– А как ты думаешь, я им понравлюсь?
Комбат пожал плечами и ухмыльнулся:
– А ты считаешь, что ты можешь не понравиться моим друзьям?
– Но я же их не знаю.
– В общем, Светлана, это не имеет значения. Главное, чтобы ты нравилась мне. А если ты нравишься мне, то понравишься и моим друзьям, хотя они все разные, и у каждого в голове дырка.
– В каком смысле?
– Ну, каждый со своими заморочками, – так у нас говорили в армии.
– Глупость какая-то про дырки!
– Никакой глупости. А может и глупость, – сказал Борис, сладко потягиваясь.
Вдруг Светлана вскочила с кровати.
– Ты куда? – бросил Борис вдогонку.
– Погоди, погоди, я забыла выключить диктофон.
– И он все записал или стер? – спросил Рублев.
Но Светлана его слов уже не услышала.
Они расстались как всегда, посмотрев в глаза друг другу.
– Я тебе позвоню, – сказал Борис.
– А я буду ждать, – ответила Светлана Иваницкая.
– Только если куда-нибудь исчезнешь, предупреди, – попросил Рублев.
– Хорошо, обязательно, – ответила Светлана, приподнялась на цыпочки и поцеловала Бориса в щеку.
Комбат с облегчением вздохнул.
"Слава богу, все у меня в порядке. И свидетельство тому – счастливая улыбка Светланы, подаренная на прощание. И как она живет? Как ни приду, вечно у нее какие-то дела, вечно включен компьютер и по всей квартире разбросаны листы бумаги со всевозможными текстами на разные темы.
– Что ж, каждый зарабатывает деньги как может, – запуская двигатель, пробормотал Борис Рублев и посмотрел на окна квартиры Светланы Иваницкой.
Кроме горшка с кактусом и колышущейся шторы он ничего не увидел.
«Наверное, опять засела за работу. Ну что ж, женщина должна работать. Женщина должна работать всегда».
Эту нехитрую истину Комбат усвоил от отца. Его мать была непрерывно чем-то занята.
«И куда бы мне сейчас поехать? – размышлял он, ведя машину в потоке других автомобилей. – Заеду-ка я в тир к Подберезскому, поговорю с ним еще, постараюсь успокоить. Да, это я и сделаю».
Уже наступила вторая половина трудового дня, и полковник Бахрушин позволил себе первую сигарету. Он был страшно горд тем, что продержался так долго без никотина. Горд и готов с надменностью смотреть на других – менее стойких курильщиков.
– Может быть, еще потерпеть? – сказал сам себе Леонид Васильевич Бахрушин.
Но рука уже вытащила из верхнего ящика письменного стола твердую, глянцевую, еще не начатую пачку хороших американских сигарет – настоящих, без унижающей достоинство каждого нормального человека, надписью:
«Для употребления только за пределами США». И Бахрушин уже не мог противиться своему желанию, не мог удержаться. Пальцы сами, даже не повинуясь хозяину, проделали нехитрую операцию, такую привычную и приятную для каждого курильщика.
Он подвинул к себе поближе вымытую до сияния глубокую хрустальную пепельницу, приятно скрипнувшую, большим и указательным пальцами подцепил мягкий хвостик золотистой ленточки целлофана, а затем сладострастно дернул От звука рвущегося прозрачного материала по душе разлился приятный холодок.
– Ну вот, ну вот… – пробормотал Леонид Васильевич, отламывая крышечку с акцизной маркой, разорвав на две равные части двуглавого орла. – Ну вот, слава богу, я добрался и до сокровенного, – большой и указательный палец вырвали фольгу и тут же свернули ее в шарик.
Шарик был не сильно подброшен и угодил точно в пепельницу, даже не выскочил из нее, как обычно. Это Бахрушина удивило и обнадежило. Сверкающий кусочек фольги пробежал по краю большой пепельницы так, как бежит шарик, пущенный умелой рукой крупье. Когда шарик остановился, сигарета была извлечена из пачки, выбрана из двадцати таких же одинаковых. Лишь она одна удостоилась чести оказаться вначале в пальцах, а затем и в пухлых губах полковника ГРУ Леонида Васильевича Бахрушина.
Как желанно нам долгожданное!
– Ну вот, наконец-то! – задержав дыхание, пробормотал полковник Главного разведывательного управления, щелкая зажигалкой и поднося дрожащий голубой огонек к кончику сигареты. – Первая затяжка – самая приятная: словно первая женщина, пусть и встречаешься ты с ней после долгого расставания.
Бахрушин даже не стал выдыхать дым, он постарался его проглотить. И это ему удалось.
