Я сидел внутри бетонного колпака возле ворот. Когда появилась головная машина, я закурил очередную сигарету от окурка предыдущей и нервно сжал рукоятку пулемета. Это не дело: самому сидеть за пулеметом, но только так я мог не выдавать своего беспокойства. Странно: в промерзших окопах Демянского котла я чувствовал себя более уверенным, чем здесь, — в бетонном колпаке, в глубоком тылу. Если колонна сейчас не остановится, то я открою огонь по машинам и ко мне присоединятся пулеметы еще двух бронеколпаков.
Головная машина замерла, и из нее вылез человек в мундире, но без фуражки. Вот он приблизился к воротам, и я увидел, что это Рудаков. Он улыбался, и от его улыбки я вдруг почувствовал облегчение.
— Пропустить колонну на базу! — приказал я.
Колонна грузовиков медленно втягивалась в ворота. На плацу возле казарм машины остановились, из них начали выпрыгивать солдаты. Я вышел к ним навстречу. Все вроде обстояло нормально, но я не торопился давать сигнал отбоя и из окон казарм и здания штаба на плац оставались наведены стволы пулеметов.
Ко мне подошел Рудаков и сказал:
— Ну, вот мы и добрались! Сейчас начальник штаба доложит.
Наконец, весь прибывший личный состав построился на плацу. Мой новый начальник штаба доложил мне:
— Господин оберштурмбаннфюрер! Личный состав батальона «Люблин 500» прибыл в ваше распоряжение. Начальник штаба батальона СС-гауптштурмфюрер Вахман.
Я пожал руку Вахману и скомандовал вольно. Затем вкратце сообщил своим солдатам: куда они прибыли и чем будут здесь заниматься. После чего приказал отправиться на обед, по окончании которого под руководством начальника штаба следовало заняться размещением имущества и людей по утвержденному плану.
— Идемте со мной, гауптштурмфюрер, — сказал я новому начальнику штаба. — Пообедаем в моем кабинете, там же я передам вам план.
* * *На обеде в моем кабинете присутствовали, помимо Вахмана, Рудаков и Ланген: я собирался ненавязчиво объяснить Вахману иерархию первых лиц вверенного мне подразделения.
За обедом Вахман выглядел очень озабоченым.
— Что за мысли вас гнетут, гауптштурмфюрер? — осведомился я.
— Оберштурмбаннфюрер! Я хотел бы знать обстановку, — решительно ответил мой начальник штаба.
— Ну что ж… Извольте! Мы приняли под охрану объект, который, скажем так, не лучшим образом приспособлен к обороне. В окрестностях действует русский десант, и, судя по всему, именно наш объект является его целью. Поэтому мы живем в условиях постоянной боевой готовности. В любом случае груз, находящийся в вагонах возле пакгауза, не должен попасть в руки русских, — именно поэтому мы здесь.
— Нам придется принять бой? — серьезно спросил Вахман, и меня вдруг разобрал смех.
— Если нас атакуют, то безусловно! — с коротким смешком отозвался я. — Кстати, теперь у нас неплохие шансы на успех: восемьсот человек, тяжелое вооружение… Я уверен, что мы сумеем выстоять!
Вахман скользнул взглядом по моим наградам. Остановился на знаке «Штурмовая атака» и спросил:
— И каковы наши шансы, оберштурмбаннфюрер?
— Шансы отличные! — заверил я. — Прикиньте сами: для успешной атаки на подготовленные позиции нападающим требуется четырехкратное превосходство. Неужели русские смогут собрать и бросить против нас почти две с половиной тысячи человек здесь, в нашем глубоком тылу?! Они делали ставку на внезапность и именно с этой целью атаковали Коссово. Но мы раскрыли их планы, сумели взять под охрану объект и теперь у них ничего не выйдет. Поверьте мне, Вахман, — их песенка спета!
Тут я некстати вспомнил наше поспешное бегство из замка Пусловских, когда мы бросили все имущество и технику.
Но Вахман не стал пытливо изучать этот позорный момент моей до сих пор славной боевой карьеры. Вместо этого он спросил:
— Оберштурмбаннфюрер! А когда, вы считаете, ситуация разрешится?
Отличный вопрос! Это главное, что я хотел бы знать сейчас! И что я мог ответить Вахману?
