему вы не отвечаете на вопросы?
Глеб жадно всматривался в опухшее лицо. В нем цвели безмерная усталость, голод, боль, раздражение, страх, полное непонимание ситуации, которой он обязан владеть по модулю! Он обязан владеть любыми ситуациями! Единственное, чего не было в глазах олигарха, – так это психического расстройства! Пашка прав, такого не бывает! Люди не излечиваются от безумия по велению манны небесной! Об этом скажет любой дипломированный психиатр! Возможно, где-то, когда-то, единичные случаи, не имеющие научного и медицинского объяснения…
Анна за спиной у олигарха яростно изображала знаками: не нужно ему ничего говорить! Пусть останется в неведении!
– Александр Наумович, вы точно отдаете отчет тому, что происходит вокруг вас? – как-то заумно и безграмотно вымучил из себя Глеб.
– Да что вы несете? – вспыхнул олигарх. – Я вижу море, вижу свою невестку, которая могла бы выглядеть и получше, вижу вас – впервые, кстати, в жизни… Я точно знаю, кто я такой и что я делал… вчера. Вот только вас и этого молодого человека… – покосился он на облезающего Гурьянова, – я вижу впервые. Вы кто – бандиты, террористы, спасательная служба?
– Специальная разведка Российского Черноморского флота… – машинально пробормотал Глеб, а Анна за спиной у Каренина всплеснула руками – мол, эти мужики болтливые, как бабы!
– О господи… – схватился за голову Каренин. – Как же хорошо, где вас нет… Мне кажется, что я сошел с ума…
– Напротив, Александр Наумович, – вкрадчиво сказал Глеб. – Мне кажется, что вы выздоровели…
– Что вы хотите этим сказать? – Каренин требовательно уставился ему в глаза.
– Вы совершенно не помните, как три месяца вели на этом острове растительную жизнь? Как не могли самостоятельно сходить в туалет? Не понимали, что и кто вокруг вас? Как за вами приходилось ухаживать, как за малым ребенком?
– Анна, что он несет? – господин Каренин жалобно уставился на блондинку.
Девушка покраснела (мол, что сразу Анна?), махнула рукой – не обращайте внимания, дорогой свекор, этот парень такой выдумщик.
Похоже, олигарх догадывался, что с его детьми случилось что-то непоправимое. Он со страхом смотрел в глаза людям, а Глеб не решался озвучить правду. Он задавал какие-то дурацкие вопросы, отвлекал, затягивая время, получал такие же ответы. Память у бизнесмена была чиста и прозрачна… до определенного момента. Да, он уехал из Швейцарии, он с семьей заглянул на денек-другой в Сингапур – имелись там определенные дела… Да, яхта «Виктория», наемная команда, капитан Джанджин – старый китайский черт, груз в трюме… Позвольте, какой еще груз? Не было в трюме никакого груза! Он оговорился! При этом глаза олигарха тревожно заблестели, а Глеб окончательно успокоился – излечился черт! Александр Наумович отлично помнил кораблекрушение, помнил, как Ева вытаскивала его из воды, как доплыли до острова, как он метался по берегу, высматривая свою любимую супругу Людмилу Борисовну. Да, он понимает, что жена утонула и никогда уже не вернется. Это тяжело, в это невозможно поверить… но он ведь не безумец, чтобы отвергать явное? После этого память начинала бастовать. Тут помнил, тут не очень. Карабкался куда-то, упал, больно треснулся головой. Вчера очнулся, снова в яме, голова трещит, шишка на виске. Страшно стало, он куда-то побежал, снова упал, выкатился к морю. Он был уверен, что валялся без сознания лишь одну ночь! При этом никто его не ищет – ни родственники, ни доверенные лица! Что за наплевательское отношение к главе семейства! Он провел эту ночь в какой-то узкой расщелине, скрюченный, перепуганный, трясущийся от страха. Он спал, просыпался, снова засыпал, вроде бы слышал выстрелы, но точно не уверен…
