– Скажите, а акцент у этих людей был? – спросил Гришин, дослушав до конца рассказ Наташи. – Может, что-то кавказское, арабское…
– Нет, акцента не было, – покачала головой Наташа.
– Вы точно помните, что они спросили, на кого вы работаете?
– Да, точно. Еще спрашивали, кто нас послал и почему мы выбрали именно этот дом. – Наташе от воспоминаний было трудно говорить.
Пережидая, пока она успокоится, Гришин отпил немного чая, попробовал торт. Борисов со своей порцией уже давно расправился.
– Вот! – вспомнила Наташа. – Они же между собой на каком-то странном языке разговаривали. Я такой никогда не слыхала…
– Да? – заинтересовался Гришин. – Любопытно. Что за язык?
– Не знаю… У нас в общежитии есть арабы, но они говорят совсем не так. Эти говорили как-то очень отрывисто, резко…
– Если услышите – сможете узнать? – вставил Борисов.
– Конечно! – воскликнула Наташа. – Я этих голосов никогда не забуду!
– А лица вы ни одного не смогли разглядеть? – спросил Гришин.
– Нет, не смогла. Они все время светили фонарями мне в лицо, а потом надели на головы мешки… Ничего не дали увидеть.
– Профессионалы, – сказал Борисов. – Свою работу знают.
– Потом они мешки сняли… Когда на свалку нас привезли…
– А вы уверены, что это была именно городская свалка? – спросил Гришин. – Может, это какое-то другое место? Свалки разные есть…
– Нет, – убежденно сказала Наташа. – Это была именно городская свалка. Когда мы проходили предмет «Утилизация отходов», нас специально туда возили. Я запомнила эти бесконечные горы мусора и лес вокруг. А еще там стоит такая вонь – ни с чем не перепутаешь…
– Хорошо, – кивнул Гришин, – вероятно, все так и есть. К тому же только возле крупных городских свалок живет много бродяг.
– Ну, бродяг, – заметил Борисов, – это вы, товарищ майор, слишком мягко сказали. Там попадаются такие кадры – уголовники со стажем отдыхают. Некоторым человека убить – как муху прихлопнуть. Вот журналист этот там пропал… Наверно, на кого-то из таких и нарвался.
– Как пропал?! – крикнула Наташа. – Володя Цыбин пропал?
– Недалеко от свалки нашли его машину. Сам он куда-то исчез.
– Это из-за меня, – прошептала Наташа, закрывая лицо руками. – Не надо было ему рассказывать… Я говорила ему, чтобы он не ехал туда… Там такие страшные люди. Они все страшные… И до меня доберутся.
– Ну, ну, зачем вы так, – сказал Гришин. – Никто вас не тронет, вы находитесь под надежной защитой. Жаль, что наш… гм, коллега не смог вас обеспечить охраной сразу, вы уж извините. Но сейчас вам ничто не угрожает. Я лично отвечаю за вашу безопасность.
Наташа всхлипнула, уже ничему не веря. Пропал Володя Цыбин! А вместе с ним улетучились и все ее надежды. Теперь никто не напишет статьи, из которой стало бы ясно, что она сама пострадала и ни в чем не виновата. Если он пропал на свалке, то его уже нет в живых.
– А тех людей… на свалке, вы тоже не смогли разглядеть?
– Я уже говорила… – теряя терпение, сказала Наташа. – Нет. Я их не видела, потому что закопалась глубоко в мусор. Слышала только, и то не очень хорошо, как они советовались, где меня искать.
– Какие-то имена, может быть, клички, не слышали? Припомните…
– Нет… – покачала головой Наташа. – Ничего такого. Вообще-то кто-то раза два сказал «седой», но я не знаю, что это могло означать…
– Возможно, это чья-то кличка, – заметил Борисов. – Пожилых людей так часто называют…
– Возможно, – согласился Гришин. – Хотя из-за того, что так часто обращаются к старикам, это прозвище теряет свою индивидуальность. Вроде как обращение «старик» в шестидесятые годы ко всем подряд.
– Спасибо, буду знать, – пробормотал Борисов, глядя на часы.
Шел двенадцатый час ночи, Ленка давно уже мирно дремала на диване в гостиной. Наташа тоже устала и сидела, уткнувшись подбородком в составленные домиком руки. Борисов откровенно позевывал.
– Наташа, сейчас вы поедете с нами, – сказал Гришин.
Наташа сразу очнулась, затрясла протестующе головой. При этом шея так заболела, что она невольно скривилась.
– Не волнуйтесь, все будет хорошо. Мы доставим вас в больницу, там вас устроят в отдельную палату и выставят охрану. У вас тяжелая травма, и вы нуждаетесь в медицинской помощи. К тому же здесь вы не защищены, да и подругу не следует подвергать опасности. Собирайтесь.
Гришин говорил хоть и спокойно, но непреклонно. Наташа поняла, что спорить бесполезно. К тому же доводы Гришина были весьма убедительны, особенно насчет Ленки. Да, правда, не хватало еще, чтобы она или ее родители попали в руки этих невидимых убийц. Сама попала в переплет – сама и выпутывайся. Ленка и так сделала все, что могла. Она, бедная, столько страха вынесла – на всю жизнь хватит.
– Хорошо, я быстро, – сказала Наташа. – Сейчас только попрощаюсь.