— Проблема в том, гауптштурмфюрер, что на этот вопрос в настоящий момент не может дать ответ даже наш непосредственный начальник обергруппенфюрер фон дем Бах. Хорошо хоть, что по приказу рейхсфюрера он взял на себя руководство операциями в этом районе, поскольку местное руководство СД и полиции в лице оберштурмбаннфюрера Штрауха блестяще расписалось в бессилии! Насколько я понял, к настоящему моменту сделано все, чтобы взять ситуацию под контроль: район боев блокируется силами вспомогательной полиции; задействованы находящиеся здесь отдельные подразделения СС и вермахта, — и даже части 201-й полицейской дивизии, направлявшиеся в район «Витебских ворот», сейчас участвуют в блокировании сил противника. Естественно, для победы нужно время, но все необходимые меры уже приняты. От нас требуется только бдительность и готовность к внезапному нападению.
Фраза о «внезапном нападении» совсем не понравилась тыловой крысе Вахману: он явно приуныл. Но я не собирался его утешать — пусть, черт возьми, почувствует, что такое настоящая боевая работа!
— Я уверен, что личный состав батальона оправдает возложенное на него доверие! — с пафосом закончил я. — Сейчас я займусь неотложными делами и меня нельзя беспокоить, — разве что, если позвонят из штаба Баха. Гауптштурмфюрер Рудаков является командиром первой роты и в ваше, Вахман, отсутствие выполняет функции моего заместителя. Оберштурмфюрер Ланген выполняет функции моего адъютанта: все рапорты и прочие документы проходят через него, прежде чем попасть ко мне. Такова субординация нашего батальона, которой я требую придерживаться неукоснительно. Еще раз напоминаю всем присутствующим, что начальник штаба батальона ведает всеми организационными и административно-хозяйственными вопросами и заменяет меня в период моего отсутствия. Вопросы?
Вопросов не было: Ланген и Рудаков и так отлично представляли расклад, а Вахман явно решил для начала осмотреться. Ну и отлично!
Я чувствовал жуткую усталость. Напряжение напомнило мне фронтовую обстановку и мне до смерти захотелось принять дозу первитина. Но вместо этого я залпом выпил грамм сто коньяку и сказал:
— Напоминаю: беспокоить меня только в экстренном случае. Вахман! Вечером я зайду проверить, как вам удалось устроить вновь прибывших и организовать внутреннюю службу. Рудаков! Держите под контролем периметр. Ланген! Вы должны неотлучно находиться на связи. Хайль Гитлер!
Офицеры вскинули руки в приветствии и покинули мой кабинет. Я выпил еще коньяку и с облегчением повалился на диван, укрывшись теплым пледом. Все-таки отлично быть командиром отдельного подразделения, за пару сотен километров от ближайшего начальства!
* * *
Я проснулся от света ночника, вдруг осветившего мое лицо.
— Ланген? — пробормотал я, еще не очнувшись от сна, и инстинктивно нащупал рукоятку пистолета под подушкой.
— Да, оберштурмбаннфюрер, — вполголоса отозвался невидимый мне Ланген. — Я принес ужин.
Я уселся на краю дивана и спросил:
— Личный состав поужинал?
— Да, оберштурмбаннфюрер! Час назад… я не стал вас будить, но сейчас уже девять часов вечера, вам пора проверить посты и… все такое прочее.
— Спасибо, Ланген! Можете идти отдыхать.
— А связь, оберштурмбаннфюрер? — напомнил Ланген. — Я переключил связь на дежурного.
— Вот и отлично! Пусть дежурный и будет на связи. Спать, Ланген, спать!
Я выпил полстакана коньяка, чтобы окончательно проснуться, и принялся за ужин. Покончив с едой, я привел в порядок мундир и отправился на проверку объекта.
Вначале я посетил дежурное помещение. Дежурство по объекту нес командир первого взвода первой роты унтерштурмфюрер Дмитренко. Он не был из числа старых кадров батальона, а прибыл из лагеря военнопленных на переформирование. Однако природная хватка и сообразительность, а также незаурядные организаторские и командные качества позволили выдвинуть его на офицерскую должность.
Дмитренко был старшиной РККА. Его родственников отправили в Сибирь как «раскулаченных», а его самого от репрессий спасли только призыв в Красную армию и решительное отречение от «кулацких родственников». Дмитренко не простил Сталину репрессированных родственников и добровольно сдался в плен вместе со своей ротой, выдав всех коммунистов, евреев и политрука: именно поэтому он пользовался особым доверием начальства сначала в лагере военнопленных, а затем и доверием Рудакова.
Завидев меня, Дмитренко вскочил с места и скомандовал:
— Stillgestanden!
Акцент жуткий, особенно смешно прозвучало «Неrr obersturmbannfuhrer», — раскатистое «гер-р-р» напоминало рык дикого зверя. Впрочем, в армии не требуется произношение на уровне филолога, поэтому я без тени улыбки дослушал рапорт до конца.
