– Надо снова менять позицию, – докричался до него, наконец, наводчик, но по рации звучал голос капитана, командира бронетанкового батальона:
– Курт, перемещайся на левый фланг. Нашим приходиться там туго.
С вершины холма было хорошо видно, что на левом фланге, кроме русских машин, горят и несколько немецких. Как саранча, прорывается пехота. Видны вспышки выстрелов, взрываются гранаты. Именно в момент получения приказа одна из мелких, открытых сверху самоходок, втиснувшись между камней, ударила в борт «пантеры». Снаряд врезался в одно из десяти колес, расколов его.
Удар был крепкий. Механик сразу увеличил газ, но колесо развалилось на части, лопались, ломались еще какие-то железяки, пахло горелым маслом. Лейтенант из Баварии что-то слышал про большое озеро Байкал в бескрайней русской тайге. В него стрелял забайкальский охотник Захар Чурюмов из деревни Затулиха, и врезал как надо.
«Пантера» дергалась, продвигаясь метр за метром, а Захар Чурюмов продолжал вести огонь. Снаряды не брали броню, но два-три попадания оглушили экипаж, который с трудом развернул башню и ловил в прицел «сушку».
– Щас добьем! – скрипя зубами, выпустил очередной снаряд Чурюмов.
Наверное, это неравная дуэль все же кончилась бы гибелью славного экипажа Чурюмова, но вмешалась тяжелая самоходка. Снаряд пробил борт, окончательно обездвижив «пантеру».
Из своего люка выбирался механик, пытясь вытащить оглушенного лейтенанта. Но очередной снаряд, непонятно чей, вскрыл смятую броню и воспламенил самую совершенную машину вермахта.
Удалось выскочить механику. Он бежал в поисках укрытия, но это был не его день. Пулеметная очередь хлестнула по ногам, опрокинув унтер-офицера на мелкий щебень. У него были перебиты кости, он истекал кровью, но в последние минуты жизни увидел, как уродливым огненным бугром взлетела машина, которой он гордился и раздавил в бою немало русских. Восемьдесят снарядов, взорвавшись, оставили лишь горящий двигатель и днище.
Посылать на левый, теснимый русскими фланг было некого. Разве что уцелевшую «плугу» или тяжелый Т-4, уже получивший несколько попаданий, но продолжавший бой. Капитану, командиру уцелевшей «пантеры», предстояло прикрывать возможный отход. На левый фланг, подумав, послали тяжелый Т-4.
– Наведи там порядок, – напутствовали его.
– Что, один буду воевать?
– Там еще остались крепкие ребята. Помоги им.
Карелин перевалил через траншею. Десантники отставали. Павел, держа в руках автомат, наблюдал за извилистыми ходами. Правда, он шел не один, следом двигались еще две самоходки, четвертая отстала. Батарея потеряла пока лишь одну машину. Другая, покалеченная, с двумя выбывшими членами экипажа, двигалась медленно. Контуженого командира и погибшего заряжающего оставили во время короткой остановки санитарам.
Из роты Бобича нашли двух парней посмышленее. Один исполнял обязанности заряжающего, второй прикрывал тылы автоматом. «Тридцатьчетверки» уже смяли гусеницами минометный взвод, расстреливали из пулеметов немецких солдат, медленно отступающих к командному пункту.
Две трети немецких танков и штурмовых орудий были либо уничтожены, либо повреждены. Наши танкисты и пехота тоже понесли большие потери, но неотвратимо сжимали левый фланг. Люди дрались зло и отчаянно, хотя и сопротивление продолжалось упорное.
Двое саперов вынырнули из узкого бокового хода с кумулятивными гранатами в руках. При броске срабатывали матерчатые ленты стабилизаторов, и гранаты летели как небольшие мины, полукруглыми головками вперед.
Взрыв прожигал броню насквозь, машины загорались почти мгновенно. Одного из саперов Карелин достал автоматной очередью, второй нырнул в траншею. Машину догоняли десантники. Сапер швырнул им навстречу свою тяжелую гранату, взвился огненный столб. Автоматные очереди догнали истребителя танков и двух солдат с ручным пулеметом «дрейзе».
Капитан, командир роты «тридцатьчетверок», приказал временно остановиться. Жадно курили махорку, трофейные сигареты. Кто-то из десантников приложился к фляжке с ромом. Бобич им не запрещал. Это танкистам и самоходкам нельзя было во время боя употреблять спиртное. Теряется реакция, не успеешь оглядеться, как угодишь под снаряд.
– Ну, ребята, – отбросив окурок объявил капитан, – последний рывок.
Самоходка Карелина прошла мимо разбитого горящего танка Т-4. Здесь поработала тяжелый гаубичный снаряд, вывернув башню и перекосив массивную огромную плиту. Немецкие минометчики вели беглый огонь, прижимая пехоту. В их окоп дважды выстрелила «тридцатьчетверка». Павел увидел, как из-под взрыхленной земли тянутся руки, лихорадочно разгребая завал. Кто-то из минометчиков пытался выбраться наружу.
