— Да… Сейчас бы омлетик на шесть яиц, да с тертым сыром и с укропчиком…
— А потом чай с вишневым джемом! — закончила она.
— Угу. — Сержант откинул одеяло и блаженно потянулся, так что хрустнул плечевой сустав. — Вот это и называется райская жизнь.
Он обнял Марианну за голые плечи, притянул к себе, нашел ртом ее теплые полные губы и жадно поцеловал, точно припал к кринке со студеной водой в знойный день. По ее коже пробежала волна озноба. Марианна закрыла глаза и, оторвавшись от его губ, улыбнулась. Они были вместе уже два года и за это время, казалось бы, должны были привыкнуть друг к другу и утолить взаимную страсть… Но этот зрелый мужчина с сильным, красивым телом по-прежнему волновал ее, как смазливый юнец — робкую школьницу.
Ее длинные пальцы пробежали по мускулистой волосатой груди, по отчетливо очерченному, чуть выпирающему животу и устремилась ниже, в пах, к курчавой рощице, посреди которой рос мощный мужской инструмент. Она нежно провела кончиками пальцев вокруг его основания и потом нащупала гладкое полушарие его верхушки с небольшим кратером посередине. Инструмент под ее прикосновениями начал расти, увеличиваться в длину, налился горячими соками, стал тугим…
Степан отбросил одеяло, перевернул ее на живот, потом, обхватив обеими руками за таз, приподнял и заставил ее встать на колени. С закрытыми глазами она ждала знакомого ощущения сладкой боли, которой всегда сопровождалось его первое вторжение, — так, наверное, острый горячий плуг входит во влажную землю. Его сильные руки проскользнули у нее под мышками сзади, обхватили ее колыхающиеся груди — он нащупал набухшие соски и слегка сжал их. И в это мгновение могучий горячий поршень ворвался в нее, мощно раздвинув скользкие влажные створки ворот, и мерно заходил взад-вперед, каждым своим движением посылая вибрирующие волны. Так продолжалось долго — ей казалось, что прошло, может быть, пять, может, десять минут, а может, и четверть часа. Сладкая боль становилась все острее и невыносимее. Она ощущала волны этой мучительной сладости, приливающие со все возрастающей интенсивностью. Еще мгновение — и ее тело сотряс мощный взрыв или извержение сладостного восторга, так что ей захотелось закричать… А поршень все вторгался в нее и вторгался, не желая покидать ее раскаленное жерло, бурлящее горячей липкой лавой. И вдруг комнату наполнил низкий, точно звериный, рык. Разгоряченный конец вонзился в непреодолимую преграду, набух и толчками исторг из себя обжигающую струю…
Наконец Степан вышел из нее, лег подле, шумно дыша, источая жар тела. Несколько минут они молчали, обессиленные.
— Говорят, — глухо произнес Степан, — что есть хомяки, которые способны без передыху заниматься любовью по двенадцать часов… Представляешь, какой выносливой должна быть хомячиха…
— Не пойму, — отозвалась она тихо. — Тебя огорчает, что ты не хомяк или что я не хомячиха?
И они, не сговариваясь, расхохотались. Степан положил руку на ее все еще горячий пах и прижался к ее теплому телу, и любовники задремали.
* * *
Телефонный звонок властно вторгся в сумерки комнаты и нарушил их покойный сон. Спросонья Сержант не понял, откуда доносится тонкий вибрирующий звук, он откинул одеяло и выпрыгнул из постели. Это пиликал сотовый — значит, вызывает Чижевский из Москвы. Значит, что-то стряслось. Он резко поднес серебристую коробочку к уху:
— Слушаю! — и с удивлением услыхал в трубке голос Владислава. Голос звучал глухо и напряженно.
— Здравствуй, Степан! Не разбудил?
— Да ты что! — отозвался Сержант и мельком взглянул на часы-будильник в виде американского истребителя F-15, подарок итальянских друзей-мафиози. — Уже девять. Я на ногах. — И он перевел взгляд на лицо спящей Марианны.
— A-а… Ну тогда бери ноги в руки, Степа! Ты мне нужен.
— Опять мочилово? — без всякого воодушевления вполголоса поинтересовался Сержант. Он привык говорить в присутствии Марианны о делах так, чтобы она ничего не поняла или не расслышала, хотя понимал, что все она уже давно про него знала и скрывать от нее свою вторую натуру было бессмысленно. Да и нечестно.
— Не знаю, — очень серьезно отозвался Владислав. — Не исключаю. Здесь может быть очень горячо… — Он произнес «здесь» с многозначительным нажимом.
— Где «здесь»? — не врубился Сержант. — Ты сейчас где находишься?
