Хорошо хоть второй гостюшка был поприятнее. Очень даже ничего мужчина. Высокий, загорелый, как серфингист, мускулистый. Лицо у него хорошее, женщинам нравятся такие, без всякой смазливости. Крепкий мужской подбородок, втянутые щеки. Правда, нос сломан, ну так это, можно сказать, лишний намек на мужественность. Глаза хоть и пьяные, а симпатичные. Серые, с лукавыми морщинками вокруг, как у Ленина, главное, не близко посаженные, как у крысы. Ненавижу мужчин, напоминающих крыс. Звали второго нашего приятеля Ле-хой. Он сам так представился, пожав мне по-мужски руку. Лехина ладонь — живого места нет — вся в мозолях, половина ногтей черные, прищемленные или отбитые. За последнее время я привыкла к ладоням пухлым и гладким.
— Танюха! Иди за телефон! — Вошедший и тотчас исчезнувший в направлении туалета Миша снова объявился, энергичный как всегда, и плюхнулся на пуфик около телефонного аппарата. — Сейчас гулянку конкретно устраиваем. Насчет выпивки подскажу, чего говорить. Закуси побольше заказывай, ну там, сообразишь сама, чего надо. Мы еще эту бабу позвали, ну, со второго этажа. Припрется сейчас. Гульнем по-русски. Видишь, Танюха, я уж думал, никого тут нет, а откопал и в этой заднице наших людей. Давай звони папуасам.
Я позвонила в гостиничный ресторан и сделала заказ. Они там, полагаю, решили, что мы сегодня в нашем номере будем кормить, более того, поить весь отель.
Едва я повесила трубку, Миша взялся рассказывать, где же он подобрал таких замечательных русских парней. Само по себе это действительно было любопытно, поскольку, кроме женщины Любы со второго этажа, ни на кого из соотечественников в городе мы прежде не натыкались. Плохо в Ла-Пальма с русскими людьми.
Сперва Миша отыскал Вовика. Тот в каком-то кабаке трескал спозаранку водку, почему Мишаня и заподозрил в нем русского человека. Подозрения оправдались. Они подружились за допиванием водки, потом отправились в другой кабак, громко разговаривая на родном языке. Русскую речь в их исполнении услышал прогуливающийся по улицам Леха и подрулил к ним. Те, понятно, взяли его в компанию. Одним словом, для россиян сегодня выдался благоприятный день. Его-то наши ребята и решили завершить достойно — славной попойкой в нашем номере.
Я не знала, радоваться мне этому или нет. С одной стороны — разнообразие, общение с соотечественниками. С другой — много я не выпью, а разговоры с пьяными людьми во мне всегда вызывают раздражение.
— Леха, — тем временем пояснил Миша, для пущей ясности показав пальцем на расположившегося на диване Леху, — он, блин, моряк. Отстал от парохода. Ну типа чего-то там в организме сломал.
— Аппендицит у меня был, — раздалось с дивана. — В день отплытия прихватило.
— Во. Пока валялся в госпитале, его пароход тю-тю. Ждет следующего.
— На той неделе придет «Михаил Светлов», он возьмет.
— Во, клево! А этот лох, — Мишин палец с золотой печаткой указал на Вовика, — ваще хрен знает кто и чего тут делает. Я так и не прорюхал. Несет какую-то ботву. Но, главное, по-русски несет. По-нашему, блин. Сечешь?
Я секла.
Пленных, после убийства старого Энрике безропотно перебравшихся в моторку похитителей и доставленных на берег, обыскали. Даже женщин обхлопали — не стесняясь, но и без похабщины. Деловито, быстро и умело. Никто из солдат посягать на женскую честь не собирался. И эта деловитость навевала очень нехорошие предчувствия. Уж лучше бы лапали, хохотали и отпускали сальные шуточки. Женщины не сопротивлялись, даже Любка, которая поначалу попыталась было съездить лиходею по морде, когда тот ухватил ее за локоть, высаживая из лодки. Солдат Любкину руку перехватил и толчком послал на берег. Не злясь, не угрожая, не ответив затрещиной. Командир стоял в сторонке и, сторожко поглядывая на пленных, преспокойно раскуривал новую сигару.
Неразговорчивые люди в камуфляже забрали все спасенные с «Виктории» вещи, даже оставшееся пиво (Володя проводил упаковку тоскливым взором, но ничего не сказал), сняли с Мишки «роллекс» и печатку, сняли золотой браслетик с Татьяны, и на том мародерство закончилось — Любины серьги и часики за драгоценности не сошли.
— Это не погранцы, — шепнул Алексей Борисычу.
— «Золотого теленка» читал? — шепотом же возразил старик. — Там, помнится, румыны тоже не очень-то…
Один из солдат заглянул в полиэтиленовый мешок нового русского, который тот прижимал к животу, обнаружил там скомканные, вряд ли свежайшие трусы и носки и брезгливо сунул его обратно хозяину в руки.
Мишка сносил унижение стоически — только скулы его побелели от ярости. Старик то и дело оглядывался по сторонам, но молчал. Шоковое состояние овладело всеми.
