– Как у вас идут дела, Иван Иванович?
– Ты мне еще попадешься! – неизменно слышалось в ответ.
– Помилуйте, о чем вы говорите? – разводил руками Лукин, в душе проклиная день, который свел их вместе.
Трижды следователь устраивал внезапные обыски в квартире Лукина, и все три раза ему приходилось потом извиняться сквозь зубы. –Изъятые ценности возвращались, так как у Лукина неизменно отыскивались бумаги на их приобретение или же свидетели, подтверждавшие, что изъятые следователем вещи находятся в квартире уже лет десять и никакого отношения к недавней краже не имеют.
Однажды, когда Лукин возвращался домой теплым дождливым осенним вечером, следователь появился у него на дороге – внезапно, как чертик, выскочивший из табакерки. То, что служащий правоохранительных органов пьян, сомнений не вызывало.
Иванов тут же ухватился за рукав чужого плаща и зашептал:
– Лукин, ты скотина.
– Не понимаю, о чем вы?
– Ты испортил мне жизнь. Ты рушишь мою карьеру, из-за тебя я выгляжу в глазах начальства полным идиотом.
– Я в этом не виноват, – мягко сказал Лукин, пытаясь отстранить от себя следователя, – не я устраивал обыски.
Но следователь вцепился в антиквара мертвой хваткой:
– Я знаю, что твое наследство липовое и живешь ты на деньги, добытые нечестным путем.
Самсон Ильич лишь пожал плечами и мягко улыбнулся:
– Вы не совсем здоровы. Хотите, я остановлю такси и отправлю вас домой? Вам бы полежать, отдохнуть, выспаться…
– Сорок тысяч, – проговорил следователь.
– Чего?
– Долларов, конечно!
– Если у вас появилась такая сумма, я рад за вас, – сказал Лукин.
– Ты падаль, – прохрипел следователь. – Ты дашь мне эти деньги, и тогда я от тебя отстану.
– Ах вот оно что! – вздохнул Лукин. – В таком случае оставим разговоры про справедливость и честность в стороне.
– Это сугубо деловое предложение. Сорок тысяч…
– Я бы с удовольствием поделился с вами богатством, если бы оно у меня имелось. Вы же сами проводили обыски и знаете, что квартира моя пуста.
– Ты пожалеешь! – сказал следователь.
– Мне жаль, что я не могу поделиться тем, чего у меня нет.
По глазам следователя Лукин видел: деньги тому крайне нужны. То ли Иванов попал в передрягу и ему нужно срочно откупиться, то ли быт заел до такой степени, что человек готов требовать взятку от подозреваемого как положенное по закону. Но в азартные игры со следователями Лукин не играл принципиально.
«Шантажисты – народ гнусный, – подумал он. – Стоит один раз дать деньги, и потом хлопот не оберешься. Зарабатывать они не умеют, умеют лишь требовать. От шантажиста невозможно откупиться раз и навсегда, это долгоиграющая пластинка. Да и где гарантия, что он не провоцирует меня на дачу взятки, чтобы потом упечь в тюрьму? Вот только сумма несуразно большая…»
Додумать Лукин не успел.
– Ты твердо решил отказаться? – услышал он хриплый голос следователя.
– Мне опасаться нечего, я чист перед законом, – Самсон Ильич почувствовал, как разжались пальцы на рукаве его плаща.
– Я предупредил, а теперь бойся меня! – и следователь нетвердой походкой отправился к троллейбусной остановке.
"Несчастный человек”, – подумал Лукин об Иванове, поднимаясь к себе домой.
Самсон Ильич считал, что поступил правильно, и не жалел об этом, как не жалел ни о чем уже случившемся, но жестоко ошибся. Назавтра днем, когда Лукин лишь успел сделать пару звонков знакомым и договориться о встречах, к нему с обыском нагрянул знакомый следователь: якобы в квартире у Самсона Ильича, по оперативным данным, находилась партия похищенных икон. Это даже позабавило Лукина, настолько идиотским было это предположение. Но вскоре улыбка исчезла с губ Лукина. При понятых и милиционерах следователь распахнул платяной шкаф, и не успел Самсон Ильич даже возразить, как рука следователя исчезла в кармане плаща хозяина квартиры и тут же появилась на свет, но уже не пустая: на ладони лежали похожие на спелые желуди два пистолетных патрона.
– Их там не было, – выдохнул Лукин, – вы их подбросили!
Следователь глянул на него красными от проведенной без сна ночи глазами.
– Все так говорят, но факт налицо. Прошу отметить, что в кармане плаща найдены боеприпасы.
