Глеб чувствовал себя чудовищно неловко. Все на этом катере чувствовали именно это. «К черту, – подумал Глеб. – Ты попал в неловкое положение, но ты же не сопливый несчастный влюбленный, черт возьми!»
Время уже не имело значения. Сознание цеплялось за клочки безоблачного неба, за пышные джунгли, вырастающие по берегам реки. Бесконечные излучины, болтание от берега к берегу. Слипались глаза, Дымов проваливался в сон, просыпался со страхом, подскакивал – все ли в порядке? С облегчением вздыхал, утирал лоснящееся от пота лицо, снова проваливался в беспокойное пограничное состояние, меньше всего напоминающее отдых. Пролетали час за часом. Временами, когда у Антоновича и раненого Мигеля уже не было сил рулить, кто-то из спецназовцев поднимался в рубку, брал на себя бразды правления. В глазах уже рябило от мутноватых зеленых вод, от надоевших джунглей, от мощных испарений и влажности, превращающих катер в раскаленную парную. Что находят туристы в этих южных прелестях? В Сибири нужно отдыхать, в Сибири! «Господи, спасибо тебе, что все остались живы, – шептало засыпающее сознание Глеба. – Это невероятно, такого не может быть, это нонсенс в твоей практике, но это так здорово, черт возьми…»
Однако неприятности еще не иссякли. Очередные сумерки вместе с туманом расползались по долине Анокомбе, судно подходило к устью. Уже распахивалось безбрежное Коралловое море, испещренное «барашками». А навстречу многострадальному катеру в воды Анокомбе уже входил другой катер – поновее, элегантнее, ощетинившийся пушками и пулеметами! Стоп-машина! Люди поднимались, с тревогой переглядывались.
Антонович запустил якорный механизм, вывалилась железная штуковина из клюза, забренчала цепь. «Это наши, наши, это парни с “Кертиса Уилбера”…» – возбужденно забубнили американцы. Из рубки спускался цветущий Мигель (что в его состоянии было достижением), за ним пошатывался побледневший Антонович. Кожа покрывалась мурашками. Как же не хотелось вспоминать, почему они оказались здесь…
А из встречного катера, остановившегося метрах в ста пятидесяти, уже гремел усиленный динамиком голос:
– Внимание, вы находитесь под прицелом подразделения морской пехоты Соединенных Штатов Америки! Поднимите якорь и малым ходом продвигайтесь вперед! Все, кто не занят управлением, должны встать на носу и поднять руки! Вам не причинят вреда! Вам дается пять минут! Если через пять минут вы не выполните приказ, мы будем вынуждены открыть огонь!
Люди отползали, пятились на заднюю палубу под защиту надстройки – в этом закутке их не видели морпехи. Как же это мило… И вдруг клацающий звук передергиваемого затвора! Краска отхлынула от лица. Правильно же говорят: не делай добрых дел…
Глеб медленно выпрямил спину, презрительно уставился на ствол автомата, нацеленный ему в живот. Палец коммандера лежал на спусковом крючке, а в угрюмой физиономии сквозила решительность и бескомпромиссность. Он стоял, расставив ноги, бледный, весь какой-то обрюзгший.
– Простите, Дымов, – выдавил со скрипом Мэрлок, – я все понимаю, но я и мои люди обязаны выполнить свой долг. Вы должны подчиниться и проследовать вместе с нами на наш катер.
– Не смешите, Мэрлок, – пробормотал Глеб. – В этом автомате нет никаких патронов.
– Должен вас огорчить, майор, патроны в нем есть. Пока вы спали, я выудил горсть из вашего мешка, на всякий, как говорится, случай. Я не хочу в вас стрелять, поэтому не вынуждайте.
Минута молчания была исполнена щемящей тоской, злобой, жгучей неприязнью. «Котики» стояли плечом к плечу, угрюмо смотрели на российских пловцов. Они забыли про свои болячки, раны, про то, что еще совсем недавно вытаскивали из неприятностей задницы этих парней, а эти парни вытаскивали из неприятностей их собственные задницы!
Боевые пловцы тоже сбились в кучу, бычились на своих недавних союзников, в бессилии сжимали кулаки, скрипели зубами.
– Вот же суки… – шептал Антонович. – Кто бы мог подумать…
– А что ты хотел от этих янки? – фыркнул Становой.
– Вечеринка, я так понимаю, остается в задумках, – расстроенно вздохнул Платов.
Обстановка накалялась, и между враждебными сторонами уже набухало электрическое поле, метались и искрили молнии. Притихли девушки, лежащие под бортом. Крепко взялись за руки, привстали, уставились на мужчин умоляющими глазами…
– Простите, шеф, я так не могу… – внезапно обмяк и спустился, как воздушный шарик, блондин Чеболья. – Черт меня побери, если я хочу воевать с этими парнями. Неловко это, шеф, ведь мы же с ними все вместе…
– Они нормальные парни, шеф… – вздохнул Саймон и тоже обмяк. – Вы только не сочтите нас предателями, но это как-то… в общем, не по-товарищески, что ли. Впрочем, вам решать, пока вы еще наш командир.