Закончив досмотр, солдаты повели пленных по неприметной тропинке в глубь прибрежных кустов — больших, густо-зеленых, похожих на составленные в пирамиды лопухи. Один из латиносов, раньше остальных скрывшийся в зарослях, теперь встречал конвой и этапируемых на тропинке. И был не один. С ним рядом стоял еще один камуфляжный солдат, а на земле возле их нагуталиненных ботинок придавливал траву здоровенный железный ящик. Они пропустили колонну и вместе с еще двумя замыкавшими движение бойцами деловито подхватили ящик с четырех сторон за ручки. Четверо и их зеленая железная ноша составили арьергард процессии.
— Михаил, — спросил оказавшийся рядом Алексей, — ты что-нибудь понимаешь?
— Ни хрена, — так же тихо ответил новый русский. — Типа террористы, подпольщики, пес их разберет. Дай мне добраться до цивилизации…
— Драпать надо, вот что, — убежденно проговорил Лешка. — Вещи забрали, значит, считают, что нам уже не понадобятся.
— Трусы мне оставили. С носками, — криво усмехнулся Михаил и зачем-то подмигнул Алексею.
— Выкуп будут требовать? — предположил шедший за их спинами Борисыч.
— Черт их знает. — откликнулся Алексей. — У кого? У посольства русского, что ли? Или среди нас Рокфеллер затесался? Не-ет, ребята, вы как хотите, а я делаю ноги. Вон туда, в кусты, там, похоже, овражек, не достанут.
Однако воплотить этот план в жизнь он не успел: тропа вывела их к заброшенной проселочной дороге, где стоял, весь в выцветших камуфляжных пятнах, видавший виды армейский грузовой «мерседес» с крытым брезентом кузовом. Еще один латинос — водитель — высунулся из кабины и крикнул очкастому главарю:
— Ке паса?
— Классико! — ответил главарь, и водитель исчез в кабине. Через секунду заурчал двигатель, и сизый дым заклубился у выхлопной трубы.
Михаил вопросительно глянул на Таню, хотя и без перевода все было ясно.
— Тот говорит: все ли нормально прошло? А этот: все, дескать, отлично, — передернула плечами Татьяна. — Ребята, мне страшно…
Двое солдат споро откинули заднюю стенку кузова и раздвинули брезент. Усатый приглашающе махнул рукой: мол, полезайте.
— Не хочу, не хочу! — вдруг закричала Люба и ломанулась куда-то вбок от грузовика.
И вот тут стало окончательно ясно, что заложники пока нужны похитителям живыми: один из солдат скинул с плеча автомат, но главарь резко ударил по стволу и заорал на стрелка. Другой бросился Любе наперерез, сделал подсечку и навалился сверху.
С помощью товарищей ему удалось утихомирить беглянку. Ей помогли подняться с земли, галантно подав ручку, вернули полотенце. Большое, если не сказать — огромное махровое полотенце, которое Люба повязала вокруг пояса, соорудив подобие юбки, когда они были высажены на берег, и которое слетело во время рывка. Поняв, что попытка к бегству пресечена, главарь повернулся к Татьяне и внятно произнес несколько слов.
— Он говорит, что мы не должны делать глупостей, и тогда никто не пострадает, — перевела Татьяна. — Если все будет хорошо, скоро нас отпустят.
— Раз сразу стрелять не начали, значит, мы им для чего-то нужны. Уже неплохо, — сообщил Алексей. — Значит, еще повоюем…
Сначала в кузов забрались двое солдат, приняли наверху странный ящик, оттащили его в глубь кузова. Достаточно вежливо пленным помогли подняться в кузов и рассадили на деревянных лавках вдоль бортов — троих на одной стороне, троих на другой. Четверо солдат залезли следом.
Кузов слегка качнулся, когда усатый занял место пассажира в кабине.
Но, против ожиданий, грузовик не тронулся тут же с места, мотор продолжал работать на холостом ходу. Спустя некоторое время со стороны кабины послышались голоса, после чего в кузов залезли еще двое солдат. Заняли места у заднего борта. Двое забравшихся первыми сидели на ящике. Остальные — на лавках по обеим сторонам от пленников. Никто из них не проронил ни слова.
И только тогда наконец грузовик дернулся, зафырчал и двинулся в неизвестном направлении. Люба то и дело всхлипывала, положив голову на плечо Алексею.
Татьяна СимохинаЭтой бы Любе на базаре стоять и торговать кониной, а не по заграницам странствовать. Конечно же, она приперлась раньше напитков и закусок из ресторана. Конечно же, вульгарно одетая. Раскраска, разумеется, самая боевая. Понятно, в бой она пошла сразу же, с порога. И ясно как день, кого выбрала себе в жертву. Кого ж еще! Для Миши она полная старуха, да и за Мишу надо со мной конкурировать. Вовик даже ей не нужен. Остается Алексей. Причем неплохо остается — всего лет на пять ее моложе, симпатичный; я вне игры из-за Миши; других женщин не ожидается. А когда она узнала, что Леша моряк, то есть профессионально скучающий по женщинам, к тому же в «лирическом состоянии», да еще собирающийся усугублять «лиризм», ее глаза полыхнули триумфальным огнем. Куда, дескать, он денется от женщины, хотя и не первой свежести, зато которая сама на шею вешается. Конечно, от таких перспектив у нее захватило дух, и она без разгона начала действовать.