Еще через полчаса в квартире был найден и пистолет, который Лукин видел впервые в жизни. Теперь он уже ничему не удивлялся, он был готов к тому, что в квартире обнаружат и наркотики. Но, к счастью Лукина, перед самым обыском их не оказалось под рукой у следователя.
На встречу со знакомыми Самсон Ильич, естественно, не попал. Его увезли в следственный изолятор, а квартиру опечатали. Вскоре адвокат сообщил Лукину малоприятную новость: как оказалось, из пистолета, найденного в его квартире, было совершено два убийства.
– Я, конечно, понимаю, что вы здесь абсолютно ни при чем, – вздохнул адвокат, – но доказать это практически невозможно. Даже если удастся полностью отклонить обвинение в убийствах, то остается хранение оружия и боеприпасов.
– Мне их подбросили, – вздохнул Лукин.
– Я понимаю и сочувствую, но в суде мое понимание в расчет не возьмут.
Вот тогда Самсон Ильич и пожалел, что не дал следователю денег. Он боялся говорить об этом в открытую, несколько раз намекнул Иванову на допросах, что согласен пересмотреть свою позицию, готов поделиться даже более крупной суммой. Но каждый раз натыкался на глухую стену непонимания, словно и не было разговора темным осенним вечером в безлюдном дворе.
В камере предварительного заключения Лукин имел все, что могли позволить заключенному: телевизор, холодильник, теплую одежду. Продукты и курево ему передавали сверх всяких лимитов. Происходило это благодаря знакомствам в криминальном мире, да и подход к охранникам у него имелся.
Имея в своем распоряжении чай, сигареты, он мог рассчитывать на самое дружеское расположение к себе других заключенных. Но жизнь за решеткой – это в любом случае не воля. Сидя в камере, практически невозможно проворачивать новые дела. Зарубежные клиенты всерьез обеспокоились судьбой Лукина. Десять писем написал Самсон Ильич и передал их зарубежным дипломатам, те по своим каналам пытались воздействовать на российское правосудие.
Так уж устроена в России следственная и судебная система, что в верхних эшелонах власти все вопросы довольно легко можно уладить при помощи денег и дружеских связей. Но если уж в низовом звене попался один козел, тогда пощады не жди. Участковый может напакостить куда больше, чем министр внутренних дел. А фамилия у следователя была самая банальная – Иванов, и сошлись в нем все худшие черты русского характера.
Иванов методично вешал на Лукина одно обвинение за другим, и вскоре уже целых два адвоката отбивались от них. Обвинения были абсолютно идиотскими. Не мог же себе позволить солидный пожилой человек, каким являлся Самсон Ильич, убивать, насиловать? Обвинения снимались, но на это уходили силы, время, а потому самые главные – первые обвинения – остались: хранение оружия и боеприпасов.
Когда следствие приближалось к концу и следователь Иванов остался наедине с Лукиным, Самсон Ильич напрямую спросил его:
– Послушайте, начальник, зачем вам это надо? Вы губите курицу, которая может нести вам золотые яйца. Вы довели меня до такого состояния, когда я готов поделиться всем, что у меня есть, лишь бы получить волю. В ваших силах выпустить меня на свободу.
Недобрая улыбка появилась на губах следователя.
– Нет, – покачал он головой, – теперь деньги мне не нужны.
– Даже сто тысяч? – удивленно вскинул брови Лукин и поспешил добавить:
– Конечно, я говорю в чисто умозрительном плане… – он справедливо подозревал, что разговор может записываться и потом быть использован против него.
– Даже сто тысяч, – мстительно скривился Иванов и опередил следующее предложение подследственного:
– Даже двести тысяч мне ни к чему.
Затем Иванов написал на листе бумаги несколько предложений, взял его в руки и показал Лукину. “Я должен был заплатить выкуп за близкого человека, – прочел Лукин, – теперь он мертв, и ты, падла, заплатишь за свою жадность на полную катушку!"
Пока Самсон Ильич читал бумагу, следователь наблюдал за ним с каменным лицом. Он щелкнул зажигалкой, и огонек побежал по рыхлому желтому листку, пожирая слова, которые объясняли, почему Лукину не видать теперь свободы. Торцом зажигалки следователь разровнял черный покореженный лист в пепельнице, и тот рассыпался так же легко, как рассыпалась прежняя жизнь Самсона Ильича.
– Неужели нельзя было сказать тогда прямо?
– Ты бы, морда, все равно не дал. Вы нас ненавидите.
– Вы умный человек, – принялся врать Самсон Ильич, – что было, то было. Можно попробовать начать наши отношения с чистого листа, старый-то сгорел, – пытался достучаться до разума следователя Лукин.