– Врежь ему, лейтенант, – деловито посоветовал Никита Янков. – Сколько они наших побили из своих «самоваров»!
Но Карелин стрелять не стал. Непонятно почему. Не выстрелил и Вася Сорокин, хотя имел трофейный автомат. «Тридцатьчетверка», которая уничтожила минометный расчет, вдруг замерла. Снаряд угодил в лоб и насквозь пробил броню.
Люк механика-водителя так и остался полуоткрытым, а из верхних люков торопливо вылезали командир танка и башнер. Сержант, более опытный, выскочил мгновенно. Командир хватался за скобы и никак не мог подтянуть тело. Сержант с легкостью выдернул младшего лейтенанта. Карелин даже удивился таким сильным рукам, но разглядел, что командир танка без обеих ног. Их оторвало по колено, Башнер тянул обрубок вниз, броня была залита кровью, кто-то кричал:
– Паша, фриц впереди!
Громадина Т-4, обвешанный броневыми плитами, куда-то пальнул, и вдруг резко крутнул башню в сторону самоходки из его батареи, которая вырвалась вперед. Успела ли она выстрелить, Карелин не понял, но отчетливо увидел, как мощный удар разорвал кожух орудия, пробил рубку там что-то вспыхнуло. Карелин, оттолкнув Янкова, бросился к прицелу. В перекрестье мелькнули отполированные гусеницы, желтый крест на левой стороне лобовой брони. Уже нажимая на спуск, но вовремя остановил движение руки – танк исчез, нырнув куда-то вниз.
– Сейчас, сейчас…
За спиной топтался, шумно дышал Вася Сорокин.
– Куда же он делся?
Кто спросил – непонятно. Но три пары глаз и еще механик Хижняк напряженно вглядывались вперед. Т-4 вынырнул из-за бугра, где проходила глубокая колея. Павел первый раз видел так близко громадину Т-4. Удивительно, но Карелин не слышал звука его трехсотсильного двигателя, но ощущал, как колеблется почва.
Выстрелил в борт, пробив верхнюю часть навесных броневых плит и, наверное, корпус танка. Т-4 дернулся, плоская башня быстро разворачивалась в его сторону.
– Подкалиберные кончились, – почти простонал Сорокин. – Я бронебойный…
Карелин выстрелил снова, не дослушав его. На двести метров пойдет и обычная болванка. Лишь бы не промахнулся. Удар пришелся в лобовую часть башни, которая уже развернулась к нему. Брызнула окалина, язычки огня. Болванка, вылетевшая со скоростью 700 метров в секунду, всей своей раскаленной до белизны массой пробила, прожгла броню и разворотила все внутри.
Успел выскочить лишь механик. Башня стояла с закрытыми люками, дым выбивался из пробоины, затем раздался взрыв. Немецкие танки Т-4 имели штатный боезапас 87 снарядов. Даже если рванула половина, этого хватило, чтобы сковырнуть башню на землю. Из широкого круглого отверстия хлестали языки пламени. С шипением вылетела снарядная гильза с бронебойным снарядом – такие не взрываются, сгорает лишь порох.
– Пашка, – заикался от волнения Никита Янков, – мы его уделали! Тигрина долбаный.
– Это не «тигр».
– Но машина еще та! Он двух наших сжег.
А Сорокин, втолкнув осколочно-фугасный снаряд, показывал цель.
– Механик удирает. Бей!
По механику, второпях и от волнения, промахнулись, но бой подходил к концу. За прицел снова сел Янков, а Павел рассматривал в бинокль, как снизу потоком двигаются танки, самоходки, грузовики с пехотой.
Вторая «пантера» прикрывала отход уцелевших танков и машин. Капитан, командир машины, стрелял метко, но его погубила самоуверенность. Тяжелый фугасный снаряд догнал «пантеру» на спуске. Сорвало гусеницу, выхлопные трубы, вмяло кормовую броню. Двигатель, взревев, замолк. Пахло горелым, и капитан приказал экипажу покинуть машину.
– Мы свой долг исполнили, – говорил он, показывая на подбитые и горящие «тридцатьчетверки». – Благодарю за службу. Теперь русские будут знать…
Этот ненужный пафос погубил и машину и экипаж. Капитану не следовало раздувать из своей стрельбы подвиг. «Горели не только русские «тридцатьчетверки», но и немецкие танки, штурмовые орудия. Прилетел очередной снаряд. Даже не гаубичный, а из «трехдюймовки», выпущенный танком или самоходкой. Удар о броню раскидал экипаж. Танкисты кинулись к люкам, но тяжелая СУ-122 врезала фугас в борт. Через минуту «пантера» уже горела. Обтекая ее, двигались «тридцатьчетверки», самоходки, грузовики с пушками на прицепах.