Он сам себе напоминал отчаявшегося алкоголика: вот он, первый глоток хорошего коньяка, а потом пойдет все, что угодно – водка, вино, пиво…
За первой затяжкой последовала вторая, но уже не такая глубокая и не такая вкусная.
На этот раз Бахрушин выпустил дым через нос, махнул рукой и разогнал голубоватое облачко. По телу разлилось блаженство. Бахрушин прекрасно понимал, что блаженство, скорее всего, вымышленное, оно есть плод его самовнушения. Но тем не менее, полковнику сделалось хорошо и спокойно.
Он откинулся на спинку вращающего кресла. Тяжелые, набрякшие от усталости веки опустились, закрыв поблекшие с возрастом голубые глаза.
– Ради таких приятных моментов и стоит жить, – сказал себе полковник, продолжая разминать в кончиках пальцев горящую сигарету.
Возможно, он и докурил бы ее до самого фильтра, находясь в состоянии эйфории, но дверь его кабинета открылась, и на пороге появился один из помощников.
– Извините, Леонид Васильевич, что вот так, не предупредив… Но дело, мне кажется, срочное.
– Ты уверен в этом?
– Потом можно от вас нагоняй получить…
– Значит, спокойствие любишь?
– Кто его не любит?
Полковнику Бахрушину страшно нравилось, когда к нему обращаются не называя звания, а вот так, по имени отчеству, по-граждански. Может быть, его беспокоило то, что он до сих пор не генерал, но это обстоятельство волновало его не сильно. Ведь он прекрасно знал себе цену и понимал, что его ценят на службе, а если что и случится, то не променяют и на трех генералов.
Со своим начальством Бахрушин уже давным-давно разговаривал, обращаясь по имени и отчеству, а иногда и запросто, называя своего непосредственного шефа всего лишь по имени и позволяя себе в его адрес всякие колкости. А иногда он разрешал себе даже и непристойности. Но делал это настолько умело и изящно, что придраться было не к чему. Даже матерные слова с его уст слетали, как ласковые прозвища.
– Ну так что у тебя, снова у кого-то задница зачесалась? – Бахрушин пристально, но по доброму взглянул на своего почти лысого помощника, хотя лет тому было еще немного.
И тут же подумал:
«Тебе бы борода пошла. Но в нашей конторе, к сожалению, носить бороды не принято».
– Вот.
– Клади на стол, черт с тобой.
Помощник подошел к своему шефу и положил перед ним четыре тонких листа бумаги.
Вверху каждого виднелся гриф «Совершенно секретно», не заметить который было невозможно.
– Что это такое? – не глядя в бумаги, не вдаваясь в содержание, спросил полковник, посмотрев на своего подчиненного.
– Там все написано, Леонид Васильевич.
Гляньте своим опытным глазом.
– А человеческим языком ты мне рассказать не можешь?
– Могу, товарищ полковник.
"Вот и началось, – подумал Бахрушин. – Значит, действительно что-то из ряда вон.
Всякую бюрократическую херню человеческим языком не перескажешь. Одни: «во исполнение», «в усиление», «в укрепление», «в организационных целях» и т.п. и т.д."
– Короче, что здесь?
– Какая-то дребедень, Леонид Васильевич.
– Я это уже понял и без тебя. Хорошего чего-нибудь ты бы мне не принес.
– А что вы имеете в виду под словом "хорошее?
– Ну, например, билеты в театр, на стриптиз… Или представление к генеральскому званию, – Да зачем оно вам, Леонид Васильевич?
И так ведь хлопот хватает.
– Что хватает, так это да. Но и генеральские льготы не помешали бы.
Сигарета, зажатая в пальцах, не казалась уже полковнику такой приятной и желанной.
Но тем не менее, он бережно подвинул пепельницу к себе, а бумаги с грифом отодвинул чуть подальше.
– Прочтите.
– Потом, – решил подразнить своего подчиненного Бахрушин.
– Думаю, это дело срочное.
– Все у нас срочное или «срачное». Ну, что мне с ними делать?
– С чем? – спросил помощник.
– С бумагами и с теми, кто их приносит.
– Не знаю. Делайте что хотите, но эти бумаги лично вам, – и он ткнул пальцем в шапку.
Полковник поморщился, зло раздавил недокуренную сигарету, вынул из пачки следующую, энергично раскурил и только после этого водрузил на нос очки в массивной оправе с толстыми линзами. Очки сразу же преобразили его до этого добродушное лицо, скрыли лукавые глаза. Уголки рта тут же опустились книзу, и он стал немного похож на бульдога.
Тем более, что голову он втянул в плечи, и сразу же его большой, гладко выбритый подбородок выпятился вперед.
– Можешь идти, – Бахрушин ударил пальцами по крышке стола.
Майор кивнул и покинул кабинет своего шефа.
