Он не сразу определился, где сможет найти укромное место. В гостинице, где оставались его вещи, деньги и, что самое главное, паспорт с официальной визой, позволявший ему безбоязненно передвигаться по городу, ему появляться нельзя. Там его ждут люди Мустафы, и он не сумеет проникнуть в свой номер даже со стороны террасы. Поди, там обложили все вокруг, только сунься – получишь автоматную очередь. С ним церемониться не станут, Роман им – как глубокая заноза, которую необходимо вырвать как можно быстрее.
Визит в посольство он отменил. Там его сразу спихнут на руки ФСБ, чего Роман хотел меньше всего.
Дубинину он также решил пока не звонить. Тогда придется первым делом сообщать о гибели Крохина. Если об этом узнает Слепцов – а Дубинин доложит ему немедленно, – то Роману прикажут ближайшим рейсом вылетать домой, чтобы дать полный отчет в том, почему погиб Крохин. А возможно, срочно вышлют за ним для верности парочку громил-конвоиров. А дальше – просто. Слепцов не замедлит всю вину свалить на Романа, тот не выдержит и нагрубит – и на этом его служба в ГРУ будет закончена навеки.
А Павлов преспокойно продаст ракеты и будет холить себя еще не один десяток лет…
Нет, нельзя ни обращаться в посольство, ни звонить Дубинину. Во всяком случае, до тех пор, пока Роман не побеседует с Павловым. С глазу на глаз…
Когда первая растерянность прошла, у Романа появился довольно дерзкий, но вполне «рабочий» план. Никто ведь не знает, куда он пойдет и что будет делать дальше. Люди Мустафы могут лишь предполагать его дальнейшие шаги, но точно они знать не могут. И в этом заключалось его единственное, но довольно важное преимущество.
Антон погиб, но дело его осталось незавершенным. Петляя по улицам, чтобы замести следы, Роман то и дело сжимал челюсти, чтобы остановить готовые вырваться слезы. Жалко парня было так, что саднило под сердцем. Молодой, горячий, сколько он мог бы сделать хорошего, какую неоценимую помощь оказать людям…
В ушах Романа все время звучали слова Антона, вырвавшиеся из самой глубины души: «Не в званиях дело, Роман Евгеньевич… За людей душа болит».
И он действительно работал ради людей. Он любил этот народ и эту страну. Он знал ее историю и уважал ее традиции. Он хотел избавить ее от кровавого хаоса и не жалел себя в работе…
Роман вспоминал, как сегодня утром Антон был сам не свой оттого, что срывалась возможность задержать караван с оружием и разоблачить негодяя Павлова. Чуть не плакал от досады и какой-то мальчишеской обиды. Но в первую очередь страдал оттого, что не может разрушить чудовищные планы заговорщиков.
И как он загорелся надеждой, когда появился шанс все исправить, как обрадовался, с каким энтузиазмом начал действовать!
И вот его нет. Он погиб на боевом посту, как положено настоящему офицеру. И дело, за которое он погиб, так и осталось незавершенным.
Но Роман поклялся, что завершит его сам. Ради памяти Антона и ради тех, за кого он погиб.
Не так Роман был воспитан, чтобы, спасая свою жизнь, бросить все как есть, отступить, оставить Павлова на свободе и смотреть затем в телевизионных новостях, как страну, за которую отдал жизнь замечательный русский парень Антон Крохин, раздирают на части головорезы, вооруженные Павловым и такими, как он. Да это просто подло. Это и есть предательство. И перед памятью Антона, и перед своей собственной совестью.
Антон называл его своим учителем. И теперь Роман не мог подвести своего ученика. Даже мертвого.
Тем более – мертвого.
Пока Роман на свободе и не связан приказами свыше, он может действовать так, как считает нужным.
Во-первых, никому еще в Москве не известно, что Крохин погиб. Пока установят, кому принадлежит сгоревшая машина, пока проведут экспертизу останков – пройдет много времени. Не меньше суток, уж точно. Здесь каждый день горят машины и погибают люди. У полиции и патологоанатомов работы – выше крыши. Так что в этом смысле Роман располагал достаточным запасом времени. Таким образом, у него был как бы карт-бланш от своей конторы, и на ближайшие день-два он сам стал себе начальником.
Во-вторых, люди Мустафы его упустили и тоже дали ему возможность для маневра. Но они надеются очень быстро исправить свою ошибку. Где они его ждут? В гостинице, это понятно. А также на подступах к посольству и ко всем российским офисам, где он может попросить убежища. Предупредили своих людей в полицейских участках на тот случай, если он покажется в одном из них. Может быть – и скорее всего, ибо это логично, – контролируют подходы к расположениям коалиционных войск.