Мужчины остались ждать в кухне, обмениваясь невеселыми взглядами.
– Может, съездим на свалку? – неуверенно предложил Гришин, помня суровый наказ генерала Антипова не тянуть с расследованием.
– Съездим, – согласился Борисов. – Но только завтра. Не знаю, как ты, майор, а я с шести утра на ногах. Да и неохота в тот гадючник лезть на ночь глядя. Они все равно расползлись по норам, никого не найдешь. Давай-ка мы нормально поспим, а поутру с божьей помощью и рванем.
– Давай, – не стал спорить Гришин. – Утро вечера мудренее.
Наташа не заставила себя ждать. Переодевшись в длинные, до колен шорты из серой плащевки, которые ей были велики, и безразмерную Ленкину майку, с пучком волос на затылке, она сейчас походила на испуганного подростка. В руке держала пакет со своей одеждой, заботливо выстиранной подругой. На ногах – больничные шлепанцы.
Расставание и слова благодарности были короткими, и так засиделись почти до полночи. По дороге Борисов связался с Афанасьевым, и тот немедленно выехал в больницу в сопровождении взвода милиционеров. Когда Наташу привезли в больницу, палата для нее была уже готова и по обе стороны двери сидели два дюжих сержанта в бронежилетах и с автоматами. Все выглядело до того внушительно, что Наташа приободрилась. Ничего, пока этот майор из Москвы свое обещание держит. Авось и с остальным все обойдется. Обласканная персоналом, Наташа осталась отдыхать в уютной, с маленьким телевизором, палате.
Гришин попросил Афанасьева до утра свидетельницу не трогать. Пусть хорошенько отдохнет. Афанасьев, радуясь, что есть хоть какой-то результат поисков, ни словом не возразил и повез, на правах хозяина города, Гришина в гостиницу, где без промедления поселил его в отличный номер с видом на кафедральный собор – главную городскую достопримечательность. Пожелав гостю спокойной ночи, он с почтением удалился.
Несмотря на поздний час, Гришин не счел за барство заказать себе в номер полноценный ужин. Кусочек торта, съеденный за чаем у премилой Лены Богатыревой, как вкусен ни был, не смог утолить аппетит молодого здорового мужчины. Есть хотелось просто зверски.
Пока готовили заказ, Гришин позвонил в Москву. Антипов еще не спал, и Гришин бодро доложил ему первые результаты расследования. Старик был не в духе, поэтому не только не похвалил, но еще и побурчал, мол, ждал его звонка гораздо раньше. Впрочем, не ругал, и то хорошо. Обязав Гришина позвонить завтра сразу же после поездки на городскую свалку, Антипов сухо попрощался и дал отбой.
Не успел Гришин принять душ, как внесли ужин, горячий, отменно приготовленный, – после того как сюда нагрянул Афанасьев со свитой, вокруг московского гостя все не ходили, а летали. Очистив все тарелки и выпив бутылку холодного пива, Гришин улегся в чистую постель и так быстро уснул, что не слышал даже, как убирают со стола.
Магомед приехал в начале десятого, когда Лев Осипович еще завтракал. Отказавшись от кофе, Магомед закурил сигару и молча ждал, пока Лев Осипович расправится с куриной котлетой. Само собой, под его немигающим орлиным взором аппетит у Льва Осиповича пропал. Он не доел котлеты, торопливо отхлебнул апельсинового сока и повел гостя в атриум, понимая, что разговор будет очень важным.
– Когда комиссия ОБСЕ будет в Заречном? – без лишних слов спросил Магомед, рассевшись в плетеном кресле.
– Восемнадцатого июля, – немедленно сообщил Лев Осипович.
– Значит, семнадцатого июля, не позже, депутат Травкин должен прилететь в Верхнеозерск, – не то спросил, не то приказал Магомед.
– Совершенно верно. Он уже знает дату и будет там вовремя.
– Хорошо, – кивнул Магомед. – Очень важно, чтобы все произошло синхронно. Мы не можем ошибиться. На карту поставлено очень много.
– Я знаю, – отозвался Лев Осипович. – Я сам поставил на нее немало.
Магомед никак не отреагировал на его каламбур. Всегда беспечный, как юноша, на этот раз он был чрезвычайно серьезен. Глубокая морщина залегла между густыми бровями, губы сурово поджались. Теперь, когда стадия подготовки к восстанию подошла к последнему этапу, его обуревали вполне понятные опасения. Ведь достаточно было допустить малейший промах, и все могло сорваться. Для Магомеда это означало если не смерть физическую, хотя и такое не исключалось, то уж точно смерть моральную, ибо важные люди, которые поручили ему операцию, впредь никогда не пустят его на свой порог. А что он без них? Бедный горец, который, кроме многочисленных родственников, других богатств не имеет. От него отвернутся все, даже этот до неприличия богатый иудей. И что тогда? Бегать с автоматом по горам, добывая прадедовским способом средства на хлеб насущный? Забыть шикарные отели, казино, лимузины, рестораны, женщин – и ехать в тесные хижины, к вонючим ишакам и овцам? Такое он даже в страшным сне представить боялся. И потому Магомед утратил свое обычное спокойствие, день и ночь думая только о том, чтобы все получилось и Аллах не отвернулся от него.
