«Мое дело!» — решил Рыбаков и постарался не думать о предстоящей встрече.
Он натянул старые милицейские штаны, сунул ноги в шлепанцы и, как был — в тельнике, вышел в холодный коридор.
«Лю-у-у-удии-ии-и!..» — на все голоса завывал ветер в шахте лифта. — «Лю-у-у-удии-ии-и!..» — тоненько вторил он себе в вентиляционной отдушине.
* * *
«…капитала, взятого на Волхонке, хватило на избирательную кампанию Перельмана? Или казначею Крапивину пришлось прокручивать эти баксы… прошу прощения за невольный каламбур… прокручивать через фирму „Сарагоса“?..»
Крапивин остановил магнитофон, перемотал кассету вперед.
«…брали часть денег, которые Опанас унес тогда с Волхонки. Перельману же сказали, что Опанас денег не выдал — с собой в могилу забрал. А чтобы Рачок не проболтался, Кных его во время облавы подстрелил. Я вас всех в гробу видел, в белых тапочках! В тех баксах есть моя доля, понял?..»
Толстый палец владельца фирмы снова уперся в кнопку. Наступила тишина. Крапивин только что прилетел рейсом из Мадрида, устроился в «Славянской» и тут же прибыл в «Сарагосу». Шикарный костюм с металлическим отливом, бриллиант на заколке для галстука, часы от Картье на золотом браслете, запах дорогого, стойкого одеколона — все в нем дышало заграницей. Те немногие слова, которые он произнес за два часа, выговаривались с особой тщательностью, будто бизнесмен вначале произносил их по-английски, а затем переводил.
— Что он из себя представляет? — спросил Крапивин Кали-тина и пронзил его острым взглядом внимательных карих глаз.
Полковник юстиции неопределенно пожал плечами и промолчал.
— Блефует мусор, неужели не понятно! — выплюнул генерал МВД Карпухин вместе с откушенным кончиком сигары.
— Мне. Не. Понятно, — словно тяжелые градины, упали в вязкую тишину слова Крапивина.
Посреди уютного, обставленного кожаной мебелью кабинета главы фирмы, ключ от которого был только у самого шефа, стоял уставленный яствами стол. Но ни к икре, ни к салату из авокадо никто не прикоснулся, словно блюда были бутафорскими или отведать их не позволял этикет. Сизый дымок гаванской сигары Карпухина таял под навесным потолком, за которым бесшумно работали кондиционеры.
— Мне непонятно, откуда он взялся и как это могло произойти, Букельский?..
Полковник безопасности поежился и, чтобы успокоиться, сжал в руке упругий кистевой эспандер.
— Он приходил в «Кипарис», интересовался Рачинским. Я не думал, что дело зайдет так далеко.
— А по-вашему, оно зашло далеко? — вскинул лисью мордочку Перельман.
Электронные часы «желтой сборки» проиграли залихватскую мелодию. Их светящиеся цифры показывали три часа ночи.
— Замочить его к едрене фене, да и дело с концом! — в сердцах воскликнул Карпухин.
— Раньше надо было это делать!.. — взвизгнул Перельман и топнул ногой. В смокинге и бабочке он напоминал мичуринский гибрид пианиста с официантом. — Есть у вас гарантия, что это блеф?! Как бы не так! Вам бы только деньги загребать. Лично я ничем — вы слышите? — ничем рисковать не намерен! Делайте что хотите, можете его хоть за ноги подвесить, но нужна определенность!
— Этого подвесишь, — усмехнулся Круглое. Он сидел возле двери и не имел права голоса.
Снова наступила тишина. По барабанной дроби, которую выбивали на столешнице выхоленные ногти Крапивина, чувствовалось, что терпение банкира на исходе.
— Насколько я понял, за наводку на этого Кныха ваши власти обещают миллион? — спросил он и пристально посмотрел на Перельмана.
Народный избранник кивнул. Оборот «ваши власти» не ускользнул ни от чьего внимания. Это могло означать только одно: Крапивин хочет выйти из игры. А в таком случае вся система рухнет как карточный домик. Все понимали: умыть руки, исчезнув со всеми капиталами, иностранному подданному не помешает ничто.
— Почему же он, в таком случае, не заработает свой миллион официально? Да не получит в придачу орден…
— Я вам скажу, почему, — произнес Букельский и залпом осушил рюмку «Метаксы». Взоры всех присутствующих устремились на полковника. — То, о чем он сказал Круглову, — это все, чем он располагает. А документального подтверждения нет никакого, иначе он бы так и сделал. Что-то сам увидел, что-то знал Большаков — вот и весь, с позволения сказать, «компромат».
— Я же говорю — блефует, — согласно кивнул генерал Карпухин.