То есть отрезали все пути к отступлению.
Но в том-то и дело, что Роман решил не отступать. Он принял принципиально другое решение – наступать. Пока враги думают, что он озабочен только спасением собственной шкуры, он нанесет им удар там, где они меньше всего ожидают.
Он проникнет в жилище Павлова в одиночку.
Вряд ли им придет в голову, что он способен на такой шаг. Не зная языка (Раад уж наверняка сообщил им эту немаловажную деталь), не имея никакой поддержки, один в незнакомом городе, без денег, без документов, к тому же подвергнутый пыткам и чудом спасшийся от страшной смерти, он по всем законам человеческой натуры будет думать только о том, как вырваться из этого ада. Но уж никак не о продолжении операции.
Но Роман решил сделать именно это. Тем более что у него появился шанс на время укрыться от врагов и обрести некую материальную базу для своих замыслов. Шансик, правда, так себе, довольно жидкий, но все же он имелся, и Роман собирался им воспользоваться.
Неприкаянно бродя по улицам и то оплакивая Антона, то вспоминая, что за ним по пятам идут люди Мустафы, Роман вдруг вспомнил о машине, оставленной им три дня назад на улице.
Темно-синий «Фольксваген Пассат» – вполне пригодный и надежный транспорт. Во время слежки за Хусаином Роман поставил его у тротуарного бордюра. Ключи он с собой не брал, сунул под коврик – это была его старая привычка в подобных ситуациях.
Кроме того, в «бардачке», помимо карты города, доверенности и техпаспорта, лежали мелкие денежные купюры, что давало возможность купить еды и сигарет. (Без сигарет было очень плохо. Роман уже несколько раз машинально лез в карман и всякий раз разочарованно вспоминал, что пачка «Мальборо» осталась на кухонном столе в брошенной квартире.) Бак «Фольксвагена» был почти полон. Роман вряд ли наездил тогда по городу больше сорока километров. Так что садись и трогай.
А машина – это уже маленький дом. Собственный и, что очень важно, мобильный. В ней можно пересидеть до вечера или до утра, можно перемещаться по городу, меняя свое местоположение, можно выспаться, можно жить! К тому же, находясь в машине, он гораздо меньше будет привлекать внимание окружающих – и в этом едва ли не самая большая ее ценность.
Но существовало две проблемы. Первая: Крохин или Раад могли эту машину забрать. Вторая: находилась она далеко, и добраться до нее Роман мог только пешком. А мало ли что могло случиться по дороге?
Насчет первого пункта Роман успокаивал себя тем, что Крохин, после того как забрал Романа из деревни курдов, ни разу не переспросил, где точно оставлена машина. И в дальнейшем о ней даже не вспоминал. Или не до того было, или решил, что пусть пока стоит где стояла – за ненадобностью. Здесь автохлама было навалом, бери и пользуйся. Кроме того, Крохин мог решить, что раз «Фольксваген» засвечен, то лучше о нем забыть. Вон и Раад ездил сегодня на старом «БМВ» – именно потому, что эту машину не видели люди Мустафы. Так что если никто «Фольксваген» за эти дни не угнал, он должен стоять там, где его оставил Роман.
Со вторым было сложнее. По примерным расчетам Романа – насколько он зрительно помнил карту города, – от района, из которого он бежал, до Парка наций, возле которого стоит «Фольксваген» (если, конечно, стоит), было довольно неблизко.
Во всяком случае, ему нужно было дойти до центра города и там, ориентируясь в уже знакомых улицах, добраться до машины.
Только бы она стояла на месте!
Роман не очень быстро шел по городу, внимательно отыскивая ориентиры. Вскоре он увидел минареты одной из самых больших мечетей Багдада. Роман помнил, что, когда он проезжал по улице вдоль Парка наций, эти минареты высились за ним и чуть правее.
Значит, ему надо держать курс на эти минареты с поправкой влево.
Но улицы то и дело уводили его то вправо, то влево от выбранного направления. По воздуху напрямую не полетишь, на такси не было денег. Да и опасно с таксистами связываться, они могли уже получить на него ориентировку.
Приходилось продвигаться вперед так, как это позволяло расположение улиц.
Вскоре людей и машин стало больше. Это означало, что центральная часть города уже недалеко.
Дорога привела Романа к городскому рынку, полному народа. После коротких раздумий Роман двинулся через него. Обход мог занять слишком много времени, а рынок безопасен тем, что в гуще людей один человек был практически незаметен.