– А давайте им накостыляем в другой раз? – предложил Карденос. – Вот вылечимся, наберемся сил… а там и надерем их наглые задницы?
Коммандер Мэрлок продолжал пожирать Глеба глазами. Побагровел, глаза налились кровью, он подался вперед, казалось, сейчас бросится, задышал с хрипом… И вдруг расслабился, выплюнул бранное слово, сплюнул на пол и отвернулся. Ствол автомата уперся в палубу. Было видно, как что-то бурно перекатывается под стриженым затылком, передергиваются плечи.
– У вас одна минута, Дымов. – Мэрлок резко повернулся, выплеснув молнию из глаз.
– Уходите, как хотите, нас это не касается. Если не получится, то не взыщите. Проваливайте, Дымов, чего вы на меня так смотрите?.. – Он не выдержал устремленного на него взгляда, отвернулся.
Глеб кинулся к девушкам. Те уже все поняли, прижались друг к дружке, что-то бормотали: как же, адреса, телефоны, пароли, явки…
– Катюша, поднимайся, – схватил он девушку за руку. – Ты же смышленая, все понимаешь. Не забывай, что ты являешься военнослужащей Российской армии, статью за дезертирство еще не отменили, и если хочешь что-то изменить в своей жизни, то делать это надо не здесь и не сейчас. Пошли, Катюша, пошли, наберись терпения и мужества. И не вздумай мне говорить, что не умеешь плавать… – Он грубо отрывал ее от Барбары, девушки обливались слезами, что-то лопотали, а ему было до одури неловко – такое ощущение, что разлучает семью…
Сумерки уже сгущались, когда пятеро спрыгнули с кормы и под водой поплыли к левому берегу, загроможденному глиняными булыжниками. Река в этом месте шириной не впечатляла, проплыть под водой мог бы и человек, незнакомый с ремеслом боевых пловцов. Они карабкались на обрыв – и с катера, вследствие пересеченной местности, их видеть не могли. Темнело стремительно, на обоих суднах зажглись сигнальные фонари. Спецназовцы и примкнувшее к ним существо женского пола, у которого разум возобладал над рассудком, крались краем джунглей вдоль реки. Пролетели пять минут, морские пехотинцы стрелять не стали – резонно догадывались, что на катере могут быть их люди. Выждали еще немного, а потом от катера отошла надувная лодка с мотором, набитая морпехами, устремилась к застывшему посреди стремнины катеру.
А люди уже проявлялись из леса позади посудины – там могли остаться лишь несколько человек, главным образом команда. Входили в воду, плыли, стараясь не плескаться. Времени в обрез – считаные минуты. На покинутом ими катере уже шумели люди. Глеб первым вскарабкался на корму, помог теряющим мобильность Становому и Платову. Невзрачные тени расползались по палубе. Девушку оставили на корме, остальные приступили к импровизированной операции. Мерцало вооруженное тело в узком проеме между бортом и надстройкой. Человек смотрел вперед. Глеб бесшумно подкрался сзади, легонько придушил, опустил на палубу.
– Тихо, парень, тихо… Сколько вас осталось на судне?
– Трое… – прохрипел истязаемый. – Все ушли… Один остался в машинном отделении, и еще капитан на мостике…
– Спасибо, друг. Ты поспи немного, ладно? – Глеб еще немного надавил на шею, аккуратно уложил заснувшего, избавил его от излишков оружия. Махнул рукой, и Антонович на цыпочках устремился на капитанский мостик, а Платов заковылял в машинное отделение. Уж разберутся, что убивать уже не надо, и светиться яркими физиономиями тоже нежелательно…
«Солдаты будущего» не сразу поняли, что их нагрели. Элегантный катер вдруг начал пятиться в расширяющееся устье, разворачиваться. Пока сообразили, он уже показал корму и направился на всех парах к морю! Соперничать с ним в скорости было глупо.
Резиновая лодка, набитая вооруженной публикой, бросилась вдогонку, но быстро отстала. Эта резвая посудина развивала скорость не меньше тридцати узлов! Катер выходил из эстуария в открытое море, поворачивал на восток – к Порт-Морсби.
Вместе с темнотой сгустились облака, превращались в дождевые тучи – это было что-то новенькое! На этот раз Глеб занял главенствующее место в рубке – тоскуют руки по штурвалу. Остальные тоже сюда набились, на палубе было неуютно, а спускаться вниз, хозяйничать на чужом судне не позволяло чувство внутренней порядочности. Катя свернулась в клубочек, забилась в угол, вздрогнула несколько раз и заснула.