— Что же он, по-вашему, нас за дураков держит? — усомнился Перельман. — Не понимает, что ему отсюда живым не выйти? И трупа никто не найдет! Слава Богу, в крематории свои люди работают.
Все замолчали, раздумывая над его словами. Крапивин снова включил магнитофон.
«…наря. Я не политик. И даже не чекист. Я мент, опер. С точки зрения вашего умного товарища — мусор. Поэтому мне нужен Кных».
— Зачем ему Кных? — спросил Перельман Круглова после щелчка.
— Сказал, политикам не верит. Понять его можно, в политике он ноль без палочки, разве что за «шестерку» сойдет. А Кныха подомнет — кормиться всю жизнь будет. Кныха сдаст, своего человечка вместо него поставит. И на работе выслужится.
— Чушь собачья! — махнул рукой Карпухин. — Не верю я этому оперу. Он что, не понимает, в чей карман лапу сует?! Бред какой-то, бред!.. Это все равно, как если я беру ссуду в частном банке и при этом договариваюсь не с банкиром, а с кассиром.
— Еще мнения будут? — спросил Крапивин сквозь сдерживаемый зевок и посмотрел на часы.
— Будут, — отозвался Перельман. — Я его игру понял. О миллионе Большакова он знал. И знал, что Опанас мертв, а потому ни подтвердить, ни опровергнуть их договора не сможет. Кных этот ваш… подонок… скрыл от меня, что забрал миллион у Опанаса. Вот на это он и рассчитывает, поэтому и хочет встретиться с ним с глазу на глаз. А потом он Кныха выследит и сдаст. И за это получит обещанный миллион от властей.
Все удивленно переглянулись. Против такой версии ни у кого возражений не нашлось.
— Есть еще доказательство того, что Рыбаков играет свою партию, а не поет с чужого голоса, — вмешался Калитин. — Ни о своей связи с Большаковым, ни о том, что Грач мертв и Рачинский дал ложные показания, ни об инсценировке покушения на меня он не сказал ни в МУРе, ни в прокуратуре.
— Ни о чем это не говорит! — снова не согласился Карпухин. — Скажет еще. Оформит свои показания письменно и оставит в надежном месте. А после встречи с Кныхом…
— Неужели вы не понимаете, генерал, что после встречи с Кныхом он уже никому ни о чем не расскажет? — состроил брезгливую мину Калитин. — Получив деньги от главаря банды, которого разыскивают все спецслужбы России и которого приказано живым не брать, он — вне закона. А факт передачи денег мы зафиксируем скрытой камерой.
— Думаете, он это не предусмотрел? — спросил Перельман. — Не понимает, чем рискует?
— А как по-вашему, Андрей Иосифович, игра стоит свеч? — снисходительно улыбнулся Крапивин и тут же стер с лица улыбку: — Значит, так, господа! Сейчас младенцу ясно: дни этого режима сочтены. Поэтому мне глубоко плевать, есть у нашего с вами опера компромат или нет. Того, что ему известно, вполне достаточно для проверки прокуратуры. Кто его знает, чем эта проверка может для нас обернуться. В преддверии грядущих событий, я думаю, никому из нас не хочется потерять того, что создавалось годами, и таким образом оказаться за бортом при новой власти. Поэтому делайте, что считаете нужным, но риск должен быть сведен к минимуму. Это понятно?
Судя по гробовому молчанию, непонятливых не нашлось.
— Кныхарев свое дело сделал, — продолжал владелец фирмы. — Его, как мне доложил полковник Калитин, усиленно разыскивают ФСБ и Генпрокуратура, нам он больше не нужен. Позаботьтесь об этом раненом… Рачковском, кажется… Если он начнет говорить, то вам, полковник, несдобровать в первую очередь. Что касается милиционера… Если этот парень действительно играет свою игру, то он мне положительно нравится.
— Вы что, собираетесь подарить ему мой миллион?! — возмутился Перельман.
Крапивин измерил его презрительным взглядом и медленно отчеканил:
— Свой миллион, господин депутат, вы просрали! Теперь речь идет о четырехстах наших.
* * *
Утром стало пригревать солнце, под ногами захлюпала снежная жижа. Толкая перед собой старенькую складную коляску, Таисия Кобылкина направлялась в молочную кухню. Дочь Оля спала с неизменной соской во рту. Одетая в чью-то старенькую шубку не по росту, три вязаные шапочки одна на другую, и столько же пар шерстяных рейтузов, девочка напоминала большой кочан капусты.
Обогнав Кобылкину метров на пять, у тротуара затормозили темно-вишневые «Жигули». Таисия не успела опомниться, как из салона выскочил Рыбаков и, поравнявшись с нею, подхватил ребенка на руки.
— Быстро в машину! — приказал он. — Складывай коляску!
— Да ты что?! — запротестовала было Кобылкина и стала растерянно озираться. — Куда ребенка?.. А ну, стой!..