— В гостях у дядюшки Сэма, — послышался смешок. — Тебе Валерьяныч разве не сообщил, куда я направлялся?
— Валерьяныч, может, и сообщил бы, коли знал бы, где меня искать! — в тон ответил Сержант, ничуть не удивившись тому, что Игнатов уже топтал американскую землю. — А что за нужда?
— Мне нужна поддержка, Степа, серьезная поддержка. Кроме тебя, тут мне помочь некому. Ты отлично ориентируешься на местности, знаешь язык… Словом, будешь чувствовать себя как рыба в воде. Ты меня понял?
Так, выходит, и впрямь дело предстоит серьезное, догадался Сержант. Владислав в Штатах — и там у него что-то закрутилось… Он ощутил, как жаркая кровь прилила к лицу, как тревожно заколотилось сердце в груди… Он вновь, как в былые времена, почуял азартный восторг охотника, всегда готового к сопряженной со смертельным риском погоне… На этот раз, похоже, риск был и впрямь нешуточный. Но зато и добыча обещала быть немалой. Иначе Игнатов ни за что не стал бы звонить ему в Россию напрямую, рискуя быть обнаруженным проворными ищейками российских спецслужб.
— Ты в курсе, что в Москве открыт сезон охоты? — спросил Сержант уклончиво. Внимательно читая криминальную хронику, он на прошлой неделе наткнулся на сообщение об объявлении Игнатова Владислава Геннадьевича в федеральный розыск.
— Знаю, знаю. Мне как раз и требуется твой охотничий опыт, — без тени иронии сказал Варяг.
Сержант сел на край кровати, сжимая в руке умолкший сотовый.
— Проблемы? — только и спросила Марианна. Она уже не спала и вполуха слушала его разговор.
Степан кивнул:
— Накрылся наш отдых, милая…
Марианна огорчилась, но вида постаралась не подать.
— А что? — спросила она с деланным участием.
— Да вот старый приятель позвонил, приглашает в Америку приехать погостить. Поохотиться. Срочно просит выехать.
Марианна покачала головой: мол, что-то ты темнишь, дорогой. Но, по своему обыкновению, не стала ничего у него выпытывать.
Широкая набережная между двумя мостами через Дунай, со множеством кафе и ресторанов под открытым небом, — зелеными скверами и развалами местных кустарей, торгующих незатейливыми сувенирами, в Будапеште была тем же, что Старый Арбат в Москве, — веселым, немного отдающим китчем культурным фасадом столицы, который приманивал своим мишурным великолепием не столько горожан, сколько неискушенных гостей большого города. Здесь всегда многолюдно и шумно, в воздухе витают пикантные ароматы жареной гусиной печенки и свежеиспеченных кренделей, смешанные с томным смрадом дорогого трубочного табака. В живописной толпе случайных посетителей террасы ресторана перед отелем «Интерконтиненталь» легко затеряться, особенно если поставить это своей целью.
Двое мужчин, сидящих за столиком перед стеклянной громадой современного отеля, явно того и добивались. Они притулились позади горластой компании немцев, сев спиной к их длинному столу, уставленному пустыми и полупустыми пивными кружками. Склонившись над белыми кофейными чашечками, они вели неторопливую и, как могло показаться со стороны, напряженную, тягостную беседу.
— Так вот, милейший Александр Иванович, — продолжал насмешливо-жестким тоном один из собеседников, высокий крепкий пожилой мужчина с пышной черной шевелюрой. Это был Аркадий Ильич Неустроев, один из энергичных экспортеров якутских алмазов. — В ваших интересах пойти с нами на сотрудничество. Во-первых, вы у нас под «колпаком», — и Неустроев нехорошо хохотнул, помахав перед лицом Александра Ивановича тремя листками бумаги, скрепленными скрепкой…
— Что это? — нервно поеживаясь, спросил Александр Иванович.
— Не перебивайте меня! — недовольно одернул его брюнет. — Всему свое время. Во-вторых и в-главных, все равно вам никуда не деться — если вы не поделитесь с нами, делиться придется с Генеральной прокуратурой. А вернее сказать, не делиться, а отдать все! Дружба с нами вам будет на руку, уверяю вас…
— Что это? — снова настойчиво спросил Сапрыкин, не сводя глаз с листков бумаги, которые Аркадий Ильич сжимал в руке.
— Там ваша беседа… ваши две беседы очень интересного содержания. Обе состоялись у вас на подмосковной даче. Одна… — Неустроев заглянул в первый листок, — с неким Шотой… А вторая… Впрочем, ознакомьтесь сами!
Александр Иванович взял листы в руки, и первое, что ему бросилось в глаза, был жирно напечатанный заголовок:
