Борисыч в ответ на приглашение молча протянул вооруженному гостю свои документы. Тот охотно принял их и тут же сунул в задний карман брюк. Даже не открыв. Даже не посмотрев на обложку.
— Это пограничники? — встряла лохматая. — Спросите у него, они пограничники?
— И скажите, что мы хотим видеть русского консула, — хмуро добавил моряк Алексей. Значит, личности в оранжевой лодке латиносов не интересуют. Поняв это, он непроизвольно гулко сглотнул и прекратил копаться в вещах.
Татьяна отмахнулась от моряка и с вызовом о чем-то спросила у человека в темных очках. Тот усмехнулся, ответил односложно и сделал приглашающий жест рукой.
— Ну? — нетерпеливо пихнул секретаршу под локоть Миша.
— Он сказал, что… — начала было Татьяна переводить, и тут в беседу вклинился Энрике.
Потрясая запорожскими усами и брызгая слюной, он начал гневную, весьма эмоциональную речь, обращенную непосредственно к командиру латиносов. Он размахивал руками, попеременно указывал то на северо-запад, в сторону Панамы, то на зеленеющий берег, то почему-то на небо. Он ругался — это было очевидно для всех. Он чего-то требовал.
Жилистый тип в зеленой лодке слушал Энрике очень внимательно, склонив голову набок. Потом лениво направил ствол автомата в лицо капитану погибшей «Виктории» и нажал на спусковой крючок.
Все случилось так быстро, так буднично, что поначалу никто не понял — а что, собственно, происходит.
Очень громко треснул одиночный выстрел. В воздухе остро запахло порохом. Рыбкой блеснула на солнце и булькнулась в воду отработанная гильза.
А Энрике как куклу смело за борт — с такой силой, что фуражка слетела с макушки. Он рухнул спиной в воду, подняв тучу брызг, и закачался с раскинутыми руками. Вокруг головы быстро расплывалось розовое облако. Разлетевшиеся полы морского кителя заколыхались, потом, намокнув, мягко потянули тело вглубь.
Вова, успевший к тому времени опорожнить две банки с пивом, выронил третью из рук, так и не открыв. А потом растрепанная женщина завизжала.
Аккорд второй
Особенности колумбийского плена
Через две недели я возненавидела эту Панаму и ее панамцев. Жара, духота, везде грязь, немытые и небритые мужики, ничуть не похожие на Антонио Бандераса ни ростом, ни лицом, ни сексапильностью, а напоминающие скорее наших рыночных айзеров; женщины все — просто совсем не Марии, развязные, растрепанные, неухоженные и крикливые. А после того как однажды одна, без Миши, вышла в город, я дала себе слово покидать отель только в случае самой крайней необходимости. Миша пропал куда-то, и, совершенно заскучав в отеле, я поехала в центр — походить по магазинам. В маленькой лавочке под трескотню толстого, беззубого, да еще и старого панамца я копалась в пыльных кучах вещей и нашла одну премилую штучку. Брошку, сделанную из раковины с жемчужинкой внутри. Сама носить я ее не собиралась, подарю, думаю, Лариске, она любит всякие экзотические мелочи, и ей есть с чем ее надеть. Стоила она, как и все в этой стране, невероятно дешево. Местных денег, бальбоа зовутся, на тот момент у меня не было, и я предложила хозяину взятую из отеля самую мелкую купюру из тех, что хранились в номере: сто долларов. Лавочник перепугался, увидев ее, замахал руками, закричал, что у него нет сдачи, он не может разменять такие деньги, у него и в лучшие дни столько к вечеру не набирается. И посоветовал поменять купюру в обменном пункте через дорогу напротив. Что делать? Пошла. Но и в меняльной лавке, меняла, который, казалось, не мылся год, не наскреб такой прорвы бальбоа, равной долларовому стольнику. Я только хотела спросить, куда же мне идти на сей раз, как какой-то крутившийся в лавке оборванец (а такое слово подходит к большинству панамцев) выхватил у меня деньги и убежал. Меняла не мог сдержаться и хохотал как полоумный. После этой прогулки я почувствовала, что окончательно и бесповоротно устала от местной экзотики и решила до самого отъезда домой не выходить из отеля. Разве только если Мише понадобится, чтобы я его сопровождала.
После двухдневного отсутствия Миша наконец появился. И не один.
Мише тоже надоело здесь. Он рассчитывал закончить все дела в Ла-Пальма дней за пять-шесть, а потом закатиться со мной на недельку в Штаты; но какой-то местный чиновник застрял в столице, а без него подписать контракт оказалось невозможным. И мы попали в вынужденное заточение в этом скучном городишке. Даже на море уже не тянуло. Искупаться лучше в бассейне, на который выходят окна нашего номера, за три первых дня я загорела до нужного цвета и, если вновь захочется солнечных ванн, — просто выйду на балкон. А что еще делать на этом море-акияне?
Миша от скуки стал пить. Конечно, без пива и джин-тоника у него и так не обходится ни один день, но меня это нисколько не волнует — я ему не жена и никогда ею не буду. Даже если он и сделает предложение. (А у него, кажется, вызревает такая мысль. Уже несколько раз заводил какие-то странные разговоры об одиночестве, о том, что никто его не понимает, а я, как он полагает, в состоянии его понять. Дозревает мужик, но мне он совсем не нужен — несмотря на все его богатство.)
Миша может считаться богатым человеком не только по панамским меркам. Оптовые поставки продуктов из латиноамериканских стран в Санкт-Петербург, Ленинградскую, Новгородскую и Псковскую области; он один из совладельцев фирмы. Не трудно догадаться, что мужик денежный, это я знаю наверняка. О таком доходе, что он имеет, рядовой бизнесмен в порядочной стране может только мечтать.
Но я могу выдерживать Мишу недолго — лишь столько, сколько длятся наши с ним, слава Богу, нечастые поездки по странам Центральной и Южной Америки. Да разве еще вытерпеть раз в неделю свидание в родном Санкт-Петербурге. Если наше общение с ним затягивается — я начинаю нервничать. Хотя он мужик неплохой, не злой, не жадный, не хам. Но — очень простой. Неотесанный. А простота, как известно.
Может быть, я даже скоро порву с ним. Насовсем. Да и рвать-то особо нечего. Что нас связывает? Моя работа выездной переводчицей в испаноязычные страны с совмещением профессии гетеры да редкие свидания в Питере. Кое-какой капиталец я уже накопила, чтобы иметь возможность не спать с мужчиной исключительно ради новой командировки в Латинскую Америку и получаемого за это вознаграждения, пускай и приличного. Противно чувствовать себя шлюхой. А иногда нет-нет да и накатит такое чувство. Тем более в постели Миши. Нет, все в порядке, но, наверное, он не тот мужчина, с которым мне будет по-настоящему хорошо. Миша может славно, очень так по-мужицки, трахнуть. Сильно, напористо, подавляя полностью, растаптывая, насыщаясь жадно, безудержно. Каждой женщине приятно, когда ее так неистово желают и берут. Иногда хочется отдаться именно так. Но потом, насытившись, в следующих своих попытках Миша уже однообразен и скучен. Унылая смена позиций, словно выполняется какая-то обязательная программа, и монотонное, нудное совокупление. Фантазии ноль, нежности ноль, предварительной любовной игре, сколько я ни пыталась, мы научиться не можем. Правы те, что говорят: чем выше интеллект, тем интереснее мужчина как любовник. Впрочем, все это ерунда. Главное, нет и неоткуда появиться между мной и Мишей того чувства, что примиряет все.
Да, я говорила, что Миша от скуки стал пить. Крепкие напитки и помногу. Слава Богу, ничего страшного с ним не происходит, когда он напивается. Не буянит, не распускает руки, но все же, все же, все же… неприятное зрелище для трезвого человека. А я, разумеется, не составляла ему компании в неумеренном питии. Поэтому он стал пропадать из отеля на полдня, на день, потом на два. Уверена — шлялся по местным шалманам. Еще, я думаю, не преминул посетить здешних шлюх, попробовать панамской клубнички. Да и пусть, мне плевать. Не волнуюсь я и из-за того, что он может меня чем-то заразить. Слава Богу, Миша настолько боится СПИДа и сифилиса, просто панически, что в самом бесчувственном состоянии на автопилоте достанет презерватив.
Последний раз, пропав на два дня, Миша вернулся в отель не один. С ним пришли еще двое. Разумеется, никто из них не был трезв. Тот, которого, как выяснилось, зовут Вова, вообще с трудом держался на ногах. Впрочем, он и не стал на них держаться, а сразу обвалился в кресло и задрал ноги на подлокотники. Казалось, у этого Вовы оба глаза стеклянные — хотелось узнать, сколько же он выпил и почему не закусывал, но совсем не хотелось заговаривать с ним. Это напившиеся мужчины представляются себе неотразимыми орлами, когда на самом деле трезвой женщине они омерзительны. Вдобавок от этого Вовы несло потом, как от козла, волосы, конечно, немыты-не-чесаны-нестрижены лет двести, а шорты и футболка измяты, будто он в них ходит не снимая с самого рождения. В общем, того еще типа приволок Мишаня. Наверное, соскучившись по отечественным бомжам.
