фонарик. Направляю луч на беглеца. Негодяй жалобно скулит. У него тоже может быть ствол, и я готов стрелять при малейшем резком движении противника. Но он только стонет и хнычет.
Так, а что рядом с ним валяется? Ба, да это же шило, с деревянной рукояткой! Знакомый инструмент. От греха подальше я отбрасываю его носком ботинка в сторону.
– Попался, вражина! – нагибаюсь над беглецом, светя ему фонариком в глаза.
Передо мной наглядная иллюстрация теории Дарвина о происхождении человека от обезьяны. Низкорослый дикий «бабуин» – лоб узкий, челюсть выступает. Зубы сверкают железом.
Времени, на то чтобы любоваться им и трепать языком на общие темы, у меня нет. Поэтому я незатейливо, но сильно пнул его в ногу, прямо по ране, которую он зажимал.
Свинячий визг взлетел до верхних слоев атмосферы:
– Ой, бля-я-я-я!!!
– Кто послал тебя, лишенец?
– Э, пиджак, я случайно, – нечленораздельно затараторил бандит. – Я не хотел. Ой, больно-о-о!..
Конечно, больно. Второй удар я нанес ему по ребрам.
– Дальше стреляю в лоб. – Я вдавил ему меж глаз вороненый ствол нагана, потом для закрепления психологического эффекта приложил рукояткой по губам – не сильно, поскольку нужно, чтобы он говорил, а не мычал. – Два раза не повторяю.
– Это Хмурый! Он, сука, подбил. Я в стороне стоял!
– А чье шило? На Выселках за что им парня истыкал?
– Это не мы!
Опять удар по губам. И еще один… Наконец:
– Хмурый стрелял. Я уже в мертвого шилом тыкал! В живого – никогда бы!
– Кто сказал, что я здесь пойду?
Опять удар – еще до ответа. Как у собаки Павлова: удар – ответ, условный рефлекс вырабатывается.
– Мы тебя три дня ждали, – выдавил «бабуин» тяжело, как будто вагонетку с углем толкал.
Три дня. Как раз когда мой водитель Саша слег с травмой. Все интереснее.
– Кто вас на меня навел?
– Я не знаю… Не надо!.. У Хмурого кореш старый. Вроде в НКВД раньше работал. Говорил – ничего нам не будет. С чекистами все уговорено.
– Ты, мартышка помойная, знаешь, кто я такой?
– Пиджак. Из образованных. Дворянчик такой недобитый… – И тут бандит всхлипнул, прикинув, что ему сейчас опять перепадет рукояткой револьвера.
– Я капитан госбезопасности. Это вы с каким НКВД все порешали? Где я начальником?
«Бабуин» хрюкнул опять нечто нечленораздельное.
– Как звали наводчика? – продолжал прессовать я. – Где встречались?
Бандит все скулил и ныл:
– Не зна-а-аю! Ох, я ранен! Кровью истека-а-аю…
– Не скули. Что еще наворотили? Не молчи! Убью!
– Колбасник – это вор такой. Мы его удавили. Ему Хмурый карточный должок зажилил. Много денег. Втихаря его и того… Прикопали.
– Что еще?
– Ну, перед тем, как на заводе шухер был, мы ждали ночью фраера на пустыре рядом с лодочной станцией. Он сам к нам на толковище должен был прийти. Замочить его должны были тихо так. И главное, чтоб с карманов ничего не брать. Только кипиш большой начался, и нам пришлось когти рвать.
В голове моей звякнуло. Замочить фраера. Что за фраер? Это же Тулияк, несостоявшийся взрывник, которого мы повязали с часовым механизмом! А головоломка складывается!
– Что еще скажешь важного и ценного?
– Не знаю больше ничего! Больно-о-о…
– Ну, если не знаешь, так ты мне и не нужен, – я поднял револьвер.
Отдавать задержанного в руки Граца я не собирался. Неизвестно, как он дело вывернет. Нет, лучше уж уложить уголовника на месте.
Я уже собирался стрелять. Но совсем рядом послышалась трель милицейского свистка.
О, проснулись, городовые! Где же вы раньше были?
– Живи, скотина безмозглая! – я пнул негодяя ногой по ребрам еще раз. – И за доброту мою ангельскую молись…
Когда я зашел по вызову в кабинет Гаевского, там с неизменной папкой документов на подпись сияла восходящая звезда НКВД – Фима Грац.
Гаевский меня даже не пригласил присесть. Ну, так мы этикетам не обучались. Я и без приглашения найду мое привычное место в этом кабинете – по правую руку от начальника.
– Что-то много всего вокруг вас происходит, Ермолай Платонович, – недовольно пробурчал начальник Управления. – Вон, уже из Москвы интересуются – как здоровье капитана Ремизова.
– Не каждый день покушения на заместителя начальника УНКВД случаются.
– Ну да, конечно. А еще спрашивают, что заместитель начальника УНКВД делал ночью на пустой улице вдали от своего дома? А что мне отвечать?
– Отвечайте как было. Оперативная необходимость.
– Аккуратнее надо, Ермолай Платонович. Оперативная необходимость… Знаем мы эти необходимости.
– Я должен оправдываться? Я напал или на меня?
– На вас… Наверное… Но вопросы остаются. Так что осторожнее будьте. Берегите себя.
Тут Грац свое слово вставил:
– Бывает, товарищ Гаевский. Жизнь у нас такая, вся в борьбе. Риск постоянный. Меня вон тоже враги народа ранили. И ничего. Снова на службе. Можно сказать, сразу из боя.
Гаевский кисло поморщился. Ему эти рассказы по тысячному разу про гранату и ранение давно осточертели.
Оставшийся в живых бандит оказался заезжим уголовником с двумя судимостями по кличке Зюзя. В нападении на меня он признался – мол, черт попутал. Шли на обычный гоп-стоп. Увидели гуся жирного. Почему б не пощипать? Что у Хмурого ствол – этого не знал. И соучастник еще сразу палить начал! Нет, Зюзя честный вор, а не мокрушник, он на такое не подписывался. А шило для того, чтобы себя защитить от недобрых людей.
Начальник розыска Афанасьев его ласково выслушал. У него было заключение баллистиков, что пуля в нашего фигуранта – комсомольца и активиста Кирияка – выпущена из того же пистолета «ТТ», из которого стреляли и в замначальника УНКВД Ремизова, то есть в меня, родимого.
– Вы же с Хмурым вора в законе Колбасника удушили, Зюзя, – хмыкнул начальник розыска. – Чтобы карточный долг не отдавать. Это каким же по жизни фуфлыжником надо быть, чтобы такое сотворить?
Зюзя заверещал про то, что ничего не знает. Тогда Афанасьев пообещал отправить его в камеру к ворам, у которых Колбасник в авторитете. И пускай он там все объясняет.
Зюзя стал биться головой о стенку. Когда его привели в чувство, начальник розыска устроил ему раскачку по всем жестоким правилам сыскной науки. Так что воришка сознался в покушении на заместителя начальника УНКВД, а также в убийстве Кирияка. Понятное дело, его, наивного и безвольного, Хмурый на все подбил. Заодно ему пришлось взять на себя пару десятков нераскрытых преступлений по городу. У уголовного розыска это святое. Зюзя там это натворил или не Зюзя – какая разница? Хуже ему уже не будет. А отчетность лакируется и блистает на радость статистике и руководству…
После нападения Фадей выделил пару сотрудников, которые теперь на
